«Костяк группы — это песни» Неизданное интервью клавишника «Аквариума» Бориса Рубекина

В воскресенье, 1 ноября, в возрасте 46 лет умер клавишник «Аквариума», бессменный участник группы с 1998 года Борис Рубекин. Для позднего «Аквариума» (так называемого «Аквариума 3.0») он был незаменимой, ключевой фигурой. Именно Рубекин заправлял звукозаписью на петербургской студии группы на Пушкинской, 10. Он же много лет вручную собирал знаменитую радиопередачу Бориса Гребенщикова «Аэростат». Наконец, он во многом сформировал современное звучание группы. В 2012 году журналист Александр Филимонов взял интервью у Бориса Рубекина, но по техническим причинам оно не вышло. Сегодня с разрешения музыкантов «Аквариума» «Медуза» публикует этот разговор в память о Борисе Рубекине.

— При каких обстоятельствах вы познакомились с «Аквариумом»?

— Обстоятельства были очень интересные. Я собирал свою домашнюю студию и записывал какую-то историю, для помощи в записи пригласил двух музыкантов «Аквариума» — Олега Сакмарова и Андрея Суротдинова. И вот мы с ними записали все, и они говорят мне: «А ты ведь на клавишах играешь?» Я говорю: «Да, играю». «А бас сыграть сможешь?» Я говорю: «Да, легко, что тут такого». Сыграл бас, они так переглянулись, почесали затылки и говорят: «Ну ладно». И пошли, а потом Андрей позвонил и говорит: «Борь, а ты не хочешь поиграть в группе „Аквариум“?» Я говорю: «Ну что, надо попробовать, да».

— Это какой год был?

— Это было лето 1998-го. Или весна, может быть.

— А до «Аквариума» чем вы занимались?

— Как только появилась возможность купить персональный компьютер, я начал что-то дома сам записывать.

— То есть вас интересовала звукозапись, прежде всего, или вы где-то играли?

— Ну, меня, наверное, интересовала возможность самому что-то делать от начала и до конца. Потому что я по жизни очень не люблю кого-то просить, идти к кому-то с поклоном «сделайте для меня что-нибудь, вот я такой музыкант, запишите меня, пожалуйста». Мне это было очень трудно сделать чисто психологически. Поэтому я всегда начинал все делать сам.

— Ясно, а до прихода в «Аквариум» вы знали эту группу? Как к ней относились?

— Конечно, я же учился в хорошем вузе — в Ленинградском политехническом институте. Помимо того, что там хорошо учили тому, чему должны были учить, там еще было очень много всякой разной творческой активности. И конечно, там «Аквариум» был в полный рост у всех в плеерах. Тогда только появились вот эти большие оранжевые кассетные плееры.

— А какую часть вашей нынешней жизни занимает «Аквариум»?

— Процентов 70, наверное. Потому что, если я на гастролях, то я всецело отдан «Аквариуму». А если я в Петербурге, и, положим, Боря там, то тоже как на гастролях получается.

— Вы ведь отвечаете за всю звукозапись в студии «Пушкинская, 10»?

— Ну, да, я стараюсь поддерживать, чтобы там все играло и звучало, и еще при этом было красиво.

— Вас устраивает такой стиль и ритм жизни?

— Наверное, да. Конечно, иногда, когда хочется побольше времени отвести себе, начинаешь ныть про себя, что елки-палки. Зато когда смотришь на стопку или горку компакт-дисков, созданных с твоим участием, как-то полегче становится.

— Расскажите о вашей деятельности вне «Аквариума». Вот у вас, например, есть некий совместный проект с музыкантом Денисом Розовым.

— Так получилось, что он подарил мне один из своих инструментов — называется тин вистл, в знак благодарности за то, что я написал для него струнные аранжировки, которые очень хорошо звучали в сочетании с его дудкой. И я подумал: надо бы научиться на нем играть, чтобы, когда мы увидимся в следующий раз, он не сказал: «Вот я тебе подарил, а ты даже не притронулся». И так меня это дело увлекло, что я начал на нем играть очень много и долго. Не все могли это терпеть. Практически никто не мог. 

