истории

«Мы предполагали, что будет какая-то жесть» Активист Руслан Аблякимов объявил об открытии штаба Навального в Махачкале — и сразу после этого его избили. Мы поговорили с ним

Источник: Meduza

В твиттере «Команда Навального» 19 февраля 2021 года появилось объявление о скором открытии штаба в Дагестане, и уже вечером того же дня глава этого штаба, активист Руслан Аблякимов был избит в пригороде Махачкалы. До этого за ним велась слежка, сам Аблякимов предвидел такие события и как мог готовился к ним. О рисках политического активизма, о целях штаба и отношении к Алексею Навальному в Дагестане сам Руслан Аблякимов рассказал в интервью для «Медузы» журналисту Владимиру Севриновскому.

— Расскажи, что с тобой случилось?

— Мы вечером с двумя подругами решили отправиться в Тарки (поселок в пригороде Махачкалы, — прим. «Медузы»), там поднялись до смотровой площадки около одиннадцати вечера. По пути подозрительные чуваки за нами ходили, но я привык к слежке. Простояли минуту, и тут с двух сторон на эту площадку вышли 6–7 молодых парней спортивного типа, оттеснили девушек и повалили меня. Сперва начали пинать. Я сгруппировался, стараясь, чтобы меньше попало по голове. Пинают, пинают, потом подняли. «Ты откуда вообще сюда приехал?» — я молчу. «Ты из Москвы, да? Что ты здесь делаешь?» Потом опять повалили и снова начали пинать. Они меня хотели скинуть с горы вниз, но не скинули и сказали: «У тебя срок до завтра, чтобы отсюда уехать».

После этого мы шли до квартиры [одной из девушек] пешком, и они всю дорогу демонстративно за нами приглядывали, я даже не мог дать информацию своим ребятам — вдруг они увидят и мне снова по башке прилетит. Я долго не мог вызвать полицию. Юристы тоже не смогли помочь. Единственным человеком, который отозвался на мои мольбы о помощи, была Светлана Анохина (дагестанская журналистка, лауреат Государственной премии Республики Дагестан и премии «Гражданская инициатива», — прим. «Медузы»). Я приехал к Свете, и вместе мы пошли в травмпункт. А оттуда нас направили в больницу и там уже вызвали ментов. Прямо в больнице менты начали листать инстаграм. Говорили: «Что это так быстро „Эхо Дагестана“ про тебя написало?» Они сначала не поняли весь цимес ситуации, потом мы им рассказали, зачем я сюда приехал. Сообщил номера машин, которые за мной следили.

В Советском РОВД нам всю дорогу пытались всучить мысль, что это не политическое нападение. Говорили: «Это ж Тарки, там парней с девушками бьют без разбора, что ты туда полез?» Я объяснил, что это не та история: они [нападавшие] знали, что я из Москвы прилетел, и они ничего не сделали девушкам, хотя подобные парни обычно до девушек тоже докапываются. Тем более что одна из них с красными волосами была. Потом мы поехали на место, где меня побили. Оперативник все сфотографировал. Вернулись в отдел, откуда меня долго не отпускали — потому что им начали названивать из Москвы. Расспрашивали по поводу слежки. Отпустили часам к шести утра.

— Расскажи, как ты вообще пришел в политику.

— Я окончил Казанский университет по специальности «социальная философия». Где-то в 2014 году у меня начались первые моменты, связанные с политическим активизмом, я участвовал в кампании Ильи Новикова, не того, который юрист, другого. Он там был одним из лидеров местного ПАРНАСа. В 2014 году он от «Яблока» баллотировался в Госсовет Татарстана. Тогда мы заняли второе место, по-моему, официально 12% голосов набрали. И это несмотря на всякие фальсификации, которые у нас происходили. У нас буквально выносили наблюдателей из некоторых УИК. Как раз на тех УИК, где не было наблюдателей, явка была, сам понимаешь, типа 99%, и 99% голосов были за кого надо.

— Знакомая история, не по Татарстану.

— Я в 2015 году участвовал в других региональных кампаниях, в Новосибирске и в Костроме. Это были известные кампании перед выборами в Госдуму, которые должны были пройти в 2016 году. Демократическая коалиция в составе ПАРНАСа, «Демвыбора» и Либертарианской партии скооперировалась и решила, что нужно сплотиться вокруг памяти Немцова и попытаться сделать так, чтобы ПАРНАС прошел в Госдуму и сделал свою фракцию.

