истории

«Я не могу не помочь грузинам» Среди участников протестов в Тбилиси — эмигранты из России (хотя оппозиция предлагает ввести для них визовый режим). Мы с ними поговорили

Источник: Meduza

В Грузии уже неделю продолжаются массовые протесты. В конце ноября премьер-министр страны Ираклий Кобахидзе заявил, что Грузия отложит переговоры о вступлении в Евросоюз до конца 2028 года. Тем же вечером тысячи грузин вышли к зданию парламента на проспекте Руставели в Тбилиси и на центральные площади других городов. Спецназ применил слезоточивый газ и водометы против протестующих, но на следующий день люди вновь вышли на улицы. С тех пор полиция задержала почти 300 человек, по меньшей мере восемь из них — граждане РФ. Двоих уже арестовали на 10 и 13 суток, еще одного выдворили в Армению. Протестующих активно поддерживают оппозиционные партии, выступающие против пророссийской «Грузинской мечты» (одновременно они предлагают ввести визовый режим для граждан РФ). «Медуза» поговорила с тремя россиянами, которые переехали в Тбилиси после начала полномасштабного вторжения, а теперь выходят на протесты.

Внимание! В этом тексте есть мат. Если для вас это неприемлемо, не читайте его.

Михаил, 23 года

переехал в Тбилиси после начала полномасштабной войны России с Украиной

В 2023-м я участвовал в протестах против закона об «иностранных агентах». Вышел, потому что был против закона, который позволяет проводить массовые репрессии, — конкретно этот позволяет гасить [притеснять] людей группами, как в России. По-моему, это абсолютное зло. Это не те законы, которые могут быть применены для решения реально существующей проблемы. Это законы, которые применяются для политической дискредитации, очищения политического поля. [Законы], которые ведут к укреплению авторитарной власти, а не к улучшениям в стране. 

Сейчас я выхожу на протесты, потому что не согласен с результатами выборов. Я не думаю, что подтасовки были очень серьезными, но этого было достаточно, чтобы [результат правящей партии] перевалил за 50%, и это дало ей контрольное большинство в парламенте.

Я не принимаю активно-агрессивного участия в протестах. У меня есть базовое образование парамедика, которое позволяет оказывать довольно серьезную помощь. В случае необходимости я могу «додержать» человека в очень тяжелом состоянии до приезда скорой. Я помогаю всем сторонам. Был кейс, когда нужно было помочь омоновцу: я увидел, что он упал, было похоже, что он повредил ногу. Я помог ему встать и дойти до группы силовиков. Все остальное время я оказывал помощь протестующим. 

Чаще всего эта помощь не очень серьезная. Иногда нужно кого-то перебинтовать, но это происходит совсем редко. Наверное, на фронтире противостояния, где идет мясорубка, [встречаются серьезные травмы], но туда я не лезу: если только быстро забежать, увести кого-то и выбежать. Если меня поймают, то депортируют — это был бы неприятный расклад. Поэтому не держусь в первых рядах.

Я не ношу с собой на акции грузинский флаг — он не подходит к тому, что я хочу делать на протестах. Плюс это может подставить меня под удар. А вот некоторые лозунги я поддерживаю и иногда могу поскандировать вместе с толпой, но это бывает очень редко. Это лозунги общего характера, вроде «Свободу Грузии», или подбадривающие, вроде «Да здравствует Грузия». Скандирование, как мне кажется, уже слишком политически окрашенное действие для иностранца.

Функционально я выхожу как медицинский персонал, и это спасает меня от ответа на вопрос, почему я участвую в протестах, [не имея гражданства Грузии]. Но если отвечать на этот вопрос прямо, а не уклоняться от него… Очень многие люди приехали в Грузию и нашли в ней если не второй дом, то по крайней мере большой перевалочный пункт. Грузины оказали россиянам большую услугу. Теперь я наблюдаю здесь те же процессы, что шли в России лет 15 назад. Я вижу Россию прошлого, где [авторитарный режим] только-только закрепляется, но еще есть возможность переломить [ситуацию]. Пока удавка не затянута и у оппозиции есть легитимность, возможность для политических действий.

