12 апреля Дорогомиловский районный суд приговорил бывших редакторов студенческого журнала Doxa Владимира Метелкина, Аллу Гутникову, Армена Арамяна и Наталью Тышкевич к двум годам исправительных работ и запретил им администрировать сайты. Уголовное дело на редакторов Doxa завели после публикации видео, в котором они осудили преследование студентов за участие в акциях в поддержку политика Алексея Навального. Ровно год все четверо провели под «запретом определенных действий», не могли покидать квартиру больше чем на два часа в день и пользоваться интернетом. О жизни под запретом и планах на будущее «Медуза» поговорила с Аллой Гутниковой.
— Вас приговорили к двум годам исправительных работ. Обычно основная интрига — дадут условный или реальный срок? В вашем случае это что-то новое для «политических» дел. Как считаете, почему?
— Исправительные работы — это вообще какой-то загадочный приговор. Мне кажется, они просто не понимали до конца, что с нами делать, потому что доказательств вообще никаких нет. А отпустить нас совсем они не могут, потому что мы живем в России — тут не выносят оправдательных приговоров. Я так поняла, что это вид наказания, который работает как штраф «в рассрочку». Если у тебя есть основная работа, то ты работаешь и просто платишь в казну 20% зарплаты. А если ты не трудоустроен, то тебе находят работу. Видимо, устроят в ГБУ «Жилищник».
Нам ничего не объяснили, даже как будет засчитываться время нашего домашнего ареста. Просто судья сказала, что два года, а приговор очень объемный, им нужно время до пятницы, чтобы распечатать. Видимо, в России кончилась бумага — возможно, из-за нашего дела, в котором 212 томов. В них собраны протоколы административных задержаний и допросы в Следственном комитете всех подростков, задержанных на январских протестах в прошлом [2021] году. Почти ни один из них [этих томов] не имеет к нам отношения и не доказывает нашу вину, но они решили их приобщить.
Причем никто из них [задержанных в январе 2021 года подростков] не знает «Доксу», никто не видел видео. Многие были задержаны просто так, потому что они, по их собственным словам, находились не в то время не в том месте. Например, шли по делам, на свидание или им было просто интересно посмотреть, как проходит митинг.
— Какие основания в итоге остались у суда для вынесения обвинительного приговора, учитывая, что дело развалилось?
— Никаких оснований, но они и не были нужны. У суда очень странная аргументация: «Да, ни один несовершеннолетний свидетель никогда вас не видел не знает Doxa и не смотрел ваши видео, но все-таки у них же есть интернет и они же пользуются „видеохостингом YouTube“, они же могли это видеть. И вообще, это все было год назад. Может быть, они „добросовестно заблуждаются“. Может быть, они на самом деле видели и забыли».
С нашей стороны была экспертка-лингвистка Ирина Левонтина. Они сказали, что ее квалификации недостаточно и ее экспертиза — это просто частное мнение. Этого хватило для того, чтобы признать нас виновными.
— Планируете обжаловать приговор?
— Да, конечно, это политическое дело и абсурдный приговор. Оно шито белыми нитками, но не очень ровно. Можно было поинтереснее сфабриковать, но оно буквально рассыпалось на части.
— Вы находились под «запретом определенных действий», который практически не отличался от домашнего ареста. Как эта мера пресечения повлияла на процесс?
— Мы находились под запретом определенных действий год (запрет был введен 14 апреля 2021 года и снят 12 апреля 2022, — прим. «Медузы»). Мне кажется, что нашу меру пресечения правильно называть домашним арестом, потому что де-факто это был он. Запрет определенных действий предполагает, что ты продолжаешь жить своей обычной жизнью, но тебе что-нибудь несущественное запрещено. А нам запретили, например, выходить из дома, за исключением двух часов утренней прогулки, отправлять письма и пользоваться «информационно-коммуникационной сетью интернет», как они ее называют.
Алла Гутникова объясняет сотруднику ФСИН, что не успеет вернуться с прогулки вовремя из-за свадьбы. 13 декабря 2021 года
Евгений Фельдман / «Медуза»
Конечно, будь это другая, более мягкая мера, этот год не прошел бы так тяжело. Кажется, наказание было [заключено] в самом процессе, в невероятном нагромождении процессуальных действий. Мой адвокат Дмитрий Захватов говорит, что такого в жизни не видел. Нас вызывали на тридцать или сорок допросов. Мы сразу взяли 51-ю [статью Конституции РФ]. Нас по идее не должны были больше вызывать.