У нас в Новосибирске не хватило какого-то небольшого процента подписей, чтобы список был зарегистрирован. Собственно, отбраковали подписи по очень нелепым причинам. Была база МВД, по которой наши подписи сверяли. Мы взяли подпись у девушки, которую звали Дарья Тимуровна, а в эмвэдэшной базе она записана как Дарья Тимурович. Когда в избирательной комиссии сверяли подписи, они посмотрели: ага, она в базе Дарья Тимурович — значит, она Дарья Тимурович, а Дарьи Тимуровны не существует. И ты ничего не поделаешь, у нас ничего не получилось сделать на апелляциях. Мы тогда объявили голодовку. Я участвовал в голодовке, меня на скорой увезли даже.

— Когда ты пришел к Навальному и как это получилось?

— Тогда и пошел. Мое знакомство с Навальным произошло в 2015 году. Он тогда приехал в Новосибирск как раз поддержать список Демократической коалиции. Я просто с ним заговорил. У меня даже есть селфи с этих времен. Собственно, с того момента он меня и в твиттере начал читать. В 2016 году, когда я получил свой заветный диплом бакалавра философии Казанского университета, я в тот же день уехал в Москву. Я сел на поезд и утром уже был в Москве, и буквально со следующего дня работал в штабе Николая Ляскина, который тогда по Бабушкинскому одномандатному округу баллотировался в Госдуму.

— То есть ты сознательно выбрал профессиональную политическую работу.

— Штука в том, что я бы с удовольствием не занимался ничем таким. У меня есть опыт, я работал в туристическом стартапе. Но мы живем в такое время, когда заниматься не именно политикой, а низовым политическим активизмом — это довольно почетная штука. Если ты не интересуешься политикой, то это не то чтобы было очень плохо, но печально.

— Твое личное отношение к Навальному?

— Я, естественно, сторонник Навального. Для меня Навальный — это человек, который заменит Путина в какой-то определенный момент. Если говорить о Навальном как о некоем «сферическом Навальном в вакууме», если говорить о пассионарной теории этногенеза и так далее, любые общественные процессы движутся за счет людей, которые в какой-то момент просто решили, что нужно что-то менять. И дело не столько в Навальном как в человеке, субъекте, а в том, что на месте Навального мог быть кто-нибудь другой, кто угодно, хоть ты, хоть я. Но так получилось, что у нас есть Навальный.

— Практически все, кто имеет какое-то отношение к Навальному, говорят: «Да, я с Навальным работал, но…» Можешь ли ты про себя то же самое сказать? Или ты сторонник Навального без но?

— Я тоже об этом много думаю и размышляю. Я вполне допускаю такой вариант, что когда-нибудь я уйду в оппозицию к Навальному. То есть наступит прекрасная Россия будущего, перестанет быть идеологемой, а станет штукой, в которой мы будем жить, работать, растить детей. Допускаю, что я где-то с Навальным не соглашусь и мы с ним разойдемся во взглядах.

— Это же не первый твой кавказский проект в рамках движения Навального?

— Накануне президентских выборов в марте 2018 года у нас появилась идея, которую потом назвали «дикая дивизия». Была база людей, которые зарегистрировались на нашем сайте забастовки избирателей и выразили желание участвовать в наблюдении за выборами. У них в анкете был отдельный пункт «готов наблюдать в другом регионе». Мы начали звонить всем этим людям из Москвы и Петербурга и спрашивать: «Чувак, ты в анкете указал, что ты хочешь поехать в другой регион? А как насчет Чечни или как насчет Дагестана, Северной Осетии?» Некоторые, конечно, были шокированы и сказали: «Нет-нет, я живу в Петербурге, но я б хотел в Псковскую область поехать наблюдать». Но некоторые ответили: «Почему бы и нет?»

В общем, так мы набрали 300 человек, по-моему, и отправили их прежде всего в Чечню, потому что в Чечне у нас совсем не было местных наблюдателей. Мы понимали, что для любого человека, который будет заниматься какой-то независимой политикой в Чечне, существуют определенные риски для жизни и здоровья его и близких, поэтому мы в Чечню отправили только наших людей, прежде всего с опытом, из Москвы и Петербурга. Уже дальше отправили какую-то группу в Кабардино-Балкарию, в Северную Осетию, в Карачаево-Черкесию, в Дагестан. В Дагестан, правда, мы не так много людей отправили, потому что в Дагестане есть очень классная своя местная наблюдательская движуха. Это, наверное, главная причина, почему мы все-таки решили здесь штаб открывать.

— Чем в итоге все закончилось?