И Денис Розов — единственный, кто вытерпел. Он тоже мучился, он пробовал петь свои песни с одними музыкантами, с другими, как-то у него не очень складывалось. И мы решили поиграть вместе, хотя оба неопытные в смысле исполнения и подачи собственных песен. Мы начали что-то делать, и в результате количество музыкантов все уменьшалось и уменьшалось, и теперь мы решили, что лучше играть вдвоем или втроем. Мы нашли прекрасного перкуссиониста из Москвы, которого зовут Андрей Байрамов, он играет на ирландском инструменте бойран — это такой барабан, и он это делает фактически на уровне лучших ирландских исполнителей. И поэтому с ним как-то здорово все очень складывается. И мне просто понравилась идея соединять песни на русском языке и какие-то мелодии, пригодные для исполнения на ирландском тин вистле, звучащие немножко по-ирландски. По-моему, этого никто еще не делает.

— А вы как-то концертируете, как-то продвигаете этот проект?

— Мы стараемся концертировать, но другое дело, что сильно продвинуться без каких-то вложений трудно, а мы принципиально решили ничего не вкладывать в это дело.

— Понятно, это скорее занятие для души. А еще есть у вас какие-то проекты?

— Опять же по ирландской теме есть группа «Лакуна», в которой я играю конкретно ирландский трад, ирландскую традиционную музыку, сокращенно — ирландский трад. Но это тоже для меня как школа, мы все учимся там играть ирландскую музыку по-ирландски. Мы не ставим пока цель выйти на какой-то новый уровень, найти какую-то новую музыку, мы именно хотим овладеть стилем.

— А потом вы это привносите в «Аквариум», или это опыт только для себя?

— Я не знаю, что мне привносить в «Аквариум» в этом плане, потому что у нас есть Брайан Финнеган, которого, собственно говоря, мне вряд ли удастся превзойти.

— Хорошо, а скажите тогда, пожалуйста, что вы от себя привносите или уже привнесли в «Аквариум»?

— Ну, все, что связано с клавишными инструментами. Трудно сказать, что конкретно привнес. Вот слушаешь песню, она тебя вдохновляет, и твои руки сами начинают играть. В какой-то песне больше твоего, в какой-то меньше.

— Вы же один из тех музыкантов, которые сформировали лицо так называемого «Аквариума 3.0».

— Если я играю на клавишных инструментах, и у меня есть какие-то личные предпочтения, наверное, со стороны это слышно. Другое дело, что я об этом не думал и не давал этому никакого определения. Вот я же не могу сказать, что Игорь Тимофеев привнес джазовую составляющую, а я привнес, не знаю, составляющую кантри-фолка. Вряд ли так можно сказать.

— А как бы вы охарактеризовали стилистику современного «Аквариума»?

— Вот это интересный вопрос. На самом деле, сам лидер как только почувствует какие-то рамки, тут же начинает из них вырываться. Вот он почувствовал, что что-то сложилось, найден какой-то язык музыкальный и что он воздействует, он работает. Народ в залах ликует, все хорошо, и ему тут же становится скучно. И поэтому долго, к сожалению, это не продолжается.

— Почему «к сожалению»? Вы не любите эксперименты?

— Нет, «к сожалению» — это я так сказал, для красного словца. Но лично мне легче энергетически вложиться, когда я знаю, что происходит. Когда не происходит эксперимент непосредственно на сцене. Я предпочитаю экспериментировать дома, хорошо подумав, посмотрев варианты, медленно и верно, а потом посмотреть это на репетиции. Но у каждого свой подход. У Бори другой вариант — он хочет результата сразу. Тут надо соображать быстро очень.

— Вы говорите, что происходят постоянно такие эксперименты, когда лидер понимает, что сформировался некий стиль, и он сразу пытается за границы этого стиля выйти. Вот вы уже играете в группе пятнадцатый год. Сколько было таких творческих этапов?

