истории

«Не могу смириться с тем, что можно так врать, так ненавидеть свой народ» Художница из Беларуси Руфина Базлова рассказывает о своем орнаменте «протестных вышиванок» — с омоновцами и автозаками

Источник: Meduza

Иллюстрации 30-летней художницы Руфины Базловой многие публиковали у себя в соцсетях в самые ожесточенные дни белорусского протеста — на картинках автора из Беларуси основные события этих дней выглядят как орнамент с народной вышиванки. На этих изображениях, на первый взгляд, ироничных, есть автозаки, ОМОН, севшие на 10 суток за песню «Перемен!» диджеи и сам Александр Лукашенко, превращающийся в таракана. «Медуза» поговорила с художницей из Беларуси, живущей в Чехии, о том, каким ей видится протест — и почему национальный орнамент оказался лучшим языком, чтобы его описать.

— Расскажите о себе. Кто вы, где учились, откуда вы родом?

— Я Руфина Базлова, учусь в Чехии, сейчас нахожусь в Праге. Я уехала 12 лет назад из Беларуси на учебу, отучилась в Западночешском университете в Пльзени на иллюстратора. Сейчас вот буквально пару месяцев назад окончила DAMU, это театральный факультет Академии исполнительских искусств в Праге, отделение сценографии альтернативного и кукольного театра. 

После школы я еще год оставалась в Беларуси, поступила на платное, но у моей семьи не было возможности оплачивать мне обучение, поэтому я решила, что постараюсь еще и поступлю на бесплатное. В Чехии уже училась моя подруга, мы собрались компанией одноклассников, поехали — и все поступили. Потом некоторые вернулись, но я уже не захотела возвращаться — тут появились связи, друзья, работа. 

— А кто ваши родители?

— Семья осталась в Беларуси, обычная работящая семья, ничего творческого. Мы долго с мамой думали, откуда во мне это взялось — такая тяга к искусству. Оказалось, папа в детстве, хотя он это скрывает тщательно, стенгазеты рисовал, фотографировал.

Вначале родители отговаривали быть художником: профессия сложная, не денежная. А потом маме приснилось, что я стала знаменитой художницей, живу во Франции в доме с плющом. Она была уверена, что так и будет. Я не верила до недавнего времени, пока в инстаграме ко мне не стали добавляться по 800 человек в день. Не знаю [что это значит], я не очень разбираюсь в инстаграме, я завела его недели две назад.

— Родители не были против отъезда в Чехию?

— Они сказали: «Решай сама». Они во всем всегда меня поддерживали. Единственное, что они говорили: «Ну ты же знаешь, что ты там будешь без денег». Они старались, конечно, помогать мне, как могли, но мне повезло попасть в программу одного фонда, и мы получали стипендию за хорошую учебу. Потом, когда программа фонда закончилась, я уже получала стипендию от университета, на базовые вещи хватало, а потом пришлось подрабатывать.

Самая тяжелая подработка была в Пльзени на немецкой почте. Там мы раскладывали листовки по конвертам, собирали каталоги, рекламную продукцию. Надо было стоять у станка целую ночь, только 30 минут перерыв. В середине смены мы впадали в какое-то состоянии комы — спали работая. Я быстро поняла, что я такого не выдержу, и стала искать подработку в художественной сфере. Подрабатывала реставратором памятников архитектуры. В 2010 году выиграла международный конкурс упаковки в Праге по категории «Комикс», сделала комикс о происхождении шоколада — такая интерпретация мифов о том, что это ацтеки изобрели шоколад.

— Какое отношение в вашей семье было к политике? Как воспринимали Лукашенко?

— Мы никогда не вели протестных разговоров. Иногда что-то скажем с тихим возмущением, когда опять какие-то изменения или президент опять сказал что-то не то. А так, чтобы это серьезно воспринимать, нет. Настроение было такое: ну и ладно, мы переживем, мы же народ сильный. Я росла с ощущением, что Лукашенко — навсегда.

— Когда вы впервые подумали, что может что-то измениться?

— Этой весной, когда начались протесты. Когда люди вышли за сбор подписей, за альтернативных кандидатов.

— Я знаю, что вам нравится Светлана Тихановская.

— Ну как нравится? Я считаю, что сейчас это единственный альтернативный кандидат, потому что других посадили или выгнали. Мне очень нравится ее стойкость и сила, насколько она удивила Лукашенко, он не ожидал, что обычная хрупкая женщина, домохозяйка, может своей любовью так заразить народ и так твердо стоять за правду. Это меня восхищает.

— Как вы узнавали о событиях в Беларуси?

— Я следила за тем, что происходит в Беларуси всегда, но, когда много работы, бывало, пропускала что-то. Мы созванивались с друзьями, в основном они до меня доносили какую-то информацию. Когда начались протесты, я начала следить более внимательно, смотрела «Дождь», «Белсат», «Настоящее время», телеграм-каналы, «Страну для жизни» и так далее.

— Что в протестных событиях было для вас самым страшным? 

— Избиения, зверское отношение ОМОНа и милиции к людям. 

Очень напугало, когда Лукашенко сказал, что ему нужно посоветоваться с Путиным. Я не знаю, чего от этого ждать, мне страшно. Мне написал заведующий нашей кафедрой в Праге и сказал: «Руфина, это страшно, потому что, кажется, повторяются события 21 августа 1968 года, когда российские танки приехали в Чехию. Надеюсь, что эта дата не станет символичной». 

