Фокусировка внимания, вера и секс Книги о функциях мозга. Обзор Галины Юзефович

Еженедельно литературный критик Галина Юзефович рассказывает на «Медузе» о самых интересных книжных новинках, изданных в России. Нынешний материал посвящен трем книгам, исследующим то, что происходит у человека в голове: «Фокус» Дэниэла Голумана, «Тайны мозга: Почему мы во все верим» Майкла Шермера и «Я, ты, он, она и другие извращенцы» Джесси Беринга.

Дэниэл Гоулман. Фокус. М.: Corpus, 2015

Если бы Малкольм Гладуэлл ограничил сферу своих интересов исключительно областью нейропсихологии, на выходе получился бы Дэниел Гоулман — и, пожалуй, это самая емкая и понятная характеристика, которую можно дать автору. Прославившись книгой об эмоциональном интеллекте (по сути дела, именно Гоулману принадлежит честь превращения этого понятия из сложной академической абстракции в предмет для застольной болтовни), на сей раз он решил обсудить с читателем вопросы внимания — и, как и положено автору, честно рыхлящему делянку Гладуэлла, делает он это необычайно изящно, концептуально и информативно.

Дэниел Гоулман — не ученый, а научный журналист (на протяжении последних тридцати лет он пишет о науке для газеты The New York Times), поэтому главное его умение — читать «тяжелые» научные журналы и пересказывать опубликованные там результаты исследований общепонятным языком, структурно, доходчиво и без ненужных подробностей. Как результат, он плавно скользит по трудным темам, суммируя все по-настоящему существенное, но не слишком удаляясь при этом от поверхности и, соответственно, не лишая читателя необходимой дозы нарративного кислорода.

Начинает Гоулман с того, что на пальцах объясняет две базовые системы работы мозга: восходящая (более быстрая и древняя) отвечает за выполнение автоматизированных, привычных действий; нисходящая (более медленная, энергозатратная и произвольная) концентрируется на решении сложных, нетиповых проблем. Далее автор плавно переходит к описанию того, что такое фокус внимания и какая из этих двух систем за него отвечает (понятное дело, обе, но каждая по-своему). Затем рассматривает те случаи, когда лучше опираться на восходящую систему (если ты бежишь четыреста метров с барьерами на Олимпийских играх, то сознательно концентрироваться на технике бега — не лучшая идея), и те, где лучше довериться нисходящей (едва ли тебе удастся решить сложную математическую задачу без направленной концентрации на ней).

Почему эмоциональным отвлекающим факторам сложнее противостоять, чем тактильным; почему фокус абсолютного внимания (в современной психологии его принято называть «состоянием потока» и связывать с занятием любимым делом) способен доставлять настолько острое наслаждение — и в чем опасность этого состояния; когда противодействие отвлечению повышает эффективность работы мозга и как социальные сети связаны с синдромом рассеянного внимания — обо всем этом (и многом другом) Гоулман рассказывает так, что после прочтения книги вам не составит труда пересказать ее ключевые положения друзьям. 

Неочевидные и довольно сложные идеи укладываются в голове, как блоки «тетриса», создавая у читателя приятное (хотя и несколько иллюзорное) ощущение, что на выходе он стал умнее, чем был на входе, а заодно обеспечивая прекрасный фундамент для будущих светских бесед и вообще налаживания социальных связей. Конечно, в этом есть элемент читерства: сложные вещи поступают в наш мозг в уже обработанном, размягченном (чтобы не сказать «переваренном») виде. Но лично у меня ничего, кроме благодарности, подобный подход не вызывает.

Майкл Шермер. Тайны мозга: Почему мы во все верим. М.: Эксмо, 2015

В отличие от книги Дэниела Гоулмана, книга американского психолога Майкла Шермера — это не художественный и структурированный пересвист чужих исследований, но результат многолетней работы самого автора. Как следствие пятисотраничный том с объемистой библиографией, предметно-именным указателем и полусотней страниц примечаний — чтение заметно менее воздушное и необременительное, но зато и более «питательное», а также интеллектуально наполненное.