— Так трудно посчитать, но если проанализировать, думаю, это может быть связано просто с изменениями в составе. Когда состав менялся, то менялся, очевидно, под какую-то идею. Когда, например, у нас в 2004-м появлялись духовые, а потом они исчезали. Это все свидетельство того, что что-то изменилось, изменилась какая-то тема, и звучание, и подход ко всему. Или, например, барабаны убирались, появлялась бас-гитара. Или бас-гитары не было… Это все достаточно значительные изменения. Может быть, они со стороны не так ощутимы, но мне кажется, это очень сильно меняет все.

— Но есть при этом какой-то сложившийся костяк, который неизменен, который устраивает абсолютно всех участников коллектива?

— Костяк? Ну, я не знаю. Костяк — это песни, собственно. Songs themselves.

— А потом уже появляются люди, которые нужны для их исполнения?

— Да. Вот появляется мысль, как эта песня должна звучать, как бы хотелось, чтобы она сегодня звучала. И появляются люди. Мы, конечно, уже подсознательно знаем, какой музыкальный язык подходит к Бориной песне. То есть какой музыкальный язык помогает донести то, что сказано в песнях, и не мешает, и не входит в конфликт. Попросите меня описать это словами, я вряд ли смогу это сделать. Чисто на подсознании. Потому что мы уже столько лет вместе. Но с другой стороны, появляются новые люди, и тут начинается интересное. Они подсознательно не знают этого языка и иногда могут наворотить дел.

— Есть ли какие-то рамки?

— Разве что рамки вкуса. Если придет музыкант и начнет играть евродэнс посреди песни «Из Калинина в Тверь», вряд ли это подойдет.

— Скажите, хотели ли бы вы что-нибудь улучшить в современном «Аквариуме»?

— Как это у «Сплина»: «Хочется новых аккордов, хочется новых мелодий». Конечно, хочется. Но вот сейчас у нас новый барабанщик Лиэм Брэдли, и так все замечательно, что я не знаю. Надо поиграть, остыть, а потом подумать, что еще можно улучшить.

— У Гребенщикова, наверное, уже есть какие-то задумки на следующие альбомы? Постоянный поиск.

— У него-то да. У нас же постоянно лежат какие-то песни, которые по каким-то причинам не получилось записать. Может быть, не получилось найти какую-то идею ее звучания или, может быть, объективно песня вышла чуть слабее, чем обойма остальных. Потом бывает, раз, время прошло, и она встала на свое место. А тогда казалось, что совсем не катит.

— Назовите, пожалуйста, музыкантов, которые вас вдохновляют и на которых вы ориентируетесь?

— Сейчас я очень много традиционной ирландской музыки слушаю, а ранее я очень любил и продолжаю любить пианиста Кита Джаррета и всю эту историю, Гарбарека, с которым он играл и так далее. Из ирландцев — тот же Финнеган. Хотя на Брайана ориентироваться нельзя, потому что он отдельно стоящий гений. Есть много ирландских коллективов, которые очень крепкие и играют традиционную музыку. Их полезно слушать, чтобы понять, как же это сыграть. А группа Flook, в которой играл Брайан, замечательная, мелодии шикарные, но она одна. На нее трудно ориентироваться, потому что это сразу будет группа Flook, это не традиция, это особо стоящие гении.

— Ранее, насколько я знаю, вы очень сильно увлекались хард-роком. Это в прошлом?

— Ну да, это в детстве. Сейчас у меня дочь проходит то же самое, что я проходил. Nickelback включила и вперед, а я что-то начал уставать в последнее время от электрогитар.

— То есть надо попросить Игоря Тимофеева поменьше играть на гитаре?

— Нет-нет, он нормально, немного играет. В «Аквариуме» же нет такой программы, где бы гитара реально доминировала все время.

— Кстати, а почему так? Был в свое время Ляпин, который сделал мощную программу «Табу».

