«Мечта каждого благотворителя — остаться без работы» Интервью директора фонда «Живой» Ольги Пинскер

Российские благотворители говорят, что самая проблемная категория нуждающихся — люди от 18 до 60 лет. Им, в отличие от детей и стариков, помогать не принято. Пять лет назад в России появился фонд «Живой», который занимается помощью взрослым. «Медуза» поговорила с директором фонда Ольгой Пинскер о том, как в кризис собирать деньги для тех, кому и без всякого кризиса сложно найти поддержку.

— Как вам в голову пришла эта идея — сделать фонд для помощи взрослым?

— Учредители «Живого» — это руководители фондов, которые помогают детям. Дело в том, что когда человек достигает 18-летнего возраста, он выходит из поля зрения детских фондов: они уже не имеют права ему помогать. И многие люди оказываются в безвоздушном пространстве — им некуда идти. Сначала приходилось собирать деньги частным образом, но это неправильно, помогать нужно системно. И мы сделали фонд «Живой». 

У нас, например, есть девочка — ей в подростковом возрасте неудачно удалили гланды. Открылось кровотечение, ее с трудом реанимировали, но головной мозг пострадал, и из прекрасной цветущей девочки-подростка она превратилась в беспомощную больную. Всеобщими усилиями детских фондов ее постепенно реабилитируют, она начала понемногу стоять на ногах, разговаривать. Но скоро ей стукнет 18 — и все, детские фонды ей помогать не смогут. И тогда потребуется помощь таких фондов, как наш.

— А почему взрослым так неохотно помогают? Ведь в этом есть логика — помогать тому, кто ближе по возрасту, кто похож на тебя?

— Вы знаете, я тоже искренне удивляюсь. Но статистика показывает, что помощь тяжело больным взрослым находится на последнем месте после помощи детям, детским домам, собачкам и природе. Может быть, это связано с тем, что дети вызывают у всех родительские инстинкты — даже когда мы видим чужого рыдающего ребенка, мы все так или иначе пытаемся помочь. А со взрослыми иначе. Вот сейчас моя коллега в фейсбуке писала: гуляла с собакой, на льду грохнулась, и ни один не подошел. Наоборот: обходят стороной — вдруг пьяная, странная какая-то. До слез обидно. Она сама занимается благотворительностью, помогает больным муковисцидозом. Если бы лежал чужой ребенок, набежала бы толпа. Это просто заложено в нашей человеческой природе — надо защищать детенышей. И слава богу, что это так.

— А кто основные жертвователи? Компании или обычные люди?

— В основном нам поступают частные пожертвования. Суммы — от 500 рублей до 15 тысяч. Компаний среди жертвователей мало — около 80% собирается за счет небольших переводов от обычных людей. Может быть, проблема в том, что целому коллективу сложно объяснить, почему помогать нужно не только детям. Недавно была корпоративная благотворительная ярмарка в одной крупной компании. Разные благотворительные фонды стояли перед своими столиками. У нас были прекрасные сувениры, подходили люди, сотрудники компании, и говорили: «Ой, как хорошо, что мои деньги пойдут на помощь деткам». А когда им объясняли, что это фонд помощи взрослым, они уходили со словами: «Ой, нет, я пойду тогда помогу деткам». Люди знали, что у них будет благотворительная ярмарка, настраивались помочь, но почему-то им было важно, чтобы помощь пошла именно детям. Но так было только один раз — наверное, эта компания раньше помогала только детям, и сотрудники просто не ожидали чего-то другого.

— Кто к вам чаще всего обращается за помощью?

— Разные люди. У нас есть и жертвы ДТП, часто попадают люди с так называемой «травмой ныряльщика» — переломом шейного отдела позвоночника, есть жертвы нападения. Часто встречаются истории, удивительно похожие одна на другую: например, люди садятся к пьяному водителю или таксисту-лихачу. Но мы не группируем эти истории, просто отмечаем про себя, насколько они похожи. Мы все люди, и помогать надо одинаково всем.

— Сколько примерно людей в год получают помощь через фонд «Живой»?

— Около 20 человек в год.

— Понятно. И о каких примерно суммах идет речь — для 20 человек?

— Суммы бывают разными. Кому-то нужен курс реабилитации — это около 300 или 400 тысяч рублей. Есть реабилитационные центры подешевле. Например, в Воронеже есть центр, куда людей везут чуть ли не в вегетативном состоянии, и добиваются очень хороших результатов. Все зависит от конкретного случая, но в среднем 300-400 тысяч рублей на человека — это один хороший полноценный курс реабилитации, который дает существенный толчок к укреплению здоровья. 

