«Потеряем „Страхова“ — потеряем глаза» Почему Россия бросила на Шри-Ланке уникальное научное судно

В порту Коломбо (Шри-Ланка) с августа 2013 года пришвартовано российское научно-исследовательское судно «Академик Николай Страхов». Это один из немногих кораблей в стране, обладающий самым современным оборудованием для изучения океанического рельефа. Все это время, то есть уже 19 месяцев, на корабле живет экипаж Геологического института РАН. Неделю назад морякам запретили выходить за территорию порта. Условия на корабле невыносимые — еды почти нет, электричество отсутствует, каюты на жаре разогреваются до 60 градусов. Институт задолжал обслуживающей компании порта Коломбо более 200 тысяч долларов; если Россия не выплатит их в ближайшее время, судно может быть арестовано и продано. Специальный корреспондент «Медузы» Даниил Туровский отправился в Геологический институт РАН и поговорил с сотрудниками, которые не раз выходили на «Академике Николае Страхове» в море.

Какая сейчас обстановка на судне 

Ксения Добролюбова, научный сотрудник лаборатории геоморфологии и тектоники дна океанов, ходила на «Академике Николае Страхове» в экспедиции

Последний раз на связь команда выходила в обед 18 марта. Старший механик Леша сказал, что все истощены и морально, и вообще. На связь, скорее всего, они выходить больше не будут, потому что негде зарядить телефоны. 6 февраля их отключили от береговых систем жизнеобеспечения, но из человеколюбия на два часа в день включали электричество. Это человеколюбие продолжалось до 11 марта, когда их отрубили полностью.

Они сидят в черной обездвиженной и обесточенной металлической коробке, которая на жаре в 40 градусов раскаляется до 60-ти. Ночью у них сплошные комары. Они все искусаны. Туалеты не работают, помыться невозможно, вокруг грязная портовая вода. Мы пытались обеспечить им доставку еды, но непонятно, как ее хранить, она тут же испортится. Им нельзя выходить с территории порта. У них портовый агент незаконно отобрал пропуска. Что за пропуска? Морякам выдаются пропуска, чтобы они могли выходить за территорию порта, это документ, удостоверяющий личность моряка, который находится в данном порту.

На днях стармех [старший механик] прислал сообщение: «Обстановка на судне накалена. Боюсь, что люди начнут делать глупости. Всем привет! Пока не померли, мы живы!» Капитан в последнем сообщении [17 марта] сказал, что если в ближайшее время ситуация не решится, он будет вынужден отдать сигнал покинуть судно, чтобы сохранить здоровье моряков. Будут с боем пробиваться, раз не выпускают. Это моряки. Часть из них годами ходят на «Страхове». Они доведены до отчаяния. И если будет приказ покинуть судно, они его покинут.

Сотрудники порта у них спрашивают: «Что же такая большая Россия не может спасти такой маленький корабль?»

Валентина Тимофеева, сотрудник отдела флота института — специальной внутренней структуры для управления судами

На судне сейчас находятся 14 человек. Там не ученые, там — дежурный экипаж. Но все члены экипажа — сотрудники Геологического института. Они сейчас питаются только бананами, потому что в порту больше нечего купить. У многих начнутся язвы и кишечные расстройства. Слава богу, у них есть прививки от желтой лихорадки. Но есть другая проблема. Раньше работали кондиционеры, была вентиляция, они могли закрыть все окна, и комары к ним почти не залетали. Сейчас они сидят с открытыми дверьми и окнами, поэтому комары летают роем. Все искусаны. Они в любой момент могут заболеть малярией. Одному из членов экипажа, мотористу, нужно делать операцию. У него воспаление коленного сустава с образованием жидкой фракции внутри. На борт поднимался местный доктор, откачал эту жидкость, и сказал, что больше ничего сделать не может.

Что случилось с судном

Сергей Соколов, старший научный сотрудник лаборатории геоморфологии и тектоники дна океанов, ходил на «Академике Николае Страхове» в экспедиции

Поломка гребного вала произошла в идеальную погоду. Если судно неуправляемое, а погода плохая, то судно мгновенно разворачивает боком, и дальше — как повезет. Чисто случайно оказался свободный буксир рядом на Мальдивах. Буксир его оттащил сначала на Мальдивы, потом на Шри-Ланку. Такие поломки очень редко случаются. Мы не слышали о таких. Само судно в рабочем состоянии, в последние годы «Страхов» базировался в Мурманске, где почти пресная вода, незамерзающий порт, не агрессивная среда, корпус не обрастал ракушками.

Ксения Добролюбова

Поломка гребного вала случилась в начале августа 2013 года. Она по трагическому стечению обстоятельств совпала с реформой РАН. Научная команда была сразу же эвакуирована. В момент аварии на судне было 45 человек.

Мы заказали вал, встали на ремонт. Но оказалось, что денег на ремонт и стоянку нет. Стали писать письма в ФАНО [Федеральное агентство научных организаций], послу Шри-Ланки, в МИД, что нужно срочно выделять финансирование. Институт пытался найти внебюджетные средства. До конца 2014 года институт ухитрялся оплачивать портовые расходы — 25 тысяч долларов в месяц. Но с Нового года порт ввел штрафные санкции, за февраль и март мы должны по 85 тысяч долларов.