Любое процессуальное действие было мегаломанским, гулливерским. У Люси Штейн в «санитарном деле», по-моему, шесть томов, а у нас 212. [Наше] дело не стоит выеденного яйца, и если постараться, можно было бы закончить все за два месяца, но они решили год нас продержать дома в качестве основного наказания.
Под арестом я старалась максимально полноценно жить жизнь, сохранять уровень активности, который был у меня до него. Раньше я одновременно училась, работала преподавательницей гуманитарных наук для детей, няней, моделью и актрисой, редакторкой Doxa, занималась литературой и активизмом, документальным театром в студенческой лаборатории документального театра на базе «Театра.doc».
Мне кажется, последний день перед обыском [14 апреля 2021 года] был очень показательным в этом смысле. Утром я встретилась с подругой, у нас была съемка, потом я в библиотеке работала над дипломом, затем поехала в офис Doxa, у нас была рабочая встреча. Я давно всех не видела, скучала, хотела всех обнять. После этого мы работали с моим теперь уже мужем, а тогда просто возлюбленным и моей близкой подругой над пьесой «Я так влюблена во все и не могу уснуть».
Очень много времени занимала моя влюбленность, и мы с данечкой (он просит обозначать его именно так, с маленькой буквы) читали друг другу дневники, которые мы писали. Это был очень насыщенный, интересный, радостный день молодой девушки-студентки гуманитарного факультета. И на следующий день в шесть часов утра это все обрывается, и год после этого — какое-то блеклое подобие [прежней жизни], в котором ты пытаешься не забыть, кто ты, ради чего и зачем.
Я очень много сил вложила в попытки поддерживать подобие «бывшей» жизни. Снялась в игровом фильме и побрилась там в кадре налысо. Мы доработали и закончили нашу пьесу, в ее читке я принимала участие удаленно, через записанные заранее видео. Ко мне приходили фотографы, я довольно много снималась. За время ареста было съемок пятьдесят. После допросов я успевала по пути домой сняться у здания Следственного комитета на детской площадке, там еще рядом был красивый парк. Я продолжала писать: на Doxa вышло несколько моих подборок и большой автофикшн про обыск «лебединая песенка ширы ширим» и несколько публикаций в «Ф-письме» и «Грезе».
Я старалась читать и работать. В какой-то момент продолжила в Doxa редактировать тексты, но пришлось делать это более изощренным способом из-за всех запретов (4 марта 2021 года Алла Гутникова, Наталья Тышкевич, Армен Арамян и Владимир Метелкин приостановили свою работу в Doxa, — прим. «Медузы»). Мне хотелось продолжать заниматься тем, что мне интересно.
Суд по избранию меры пресечения. 14 апреля 2021 года
Евгений Фельдман / «Медуза»
В изоляции несмотря на колоссальную поддержку близких, знакомых и даже незнакомых людей все равно довольно тяжело сохранить ментальное здоровье. Активисты «Открытого пространства» помогли мне найти бесплатного психолога, это меня спасало, но все равно ты сталкиваешься с огромным количеством утрат. Вся твоя жизнь просто разрушена, ты от всего отрезан и ничего не можешь сделать. Трудно это воспринимать. У меня были периоды тяжелых состояний, но, к счастью, получалось из них выходить.
— Что вы чувствуете теперь, когда мера пресечения снята?
— Я очень рада, что это не реальный срок и что сняли меру, но сейчас не время испытывать радость. Как было в «Реквиеме» у Ахматовой — сейчас время, «когда улыбался только мертвый, спокойствию рад». Слава богу, нас не посадили, но ничто из того, о чем я скучала, я не могу сейчас беззаботно делать. Я не представляю себе, чтобы я пошла сейчас в кино или на вечеринку, по барам. Сейчас совсем не время для радости, наоборот — время для скорби.
— Ваше уголовное дело не первый случай давления на Doxa. Предполагали ли вы, что публикация ролика может обернуться такими последствиями?