Мы работаем на результат — нужно, чтобы человек встал на ноги, если это возможно. Если невозможно — нужно стараться, чтобы и на коляске он смог работать, обслуживать себя, полноценно жить — как, например, Рома Колпаков. Он создал первую в Москве службу такси для инвалидов-колясочников, и устраивает паломнические поездки по миру именно для людей на колясках. Этого бы не было, если бы Роме в свое время не помогли. Ему сделали операцию на тазобедренных суставах. Он просто лежал в Москве и гнил, даже сидеть не мог, весь был в пролежнях, тощий. И благотворители собрали денег и отправили Рому за границу, там его оперировали, а здесь, в России, Рома прошел хорошую реабилитацию.

— То есть во многом ваша специализация — это именно реабилитация после травм?

— Нет. Просто так получается, что большой процент обращений — это просьбы о реабилитации. Мы также оплачиваем и операции. Если кому-то нужны лекарства, покупаем лекарства. У нас нет специализации, но есть некоторые исключения. Мы не берем случаи, когда не можем помочь — например, рассеянный склероз. Мы, к сожалению, не берем людей с ДЦП, потому что во взрослом возрасте кардинально улучшить ситуацию не удается. За онкологию мы практически не беремся. Это огромные суммы, и мы не можем быть фондом одного человека. Онкобольным мы помогаем найти хорошего врача или подсказываем другие фонды, которые им помогут. Правда, таких фондов, к сожалению, катастрофически не хватает. Для помощи онкобольным нужны очень большие деньги. У меня муж больной, и я понимаю, что я ни в какой фонд обратиться не могу — буду собирать по друзьям, «ВКонтакте». Помогать пострадавшим в ДТП проще, потому что это меньшие суммы.

— А государство не оплачивает курс реаблитации после ДТП?

— Только москвичам, один раз в год. В регионах все еще хуже, потому что очень часто человек после травмы вот этот первый год, когда он имеет право получить реабилитацию, вообще даже не знает, что ему что-то положено. Он тратит этот год на то, чтобы хоть как-то выжить, выкарабкаться, а потом ему говорят: время ушло. Люди просто не знают о своих правах. И курс реабилитации нужен не раз в год, а три или четыре раза.

— Многие говорят, что по благотворительности очень сильно ударил кризис. Вы как-то ощутили это на своем фонде?

— И да, и нет. Пока поток пожертвований не становится меньше. Возможно, это связано в тем, что мы стали активнее работать. Если бы не кризис, наверное, был бы рост. Кризис заметен по благотворительным ярмаркам — люди неохотно тратят деньги на сувениры. Но найти помощь можно и в кризис, я уверена: если у человека нет тысячи рублей, то сто рублей найдется, если он будет знать, что они пошли на нужное дело.

— А кроме благотворительных ярмарок и интернет-переводов, есть какие-то способы собирать деньги?

— Мы запустили совместную благотворительную акцию с INTOUCH, марафон «Ответственные километры». В прошлом году мы делали такую же акцию. Но это уникальная история, другие компании такого, конечно, не предлагают. Меня этот проект приводит в полнейший восторг, потому что если у тебя нет денег, ты все равно можешь помочь. Ты ведь все равно едешь на этой дурацкой машине из дома на работу, или везешь ребенка в сад или еще куда-нибудь, заезжаешь в булочную. И достаточно не превышать скорость, чтобы помогать людям. Ставишь приложение, ползешь в пробке, и зарабатываешь деньги для подопечных фонда. Я в прошлой акции участвовала фанатично — каждую поездку запускала приложение, следила, сколько народу участвует. За рулем надо обуздать свою правую ногу, чтобы она не давила так сильно на газ, как ей хочется. Когда я училась в автошколе, это было сто лет назад, наш автоинструктор говорил, что все болезни, все страхи на дороге, все непонятные ситуации, все риски лечатся одним — снижением скорости. Это решение вообще любой проблемы — просто снизить скорость. На низкой скорости ты всегда успеешь сманеврировать. Огромное спасибо, что эта компания выбрала наш фонд. 

Конечно, желательно, чтобы жертв не было нигде никаких, чтобы все были здоровы. Вообще мечта каждого благотворителя — остаться без работы — в том смысле, чтобы все были здоровы.

— Вы уже знаете, кому пойдут деньги от марафона?

— Да. О них можно узнать на нашем сайте. Трое из этих ребят поедут на реабилитацию, одной девочке нужна операция. Ирина Стекленева, ей 26 лет. Она после аварии была в таком состоянии, что ее просто отправили в хоспис умирать. Но у нее появилась замечательная сиделка, которая стала с ней заниматься. В общем, благодаря этой сиделке, собственно, об этой Ире наш фонд и узнал.