— Закончилось тем, что, во-первых, на тех участках, где у нас сидели наши наблюдатели, мы опровергли тезис о том, что существует 99%-ная явка с 99%-ной поддержкой Путина и «Единой России» во многих таких регионах с электоральной аномалией. Мы просто выяснили, что на некоторых участках, например, в Грозном, где у нас наблюдатели были, явка была процентов 30. При этом на многих участках какой-нибудь Павел Грудинин набирал чуть-чуть меньше, чем Владимир Путин.

— Как ты попал в этот проект штаба Навального в Дагестане?

— Идея открытия штабов, представительств или какой-нибудь активности на Кавказе витала в воздухе. Нужно было как-то это правильно обернуть и правильно этим заняться. Махачкала — крупнейший российский город, где у нас никогда не было штаба. В конце декабря [2020 года] мы с [Леонидом] Волковым разговаривали как-то по поводу этого, и он мне говорит: «А как тебе такая идея, может быть, откроем штаб в Махачкале?» Я говорю: «Давай!»

Я сначала вернулся в Москву, поговорил с людьми, которые понимают местную движуху и местную повестку. Больше недели пытался изучить все процессы, которые в Дагестане происходят, и потом приехал в Махачкалу для того, чтобы открывать штаб.

— Не боялся?

— Я живой человек, я понимаю все риски. С другой стороны, мы видим, как где-нибудь в Москве в ОВД «Донское» девушке на голову надевают пакет и творят сущий беспредел, который раньше происходил только с активистами на Кавказе. Понятное дело, что в Москве ко всему внимания больше. С другой стороны, это проблема, которую мы должны решать — что многие процессы в Дагестане замалчиваются и остаются внутри. Когда политическим активистам, журналистам подкидывают наркотики в Москве, возникает совершенно другой резонанс, чем когда то же самое делают где-нибудь на Кавказе. Я, прекрасно осознавая это, хочу на этом фланге тоже помочь. Возможно, ценой своей свободы.

— Я так понимаю, что ты уже с неким списком потенциально интересных людей сюда приехал, начал с ними общаться. Что ты можешь сказать об этом общении? Какое они на тебя впечатление произвели, какое ты на них впечатление произвел?

— Многие говорили: это авантюра, не нужно этим заниматься. Но уже когда я приехал, настроение немножко изменилось, потому что в целом дагестанцы — прекрасные люди, которые все прекрасно понимают, что происходит в стране. Здесь куча уникальных, смелых людей, которые делали какие-то активистские проекты задолго до того, как я сюда приехал. Здесь и наблюдатели есть, и куча людей, которые на митинги выходят, есть люди, которые организуют эти митинги, их очень жестко прессуют, но они работают.

Все это, во-первых, подогревает мой личный интерес. Во-вторых, это меня вдохновляет, потому что здесь есть герои, которые сделали все, чтобы открытие штаба Навального прошло здесь с наименьшими потерями и наиболее удачным образом.

— У меня много друзей в Дагестане и вообще на Кавказе. Я заметил, что когда один из них пишет пост, поддерживающий Навального, обязательно ему кто-то говорит: «Это же Навальный, он националист, он кавказофоб, он „хватит кормить Кавказ“». Наверняка тебе такое или говорили, или скажут в самое ближайшее время. Что ты думаешь по этому поводу?

— Таких сильных обвинений, выпадов не было. Но еще несколько лет назад, наверное, эта тема бы более активно артикулировалась бы местными блогерами и пабликами. Сейчас, я думаю, отношение к Навальному на Кавказе очень сильно меняется, несмотря на какие-то его высказывания десятилетней давности.

Но все эти штуки про «хватит кормить Кавказ» нужно понимать по-другому. Навальный не говорил о том, что дагестанцы, чеченцы и другие народы Кавказа чем-то хуже русских. Речь шла о том, что нам следует прекратить бесконтрольно снабжать деньгами местные кланы и элиты, которые ничего хорошего для региона не делают, а просто, пользуясь своим положением, разворовывают эти деньги.

— В чем вообще функция штаба Навального в регионе?

— Мы будем готовиться к выборам, взаимодействовать с местным наблюдательским движением. Мы понимали, что здесь есть местные активисты, очень классные. Здесь очень много людей, которые хотели бы видеть в Дагестане штаб Навального. Здесь есть отделение «Мемориала». Они нам сказали, что если вдруг какая-то жесть будет происходить, то они первыми придут на помощь. Это очень классно, что в Дагестане все это есть. У Дагестана довольно сомнительный имидж: с точки зрения российского обывателя, это такой регион, где кирпичные заводы, где постоянно происходят какие-то контртеррористические операции, кого-то ловят или девочкам делают операции, которые их женское здоровье травмируют. Но на самом деле все сложнее. Дагестан — это некое лоскутное одеяло из различных этносов, религиозных и идеологических течений и так далее. Поэтому система сдержек и противовесов здесь довольно классная, внушительная и интересная. Здесь много с чем можно работать.