— Те случаи были просто внутриуниверситетскими разборками. После возбуждения дела нас спрашивали, мол, РКН же заблокировал ваш материал, неужели вы не догадались, что это знак? Мы выложили видео 22 января, а уведомление пришло 26-го. Мы тут же удалили [видео]. Дело на нас завели только 14 апреля. [У нас] было несколько месяцев, чтобы уехать, но мне и никому из моих коллег и коллежанок в голову не приходило, что это что-то серьезное. Я всегда воспринимала себя как маленького человека, но не в том смысле, что от меня ничего не зависит, а в том, что я вообще никому не нужна. Казалось, никому не придет в голову заводить уголовку на студентов за видео, которое идет две минуты тридцать семь секунд. В котором говорится, что нужно защищать свои конституционные свободы. Перед тем как публиковать ролик, мы показали текст адвокатам, и они сказали, что все в порядке. Экспертиза Левонтиной их слова подтвердила. Это очень милый правозащитный ролик, там не было ничего агрессивного или опасного.
Ничто не предвещало беды. Когда полицейские пришли с обыском и я пошла сонно открывать дверь, мне подруга сказала «осторожно, вдруг это участковый». Это была самая большая опасность, которую мы могли себе представить.
Как менялась Высшая школа экономики
- «Руководство испугалось санкций против Вышки — многие студенты участвовали в протестах» Из ВШЭ снова увольняют преподавателей. Что происходит? «Медуза» узнала у действующего и уволенного профессоров
- Студенты ВШЭ получили письмо с запретом проходить практику у «иноагентов». В вузе объяснили это «ошибкой менеджера»
- ВШЭ расторгла договор с преподавательницей, арестованной за ретвит о митинге в поддержку Навального
- Егор Жуков сообщил об отчислении из магистратуры ВШЭ «по указке сверху»
— Вы взяли академический отпуск в ВШЭ. Сейчас планируете восстановиться и закончить обучение? Как считаете, могут ли возникнуть проблемы?
— Мне пришлось взять академ из-за домашнего ареста и уголовного дела. Я банально не могла сдать «госы» и [защитить] диплом, потому что они были онлайн. Прийти в университет физически я тоже не могла. Учиться было очень сложно, потому что библиотеки в период моей утренней прогулки еще закрыты, а интернетом пользоваться нельзя. Но я пыталась как-то работать над дипломом, что-то читать и заниматься. Я не вижу причин, которые помешают мне окончить бакалавриат. Мой приговор не запрещает оканчивать университет и сдавать экзамены. Кажется, Вышка даже говорила, что сделает все возможное, чтобы я могла окончить университет.
— Вам запретили администрировать сайты — планируете ли вы вернуться к работе в Doxa? Если да, в каком качестве? Чем вообще хотите заниматься теперь?
— Нам никто не объяснил, что значит «администрирование сайтов». Я — редакторка, я работаю со словами, с текстом. Я ничего не «администрирую». Я планирую заниматься тем же, чем занималась: наукой, литературой, редактурой, активизмом, просвещением, образованием. Хочу вернуться к своим занятиям, работам. Хочу окончить бакалавриат и дальше продолжать обучение. Я очень соскучилась по своей насыщенной и осмысленной жизни. Хочу продолжать ею жить, но не в значении «жить свою маленькую частную жизнь». Я не считаю это правильной позицией.
Вы спрашиваете, планирую ли я залечь на дно и сидеть как мышка и не высовываться? Засунуть язык себе в задницу? Нет, не планирую, не хочу и не готова предавать свои взгляды, убеждения, ценности. Если я решу предать все, во что я верю, я не понимаю, для чего мне жить.
— Doxa занимается проблемами современного университета и образования. С какими вызовами приходится сталкиваться студентам после начала войны? Как меняется российское образование?
— Я не знаю, как про это разговаривать, чтобы не звучать безумно. Мы записывали наш ролик год назад, когда на студентов оказывали давление из-за того, что они выражали свою позицию, и угрожали отчислениями или другими проблемами в университете. Сейчас это, наверное, даже усилилось. Я думаю, что ничего хорошего с образованием в России в ближайшее время не будет, и это очень больно.
Политически активных преподавателей под разными предлогами увольняют, какие-то хорошие институции разваливают, расформировывают или заводят уголовные дела, а их сотрудники вынуждены уезжать. В нашем видео была фраза о том, что угрозы выражению позиции ведут только к развалу науки в России — важнейших институтов, которые нашему поколению предстоит восстанавливать. Спустя год это стало еще более актуально. Очень больно видеть то, что происходит с Шанинкой, МГУ, Вышкой и многими другими университетами.