— Я, кстати, ни разу не попал на концерт классического состава «Аквариума» с Ляпиным. Я был в основном на акустических концертах, где были Дюша, Тит, Фан, Сева. А Ляпина я слышал только на концерте Курехина. Еще Ляпин же целую программу «Лилит» держал на себе, как раз за год до моего прихода. Наверное, тогда песни подходили под такое, а сейчас, видимо, хочется больше каких-то изысков. Потому что гитара, это, конечно, мощно, но немножко узко, как мне кажется. Если есть цель снести башню, конкретно, как бульдозер пройти прямо, тогда да, можно подбирать и ориентироваться на гитару.

— Назовите тогда определяющую группу инструментов для «Аквариума»? В принципе, наверное, флейта как была в первом ряду…

— Флейта, пожалуй, да. Еще бас, безусловно. Наверное, по нынешним временам, скрипка тоже.

— А клавишные?

— С клавишными, видите ли, какая проблема. Я прекрасно понимаю, и совесть моя от этого тяжела, что игра на клавишных инструментах — это искусство имитации. То есть я пытаюсь сделать так — сымитировать то, что я не могу вынести на сцену. Например, орган. Я бы с удовольствием играл на живом органе, если бы мог. Иль рояль. Или, предположим, группа из 60 скрипок, которые я тоже не могу вынести на сцену по определенным причинам. Искусство клавишника состоит, наверное, не в том, чтобы сыграть очень яркое соло, как гитарист или флейтист. Клавишные — это инструмент, который должен поддержать все остальное. И сделать так, чтобы слушатель получил весь тот кайф, который бы был, если бы на сцене стоял живой рояль, живой орган или группа скрипок из 60 человек. Поэтому я так обычно и отвечаю на частные вопросы в мой адрес в интернете: «Почему Рубекин, кажется, стоит и ничего не делает?»

— Постойте, а как же такие клавишники-солисты, как, например, Джон Лорд? У «Аквариума» другая задача в отношении клавиш?

— Нет, не совсем. Конечно, такие вещи в принципе бывают. Я играл соло на хаммонд-органе. Если вспомнить, где же это было? Песня была такая, Майковская, в начале «Пушкинской, 10», как же она называлась?

— «Вперед, Бодхисаттва».

— Да. Это первое, что в голову пришло. Было-было. Или когда мы играем песни с «Лилит», там как раз соло на хаммонд-органе очень уместны. Мы с удовольствием.

— В общем, как вы говорили, все исходит от песни.

— Да, безусловно. Потому что если бы я пришел и начал бы ставить во главу угла клавиши, наверное, вряд ли я бы долго продержался. Меня бы возненавидели все и с той стороны сцены, и с этой.

— Главное, найти баланс.

— В общем, да, а немногие стоящие с той стороны сцены это понимают.

— Хорошо. Давайте я вас не буду больше мучить, спрошу напоследок. Лучшее, что вы на данный момент сделали в «Аквариуме»?

— Ух, ты! Ничего себе, это ж надо сейчас перебрать все семь пластинок! Мне очень нравится альбом не совсем «Аквариума», а «Террариума». Там были песни не Бори, и он позволил себе расслабиться, и мы там воротили все, что хотели. Потому что когда своя песня, он ее как-то изнутри слышит, и поэтому может резко ограничить рамки языка, который каждый музыкант хочет внести. А тут валили все подряд, и получилась интересная работа.

Еще лично мне очень нравится альбом «Zoom Zoom Zoom». На альбоме «Песни рыбака» я ездил в Индию записываться, это тоже интересно. И сводили мы ее сами, делали все.

Я горд концертом в Альберт-холле. Потому что там было непросто. Когда собралась толпа музыкантов этнических, и никто не знаел, что делать, приходилось бегать между ними, организовывать их, писать ноты. И я бегал как красноглазая мышь, потому что все время пялился в компьютер. Но зато это все прозвучало потом очень хорошо. Они как дети все, как сказать, кого больше любишь? Не знаю.