По поводу расследований подумаем, потому что это такая штука, за которую не возьмешься с бухты-барахты. Но какие-то местные проблемы будем пытаться выносить куда-то вовне. Как я уже говорил, основная проблема всего Кавказа в том, что беспредел, который происходит в регионах, так и остается внутри регионов. К сожалению, единственная возможность как-то все изменить — это гласность, огласка, в том числе за пределами Северного Кавказа.

Здесь есть такие резонансные дела, вроде дела Абдулмумина Гаджиева, про которое многие говорят. Собственно, про него, наверное, весь Дагестан знает, и все знают, что это все надумано и человека якобы за финансирование терроризма посадили практически ни за что, и все понимают, что это связано с его журналистской деятельностью. На своем уровне попытаемся что-то с этим сделать. Плюс еще есть всякие кейсы, связанные с похищением людей, с обвинением в терроризме, дело об убийстве братьев Гасангусейновых.

Я общался с местными и пытался нащупать какие-то болевые точки региона. Мне практически все говорят, что заниматься раскрытием фактов коррупции здесь довольно бессмысленно, потому что в Дагестане очень сильные горизонтальные связи, все быстро распространяется и такие штуки сразу получают публичность. Если кто-то начинает говорить о коррупции какого-то конкретного человека, те, кто его слушают, говорят: «Да мы это знаем». То же самое было, когда казанский штаб выпустил расследование про Минниханова. Поскольку я в Казани четыре года прожил, я про все эти моменты — про спа-салон его жены, про его роскошные имения — знал, когда учился там. Ну и все в Татарстане знают, поэтому не удивляются этому всему. А если браться за более резонансные темы, связанные с беспределом, это, конечно, будет намного интереснее и намного полезнее, объективно.

— Окей, ты приехал. Тебе нужно было снять квартиру для жилья и найти помещение для штаба. Можешь рассказать, как у тебя с этим обстояли дела, какие были приключения?

— Квартиру я снял. С помещением для штаба, конечно, проблемы были. Я просто открыл «Авито» и позвонил-написал практически всем арендодателям, которые сдают помещения с более-менее приемлемой, небольшой квадратурой, подходящей для работы нескольких человек. У нас был вариант. Собственник был не против, уже вроде как шло к тому, что мы сядем и подпишем договор, но к этому человеку пришли люди, и после этого он нам отказал, к сожалению. Местные боятся сдавать что-либо под штаб Навального, но не потому что не любят Навального, а потому что опасаются того, что к ним придут с проверками и начнется давление.

— А с тобой эти самые люди выходили на контакт?

— На контакт не выходили. Но слежка за мной идет уже на протяжении нескольких дней. Она довольно неумелая, и у меня сложилось впечатление, что эти люди специально хотят, чтоб я видел, что за мной следят. Естественно, мы это все фиксируем, я данные этих людей и машин, которые за мной следят, отправляю в нужное место, поэтому если со мной что-то произойдет, то будет большой шум и они просто так не отделаются. 

Самый, наверное, показательный момент произошел, когда за мной долго ходил такой местный джентльмен средних лет, средней плотности. В какой-то момент он засек, что я его снял. Начал меня окрикивать, мол, что ты меня фотографируешь? Я не помню, что я ему сказал, но он в какой-то момент попросил у меня телефон. Я говорю: «Нет, я не дам вам телефон». Он мне: «Сейчас я тебе ***** [ударю]!» Я ему говорю: «Чувак, а можешь, пожалуйста, вот это все на видеокамеру повторить?» Я включил видеокамеру, начал снимать его, он сразу отступил. Я, естественно, все эти видео отправил людям, которые, если надо, это все обнародуют.

— Из-за этого ты, видимо, решил объявить публично о своем присутствии? Я так понимаю, у тебя не было планов так рано объявлять, что ты работаешь в Махачкале.

— Мы предполагали, что будет какая-то жесть. Я к ней морально был готов. Я, в общем, и сейчас ко всему готов. Да, наверное, мы не хотели слишком быстро это публичить, но раз уж я хожу по всяким арендодателям и говорю «мы хотим у вас здесь организовать штаб Навального», смысла скрывать это уже не осталось. Уже все силовики знают о том, что я сюда приехал, чтобы штаб Навального организовывать.

— Какие теперь, после нападения, планы у тебя ?

— Надо перегруппироваться. Я опасаюсь за свою безопасность, есть очевидные причины полагать, что со мной может случиться еще что-нибудь плохое. Буду думать, что делать.