истории

«О чем я думаю» — сборник поэзии Оксаны Васякиной, ключевой фигуры российского автофикшена  Писательница исследует право автора творить, даже когда это кажется невозможным

Источник: Meduza

В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла новая книга Оксаны Васякиной — писательницы, известной прежде всего своей автофикшен-трилогией «Рана», «Степь» и «Роза». Это поэтический сборник, который можно разделить на три части: вступительные стихотворения с отсылками к ее прозе, размышления о собственной рутине, а также поэма, посвященная поэтессе Елене Гуро. «Медуза» рассказывает, как переплетены эти части и почему ключевой фигурой для их понимания становятся Лидия Гинзбург и Александр Пушкин.


В декабре 1826 года — примерно через пять месяцев после казни декабристов — Александр Пушкин написал стихотворение «Стансы», которое начинается со строк:

  • Начало славных дней Петра
  • Мрачили мятежи и казни.

Это стихотворение — одно из свидетельств, как поэт отреагировал на катастрофу декабристского восстания. С одной стороны, он не мог во весь голос говорить о ней, и тем более о казни своих друзей, а с другой — не мог и совсем промолчать. В итоге он написал стихотворение о «мятежах и казнях» петровского времени, намекая на николаевское.

В 1980 году — спустя сорок с небольшим лет после череды трагических событий 1930-х годов: коллективизации, Голодомора и Большого террора, — Лидия Гинзбург написала эссе «И заодно с правопорядком». Она описала механизмы социального и психологического «оправдания приспособления», позволившего ее поколению не просто выжить в 1930-х, а полноценно жить, несмотря на «давление времени»: видеться с друзьями, ходить на концерты, заниматься наукой.

Своим историческим судьей или моральным авторитетом, легитимирующим такую модель поведения, Гинзбург называет Александра Пушкина. В качестве примера она приводит историю его стихотворения «Стансы». Чтобы сохранить чувство полноценности после катастрофы декабристского восстания, Пушкину было необходимо оправдать себя и то, с чем он примирился. По этой причине, говорит она, он позволил себе написать «Стансы» в декабре 1826 года, а они — Гинзбург и ее друзья — заниматься литературой и просто жить на фоне 1930-х. 

  • В надежде славы и добра
  • Гляжу вперед я без боязни:
  • Начало славных дней Петра
  • Мрачили мятежи и казни.

  • Но правдой он привлек сердца,
  • Но нравы укротил наукой,
  • И был от буйного стрельца
  • Пред ним отличен Долгорукой.

  • Самодержавною рукой
  • Он смело сеял просвещенье,
  • Не презирал страны родной:
  • Он знал ее предназначенье.

  • То академик, то герой,
  • То мореплаватель, то плотник,
  • Он всеобъемлющей душой
  • На троне вечный был работник.

  • Семейным сходством будь же горд;
  • Во всем будь пращуру подобен:
  • Как он, неутомим и тверд,
  • И памятью, как он, незлобен.

1826 год

На закате 2024 года — во время очередной катастрофы в истории России — Оксана Васякина опубликовала сборник стихов «О чем я думаю», в котором упоминает это эссе Лидии Гинзбург и цитирует вышеупомянутые слова о «Стансах» Пушкина. Что она хотела этим сказать? Поиск ответа на этот вопрос — возможно, самое интересное при прочтении ее новой книги. 

«О чем я думаю» можно для удобства произвольно разделить на три части, чтобы упростить понимание текста.

Первая часть — вступительные стихотворения, которые ассоциируются с прозой Васякиной: романной трилогией «Роза», «Степь» и «Рана». В них прослеживается перекличка с сюжетами, образами, настроением ее романов: женщины, слезы, роса, растения; русская семья и русский лес, смерть и литература. Они всплывают в разных воспоминаниях и впечатлениях авторского «я», когда она пишет те или иные стихи. Итогом этого поэтического фланирования по памяти становится осознание, что стихотворение не знает времени. В романе можно работать со временем (особенно на длинной дистанции), в стихотворении — нет, потому что время и есть его материал, его тяжелый ход. 