До реформы РАН финансирование шло напрямую от нее. В соответствии с реформой академии, было принято решение, что ученые должны заниматься наукой, а для управления имуществом академии будет создана хозяйствующая структура, которая будет эффективно им управлять. Так появилось ФАНО. Но ФАНО, видимо, про нас забыло. Мы не получили ни копейки. ФАНО, которое должно финансировать судно, на все наши попытки доказать, что необходимо это финансирование, говорит: «Как вы могли загубить такое чудесное судно?» (в пресс-службе ФАНО «Медузе» заявили, что «на следующей неделе в Шри-Ланку вылетит команда ФАНО и Геологического института, чтобы разбираться на месте»; другие оперативные комментарии в пресс-службе дать не смогли, попросив отправить вопросы в письменном виде). Сама поломка вала — страховой случай. Но сначала его нужно отремонтировать, и только потом можно будет получить эти страховые деньги.

Возможно, наши письма до президента сейчас все-таки дошли. Говорят, там идут какие-то совещания, но мы точно ничего не знаем. Мы хотели организовать пикет, но, к сожалению, у нас это небезопасно, сядешь ведь на 15 суток.

В чем ценность судна 

Юлия Зарайская, младший научный сотрудник лаборатории геоморфологии и тектоники дна океанов, ходила на «Страхове» в экспедиции

На «Страхове» стоит глубоководный эхолот одной из последних моделей на 256 лучей. Это значит, что он смотрит поперек судна и покрывает полосу океана, и за раз снимает не узкую, а широкую полосу океанического дна в несколько километров — как веер. Он может делать съемку больших пространств за небольшое количество времени. Таких систем в России штук пять.

Почему это важно? Рельеф океана подробно изучен на 7% — притом что океан занимает 70% поверхности планеты. Почему так мало изучено? Все исследования делаются ведь для чего-то. Шельф снимается для навигации. Океанические хребты изучаются, чтобы найти полезные ископаемые. Третья цель — фундаментальная задача понять, как устроена Земля.

Есть маленькая история про важность данных, которые собирает «Страхов». В 2009 году в Атлантическом океане упал французский самолет. Перед началом поисков понадобились детальные карты дна. И именно данные «Страхова» тогда пригодились.

Ксения Добролюбова

Есть два аспекта смысла работы «Страхова» — научный и геополитический. Научный: не зная природных закономерностей формирования океанической коры, мы не можем применять эти закономерности на суше и не можем прогнозировать природные явления. Зная больше о мировом океане, мы больше узнаем о всей нашей планете. Сейчас важный аспект нашей работы — прогноз катастрофических природных явлений, в том числе возникновения цунами. Цунами могут быть вызваны как подвижками земной коры, так и сходом оползней в береговой зоне. Эти знания можно получить при детальном изучении рельефа дна. Съемка «Страхова» — источник этой научной информации.

Важен и геополитический аспект. Мы работаем в тех местах, где очень редко проходят корабли, в неисследованных местах. Мы фактически сейчас находимся в эре географических подводных открытий. Мы открываем неизвестные ранее подводные объекты: горы, впадины, хребты, разломы. Разумеется, открыв объект, мы имеем право на международном уровне закрепить за ним название и приоритет страны, открывшей объект. За последние 25 лет Россией были поданы 54 заявки на именование новых форм рельефа в мировом океане. 30 из этих объектов были открыты на «Академике Николае Страхове». В Атлантическом океане есть разлом, названный именем нашего парохода — разлом Страхова.

Я была в нескольких экспедициях на «Страхове» общей длиною около двух лет. Была в должности оператора эхолота и замначальника экспедиции. Нужно было обеспечивать непрерывную съемку дна, я обычно стояла «собачью» вахту — с четырех до восьми днем и с четырех до восьми ночью. На рабочем месте нужно было следить за приборами, за маршрутом, чтобы данные поступали хорошего качества.

У нас широкая зона научных интересов. Мы много работали в Атлантике, Баренцевом море, у Шпицбергена. В последнее время корабль работал в Индийском океане.

Наше судно маленькое — по сравнению с флагманами российского флота, которые, правда, сейчас Институтом океанологии сданы в туристический бизнес: «Академик Иоффе» и «Академик Сергей Вавилов» переоборудованы под туристический класс и находятся в аренде. На них стоят эхолоты из прошлого века. А на «Страхове» — новый. Мы бьемся за корабль, потому что из всей РАН он самый хорошо оснащенный. На нем стоит так называемая техника «двойного назначения». Если мы ее сейчас потеряем, то не сможем, скорее всего, купить новую из-за санкционной войны (в сентябре 2014 года США и ЕС ввело ограничения на продажу техники «двойного назначения» в Россию — прим. «Медузы»).

Сергей Соколов

Техника двойного назначения может использоваться не только для того, чтобы изучать геологию, но и чтобы находить другие подводные цели. Как говорится, есть два вида кораблей: подводные лодки и все остальные — их цели. Такая техника изначально развивалась не для изучения дна, а для детекции подвижных объектов, которые могут нанести вред технике и живой силе наших подразделений.

Нужно знать, где ты находишься. Мы не можем строить дома, дороги с закрытыми глазами. То же самое и здесь. В 2006 или 2007 году «Лукойл» ставил буровую недалеко от Махачкалы. Запланировали площадку, потом сделали съемку. Когда данные были обработаны и была построена карта, оказалось, что в том месте есть небольшой склончик с трещиной. Ставить там буровую оказалось нельзя. То есть такие судна, как «Страхов», нужны для того, чтобы работать с открытыми глазами. Представьте, что мне нужно вбить гвоздь в стену с закрытыми глазами? Вот, потеряем «Страхова» — потеряем глаза, и будет так.