Я вижу большую ценность в том, чтобы ходить на протесты и общаться с грузинами, рассказывать им о пути, который прошла Россия, информировать о том, как и почему все произошло у нас, чтобы они могли четче понимать, как этому можно препятствовать. Когда у меня завязывается разговор с протестующими, я стараюсь увести [диалог] в эту сторону и немного расширить их представление о том, что произошло и происходит в России. 

Наиболее популярная реакция на это — деление на черное и белое. Говорят: «Да вы просто не умеете [бороться]». Происходит отрицание сложности происходящего: грузины не очень понимают, какой у нас была ситуация после 1990-х, не очень понимают, какую пропагандистскую работу провела [власть в РФ], какие последствия советской пропаганды есть до сих пор. Они делают слишком большой упор на свою идентичность, не понимая, что у них были одни процессы, а у нас другие и это сформировало нас по-разному. Но с позицией, что мои рассуждения — проявление русского империализма, я ни разу не сталкивался. 

На протестах есть чувство единения. Тут все всем друзья и все всем рады. И мне, русскому, тут тоже рады. Как только вы вступаете в любой контакт с человеком на протестах, этот контакт почти всегда дружелюбный и очень свойский, хотя люди видят, что я не отношусь к «своим»: по моему лицу видно, что я не грузин.

Я понимаю, что политика, которую сейчас [продвигают] и оппозиция, и правящая партия, — это в первую очередь политика популизма. Это очень громкие заявления, которые направлены на привлечение сомневающейся аудитории. У либерального сектора есть список планов, тезисов, программ, направленных против русских, но я не рассматриваю их серьезно. Это очень радикальные решения, которые могут быть реализованы, только если оппозиция получит большинство в парламенте, а после этого объединится в одну коалицию. Но у них довольно разные интересы. Они могут объединиться против «Грузинской мечты», но между собой легко не договорятся. Поэтому, даже если они придут к власти, эти законы никогда не будут реализованы: парламентская система не пропустит их.

Для меня самое важное — помочь выстроить нормальное общество, нормальную систему управления. Меня не волнуют конкретные политики, которые что-то скандируют. Я выхожу не ради них. Я выхожу ради процессов. Для этого приходится идти на некоторые компромиссы и поддерживать не только то, что тебе хотелось бы поддерживать. В этом и заключается принцип коалиции.

Марина, 40 лет

уехала из России в Грузию осенью 2022 года из-за опасений, что ее могут начать преследовать за антивоенную позицию

Я не помню, когда в первый раз присоединилась к протестам. Летом 2024 года, когда были финальные акции против закона [об «иностранных агентах»], я уже точно участвовала. Просто не могу смотреть, как на улицах, по которым я хожу, протестующие страдают от слезоточивого газа, как их избивают, — мне кажется, это достаточная причина, по которой нужно посильно их поддержать.

Хожу на протесты, в первую очередь чтобы немножко помочь. Мне кажется, эта ситуация касается уже не только России и Грузии, Молдовы или какой-то другой страны. Это уже какие-то планетарные проблемы. И все, что мы можем, — это поддержать друг друга в борьбе за будущее.

В основном я хожу и узнаю, где [распыляют] газ, а потом приношу туда что-то, чем можно промыть глаза пострадавшим. Для того чтобы оказывать волонтерскую помощь, промывать глаза, зачастую нужно идти в [эпицентр происходящего]. Так что я участвую в этом протесте и как тело, которое присоединяется к остальным телам, создавая толпу. Но я не приношу туда плакаты: во-первых, мне страшно привлекать внимание [силовиков], во-вторых, там сейчас достаточно людей, которые высказываются против, и важно помочь этим людям выстоять как можно дольше. Поскольку там и так достаточно людей, которые ясно и твердо выражают свою позицию, я для себя выбрала такую роль [волонтера].

Все, кого арестовали, — это очень смелые люди: чтобы тебя арестовали, надо идти туда, где опасно. Но ситуация меняется, поэтому, конечно, всем надо быть очень осторожными. Сейчас [на Руставели выходит] очень много людей.

Для россиян, которые помогают грузинам, сложилась парадоксальная ситуация: [мы выходим на протесты] ради того, чтобы не иметь возможности здесь находиться или находиться с ограничениями из-за визового режима. Это притом, что у многих людей недостаточно денег, чтобы поехать куда-то еще. Но чисто по-человечески я не могу не помочь грузинам. Жизнь и здоровье этих людей сейчас важнее, чем какие-то визы.