Третья часть — «Книга Гуро» — это поэма-эссе, или поэма-исследование, посвященная поэтессе-авангардистке Елене Гуро.

В разрозненных фрагментах Васякина описывает стихи, картины, дневники, мужа, судьбу, литературное наследие, христианские идеалы Гуро. Мы читаем не линейную историю жизни и творчества, а мозаичный портрет полузабытой поэтессы. Но в этой поэме что-то не так, и в этом признается сама Васякина: несмотря на дотошное разностороннее описание, она не понимает Гуро как личность и долгое время не знала, как дописать поэму.

Это непонимание, что делать с поэмой — как и с Еленой Гуро в целом, — отразилось на литературной форме текста: вся поэма, повторюсь, — это пронумерованные без логической последовательности поэтико-прозаические фрагменты. Они напоминают черновой набросок антрополога, который по-разному описывает представителя незнакомой цивилизации, но понять мотивы его поступков все равно не может. Мир Васякиной и мир Гуро — это два слишком разных поэтических мира, две радикально непохожих литературных стратегии, а читатель наблюдает этот разрыв, произошедший в русской поэзии за сто лет. 

Компенсировать «неудачу» Васякиной помогает метафора подлеска, которую она упоминает еще во введении. Ее поэма-эссе — как подлесок, несовершенный ярус леса, который тем не менее уникален: мутная путаница кустарников и трав в полумраке. Поэма фиксирует авторское примирение с тем, что литература не способна давать окончательные, однозначные ответы. И автор позволил себе написать эту поэму.

Теперь перейдем ко второй части — тяжелому смысловому ядру этой книги. Это цикл стихотворений «О чем я думаю», в честь которого книга получила название.

Каждое стихотворение цикла имеет профанное, обыденное содержание. Поэтическое «я» Васякиной документирует собственную внутреннюю речь в повседневной жизни: о чем она думает в ванной по утрам, пока курит первую сигарету, по дороге на тренировку. Медленно и незаметно этот перечень обыденных дел нарушается вторжением инородных — тревожных — размышлений о литературе и смерти. От стихотворения к стихотворению тревожность усиливается. К финальному тексту цикла — «О чем я думаю, когда по утрам смотрю в окно» — читатель догадывается, что на самом деле речь идет не об абстрактной литературе и абстрактной смерти. Речь идет о конкретной исторической ситуации: каковы возможности поэта во время катастрофы?

В поисках ответа Васякина обращается к Лидии Гинзбург, как Гинзбург когда-то обращалась к Пушкину. Каждый из этой троицы был свидетелем какой-либо исторической трагедии России: в 1826 году, в 1930-х или начиная с 2022 года. И каждый из них в этой ситуации оказался в вынужденной внутренней блокаде: внешне — в повседневности — их жизнь как будто не изменилась; но внутри, очевидно, произошла трагедия, о которой нельзя говорить во весь голос.

И чтобы сохранить чувство полноценности (или успокоить совесть), поэты и писатели в России — что двести лет назад, что сейчас — оправдывают себя и свое примирение, позволяя себе писать. Кто-то пишет стихи, кто-то пишет эссе, кто-то пишет что-то посередине между стихами и эссе — все это примеры того, как можно задокументировать тяжелый ход времени. 

Издательство «Медузы» выпускает книги, которые из-за цензуры невозможно напечатать в России. В нашем «Магазе» можно купить не только бумажные, но электронные и аудиокниги. Это один из самых простых способов поддержать редакцию и наш издательский проект.

Алекс Месропов

Magic link? Это волшебная ссылка: она открывает лайт-версию материала. Ее можно отправить тому, у кого «Медуза» заблокирована, — и все откроется! Будьте осторожны: «Медуза» в РФ — «нежелательная» организация. Не посылайте наши статьи людям, которым вы не доверяете.