Наука всегда искала истину. Симптоматично, что Liberal arts (с английского — свободные искусства) переименовывают в «Широкий бакалавриат» — это показательно. Для науки, культуры и образования важны свобода слова и мысли, возможность спокойно заниматься исследованиями. Этого и так было не очень много, а сейчас все, видимо, совсем схлопнется. И даже от места, из которого я вышла, которое очень сильно любила — от Школы культурологии НИУ ВШЭ, — почти ничего не осталось. Мне очень от этого больно.
— Что вы почувствовали, когда в вашу поддержку высказались зарубежные философы, включая Славоя Жижека?
— Это смешное ощущение, когда ты читаешь философов в университете, а потом они подписывают письмо в твою поддержку и записывают видеообращение, которое вы потом смотрите в Дорогомиловском районном суде вместе с судьей и прокурором. Весь этот процесс очень смешной, похож на какую-то клоунаду, нелепицу, поэтому я уже ничему не удивляюсь. Прямых контактов у меня с ними не было, но я надеюсь, что моя карьера продолжится и мы сможем пообщаться с ними более содержательно — не по поводу уголовного дела, а по поводу науки и философии.
— В прошлых интервью вы говорили, что вас многие воспринимают как хрупкую и беззащитную девушку. Удалось ли вам трансформировать этот образ?
— У нас довольно патриархальная страна. Я выгляжу феминно, и более того, часто веду себя очень феминно. В каком-то смысле, мне кажется, меня это защищает, потому что силовики, следователи и ФСИН как будто не воспринимают меня всерьез. Но поскольку это просто репрезентация образа, это не так важно. Но я рада, что в каких-то других пространствах, отличных от общения с разными силовиками, следователями и прочими, я могу спокойно выражать свою сексуальность и позицию и быть такой, какая я есть, — без оглядки на свою внешность и гендерные паттерны, которым я должна следовать.
Свадьба
13 декабря прошлого года редакторы Doxa устроили двойную свадьбу: Володя Метелкин расписался с Шурой Гуляевой, а Алла Гутникова — с Даней Васильевым. Из-за свадьбы они опоздали домой на 18 минут, нарушив меру пресечения. После этого ФСИН попросила их арестовать, но суд отказал.
Ирина Левонтина
Кандидат филологических наук и ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН.
Исправительные работы
Согласно ст. 50 УК РФ, осужденный, имеющий основное место работы, отбывает исправительные работы по основному месту работы. Осужденный, не имеющий основного места работы, отбывает исправительные работы в местах, определяемых органами местного самоуправления по согласованию с уголовно-исполнительными инспекциями, в районе своего места жительства. Из его дохода удерживается от пяти до двадцати процентов.
Что за видео?
Перед январскими протестами 2021 года редакторы Doxa записали ролик «Им не победить молодость», в котором рассказывали студентам об их правах и свободах. 26 января Роскомнадзор потребовал удалить этот ролик. Позже из-за него на Армена Арамяна, Аллу Гутникову, Владимира Метелкина и Наталью Тышкевич было возбуждено уголовное дело о вовлечении несовершеннолетних в протесты.
51-я статья
«Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом».
Люся Штейн
Люся Штейн — московская муниципальная депутатка. Как фигурант «санитарного дела» была приговорена к году ограничения свободы. За год неоднократно попадала под административный арест. В апреле 2022-го покинула Россию.
«Ф-письмо»
Проект, посвященный квир-культуре и феминистской философии.
«Греза»
Проект о современной поэзии. Приостановил работу на время войны в Украине.
Давление на студорганизации
В 2019 году из-за поддержки политзаключенных Doxa отказали в участии в «Дне Вышки» — ежегодном мероприятии для студентов ВШЭ. В декабре того же года журнал лишили статуса студенческой организации ВШЭ.
Запрет определенных действий
Суд вправе ограничивать подсудимому возможность покидать место жительства, общаться с определенными людьми и пользоваться интернетом. Запрет определенных действий используется в качестве меры пресечения с 2018 года.
«Санитарное дело»
«Санитарное дело» — одно из уголовных дел, заведенных после протестов в поддержку Алексея Навального в январе 2021 года. Его фигурантов судили за нарушение санитарно-эпидемиологических норм. Среди осужденных помимо Люси Штейн были Олег Навальный, Любовь Соболь, Кира Ярмыш и Мария Алехина.
Съемки с участием Аллы Гутниковой
Например, 24 мая 2021 года вышла съемка с Гутниковой для издания The Blueprint, а 7 апреля 2022 года — для журнала Purple Haze.
«Открытое пространство»
Проект помощи активистам.