Алексей (имя изменено), 27 лет

уехал из России в Грузию весной 2022 года из-за несогласия с вторжением в Украину

В прошлом году, когда принимали «русский закон» [об «иноагентах»], я жил рядом с парламентом. Когда появились сообщения про разгон [протестующих] с газом, мы с подружаней начали раздавать людям воду и молоко. Это была первая волна [протестов], потом законопроект отозвали. 

Через год, весной 2024-го, закон реанимировали, опять начались акции. Тогда мы подошли к делу основательнее: начали заранее закупаться средствами защиты, стали оказывать первую медицинскую помощь, помогать промывать глаза. 

Мы делаем все компанией друзей, за свой счет. Как правило, когда начинается жесть, все импульсивно скидывают много бабок, на них покупается все самое дорогое: респираторы и строительные [защитные] очки. Все это довольно быстро разлетается, поэтому потом покупаем уже дешевые расходники: одноразовые маски, физраствор. Поскольку в Тбилиси сейчас хреновая погода, как никогда актуальной стала гуманитарная поддержка [другого рода]: принести чай, печеньки. Мы нахаслили несколько больших термосов, в них приносим на акции горячую воду. А когда она заканчивается, идем за ней в ближайшие рестораны. В первые пару раз мы пытались купить там кипяток, но грузины отказываются брать деньги за воду для протестующих. Поэтому сейчас просто просим.

Я не считаю себя вправе выходить с транспарантом или требовать от грузинской власти каких-то политических решений, потому что я не грузин. У меня нет на это ни морального, ни политического права. Я в этой стране гастролер. Поэтому я стараюсь не вовлекаться в протест напрямую. У меня есть правило: если приходишь на акцию, ты ничего не кричишь. Единственное, что ты можешь написать на транспаранте, — это «hot tea» (горячий чай, — прим. «Медузы»). 

Мой базовый порыв [участвовать в протестах] связан с тем, что хочется помочь людям, которых пиздят, заливают газом, задерживают — за абсолютно нормальные вещи. Дальше идет политическая мотивация: мне не нравятся Путин и «Грузинская мечта», а весь курс, который она тащит, — это очевидная проекция из Москвы. 

Я думаю, что грузины могут сами разобраться, как им лучше жить. Но если их начинают прессовать, мне кажется важным им помочь. Я даже поймал себя на мысли, что мотивация помешать Путину и его планам на Грузию у меня, конечно, присутствует, но, если бы я оказался в любой другой стране с неоправданным и непропорциональным полицейским насилием по отношению к митингующим, этот интент все равно бы был. 

Думаю, на мое желание помогать протестующим влияет и личный опыт: когда мы ходили на митинги в России, полицейские точно так же крепили (задерживали, — прим. «Медузы») и нас. В этом смысле люди, которые протестуют в Грузии, для меня свои ребята.

Я много думал про то, что в какой-то степени я сам — часть той силы, с которой эти люди борются. Поэтому я был готов к негативной реакции с их стороны. Перед тем как выйти на протест, проговорил в голове все фразы, которыми мог бы им отвечать. Но, к моему большому удивлению, я еще ни разу не сталкивался с нападками, связанными с моим паспортом. Меня удивило, что ко мне подходили и благодарили по-русски, причем не только люди 30–40 лет, но и зумеры. А я думал: «Откуда вы вообще знаете русский язык?»

Мне не нравятся Путин, [Бидзина] Иванишвили и пророссийская политика. Не нравится, что [в Грузии] спиздили выборы и подавляют людей на протестах. Странно отказываться помогать [грузинской оппозиции] только из-за того, что она предлагает убрать безвизовый режим [для россиян]. 

При плохом сценарии — да, придется ехать куда-то еще. Но я все равно буду рад, если у грузин все получится. Для меня Грузия — это не последнее место, куда можно поехать. А для грузин — это их страна, единственное место, где они могут чувствовать себя максимально хорошо. На чаше весов их право бороться за то, чтобы дома все было заебись, очевидно, перевешивает.