Отталкиваясь от случая, произошедшего с его другом, скромным каменщиком мистером ДʼАрпино (однажды ночью тот услышал голос, исходивший из другого мира, после чего оказался в числе пациентов психиатрической лечебницы), Шермер пытается изучить вопрос веры во всех его ракурсах — от очевидных до парадоксальных, от исторических до глубоко личных. Стопроцентный рационалист, он тем не менее не пытается превратить веру в жупел и объект насмешек — и в этом, пожалуй, состоит одно из главных достоинств его книги. С пронзительной откровенностью Шермер рассказывает о том, как сам отверг манящую и простую «дорогу веры» ради тернистого «пути скептика» — и о тех последствиях, которые в его случае повлек за собой такой выбор. Привычка точно и бережно рефлексировать собственное безверие позволяет Шермеру исследовать механизмы веры с поразительной деликатностью и тактом, что делает его книгу идеально приемлемой и необидной для самого широкого круга людей: от законченных атеистов до упертых фундаменталистов любого профиля.

Биология веры и ее эволюционные предпосылки логичным образом транслируют себя в научных (и псевдонаучных) предрассудках наших дней, вера в загробную жизнь оказывается органически связана с верой в мировой заговор (но при этом изолирована от веры в инопланетян), элементы веры — незримо интегрированы в классические теории, основанные на, как нам кажется, исключительно эмпирическом материале… Волнующая, просторная, разнообразная и поразительно глубокая книга Майкла Шермера — это сразу и философия, и космология, и нейрофизиология, и когнитология, и история науки, и духовная автобиография. Ни разу не легкое чтение, но, пожалуй, тот случай, когда бонусы от ментального усилия неизмеримо превзойдут возможные трудозатраты.

Джесси Беринг. Я, ты, он, она и другие извращенцы. М.: Corpus, 2015

Как и в случае с Майклом Шермером, книга психолога и журналиста Джесси Беринга — очень личная, но в другом ключе. Открытый гей, сорокалетний Беринг относится к поколению людей, еще успевших натерпеться от гомофобии, и это обстоятельство привносит в его книгу элемент полемического задора — несколько, на мой вкус, избыточного. Однако в тот момент, когда он слезает с любимого конька и перестает отстаивать идеалы толерантности и равноправия, его текст становится поразительно интересным и неожиданным.

Гомосексуальность и трансгендерность, о которых в последние годы больше всего разговоров, — сущие цветочки по сравнению с другими «извращениями» (этот термин Беринг рекомендует не использовать без крайней необходимости и уж если употреблять, то исключительно в кавычках), известными человечеству. Так, примерно один процент населения планеты является стопроцентными зоофилами, и для них принципиально невозможно достижение сексуального удовлетворения с представителями своего биологического вида. Подофилия (не путать с педофилией), или пылкое влечение к ногам партнера, присуща едва ли не каждому четвертому (Беринг сообщает, что у этого имеется вполне рациональное биологическое объяснение — исторически всплески подофилии всегда сопутствовали эпидемиям венерических болезней и, соответственно, переносили акцент с потенциально опасных половых органов на относительно безопасные ступни). Копрофилия, гиперсексуальность, фетишизация мочеиспускания и просто фетишизация, акротомофилия (страсть к людям с ампутированными конечностями) и даже мелиссофилия (влечение к пчелам), уж не говоря о старых добрых садизме и мазохизме, — количество сексуальных «странностей», живущих в головах у людей, крайне велико, а спектр их невероятно широк.

Более того, само понятие «перверсии» не является устойчивым: оно зависит от множества факторов и в первую очередь от общепринятой социальной нормы, которая сама варьируется от десятилетия к десятилетию. Так, в Европе конца XIX века любая форма женского полового влечения считалась формой болезненной патологии (и, к слову сказать, чаще всего лечилась при помощи клиторэктомии — процедуры, известной также как «женское обрезание»). Американцы XVII века были относительно толерантны к гомосексуальным отношениям, зато сношения с животными карались у них смертной казнью — причем и для человека, и для животного. А вплоть до 1960-х годов невинная мастурбация считалась серьезным нарушением полового поведения, от которого лечили самыми разными методами — от молитвы до электрошока.

Рассмотрев все мыслимые и немыслимые виды сексуальных отклонений и их причин, Беринг закономерно оказывается перед важнейшим вопросом — этическим. И дает на него честный и мужественный ответ: любая перверсия (даже самая отвратительная для средненормального обывателя) может считаться «хорошей», если она не наносит психологического и физического вреда ни одному из участников процесса. И наоборот, даже самое невинное увлечение должно быть признано дурным и опасным, если его результатом становится травма. Ответ очевидный и даже немного банальный, но кто-то же должен был это сказать, не правда ли?