Надежда остается однозначно, но сейчас так тихо, как перед бурей. Омоновцы сложили щиты, кто-то извиняется, у людей появляется эйфория. Нужно относиться к этому очень осторожно. Хотя сейчас встали заводы и видно, что это очень ранило Лукашенко. Приятно, что Евросоюз их поддержал. Верю в лучшее.

— В вашем белорусском окружении есть люди с разными политическими взглядами, по разные стороны баррикад?

— У меня в окружении есть люди, которые поддерживают Лукашенко. Вернее, один человек. Мы с ним не общаемся, я узнаю эту информацию через маму. Мне кажется, он не совсем следит за событиями и не хочет включать голову. 

Но в основном мои друзья и родные поддерживают оппозицию, они в приподнятом настроении, они говорят: «Класс, люди выходят на улицы, люди борются, фабрики бастуют, такое воодушевление!» Один друг сказал — а он всегда был аполитичным: «Я иду, потому что нужно, потому что я там должен быть». Вот сегодня девочка написала, что ее выпустили из тюрьмы. Я сразу написала: «Тебя били?» Она говорит: «Нет, нам повезло, нас не трогали». Другая девочка писала, что была свидетельницей жестоких столкновений, они больше не пошли на улицы, потому что испугались. Родители в Гродно, они не выходят. Папа хотел идти, но мама побоялась.

— Мирные колонны солидарности, в которых стоят женщины с цветами, — как вы к ним относитесь?

— Мне нравится любая форма мирного протеста. Не нравится, когда происходят провокации, когда со стороны протестующих специально проявляется агрессия, это может сработать не в нашу пользу. А когда выходят девушки — это, по-моему, геройство, это очень здорово. Я очень горжусь женщинами Беларуси. Я не уверена в том, что, как многие пишут, девушки изменили ситуацию. Не знаю, насколько реально они изменили ситуацию — или это просто власть поменяла тактику. Они [представители власти] могут придумать еще что-то.

— Как вы объясняете то, что протестующих разгоняли настолько жестоко?

— Я не знаю и ощущаю абсолютное бессилие по этому поводу. Кто-то говорит, что этих людей [силовиков] накачивают. Может быть, им что-то обещали или их ограничивают в информации, промывают мозг. Но даже это не может объяснить, почему они ведут себя настолько жестоко. Я не могу этого понять.

— Вы против силового сопротивления?

— Это сложный вопрос. В Чехии была бархатная революция — через мирные протесты им удалось добиться того, чего они хотели. Конечно же, перед этим тоже было много жертв. Может быть, у нас [в Беларуси] тоже только начало, и в историю это противостояние войдет как мирная революция, несмотря на жертвы. Тех, кто выходит на улицы, я понимаю, во мне тоже кипит гнев, потому что я просто не могу смириться с тем, что можно так врать, так ненавидеть свой народ. Я настолько возмущена, что тоже бы шла на улицы. Хотя я вряд ли применяла бы силу, но мне точно хочется выступить, эти эмоции трудно сдержать. Это гнев, слезы, безысходность, я чувствую потребность реагировать. Но когда у протестующих появляются в руках коктейли Молотова — мне кажется, это какие-то точечные проявления или провокации. 

Очень многие, кто до сих пор верил, что выборы прошли честно, сейчас возмущены происходящим, у них открылись глаза, они тоже пошли на протесты. Хотя есть еще люди, которые до сих пор считают, что на улицу выходят какие-то провокаторы.

— Какой бы вы хотели видеть Беларусь?

— Я бы хотела, чтобы все люди были честны перед собой и другими. Чтобы не было насилия, чтобы были любовь и понимание, принятие другого мнения без какой-то агрессии, чтобы люди могли честно трудиться и подходить творчески к своей профессии, чтобы это ценилось.

— С чего начались ваши протестные вышиванки?

— Когда-то я ушла от иллюстрации к театру, потому что мне хотелось работать в коллективе с людьми. Но потом устала от театра, мне опять захотелось вернуться в привычные условия труда, где не приходится доказывать всем, почему нужно сделать именно так. И после долгой интенсивной работы в театре я задумалась, что я хочу сделать сама? Вспомнила, что когда-то вышивала комиксы — меня это очень наполняло, очень нравилось, и я решила опять сделать что-то в этом стиле. Какой же сюжет взять? Я следила за новостями в Беларуси и подумала — вот! Это оно, это нужно рисовать. Нужно рассказать историю Беларуси так, как раньше ее рассказывал народ, ткачихи и мастерицы.

У меня есть книжка «Белорусский орнамент», я ее так досконально и не прочитала, в основном изучала картинки. Меня там вдохновила одна история про женщину, которая не умела ни читать, ни писать, но она могла выражать свои чувства через вышивку, это был ее способ записи событий. 

Это все произошло в середине июля [2020 года]. Родилась одна картинка, вторая, третья — и понеслось. 

— Какая картинка из существующих понравилась людям больше всего?

— Где квадратики догоняют треугольнички. И диджеи людям нравятся. Есть такой сюжет, где люди не до конца поняли замысел: три девушки стоят с поднятыми руками в цепи. Это мой символ объединенного штаба, но люди ассоциируют его с цепью солидарности женщин. Но может быть, я ошибаюсь [в том, что эту иллюстрацию не поняли].

— У вас есть картинка, где между двумя автозаками стоит человек и у него в руках нечто светящееся. Расскажите про нее?

— Это сюжет с человеком, которого застрелил ОМОН. Это мини-комикс из трех картинок. Власть говорит, что у него в руке была самодельная бомба, но я в это не верю. Этот сюжет можно интерпретировать как явление человека, который несет огонь революции. 

В театре я люблю делать всякие страшные штуки, а в иллюстрации трагизма не получается просто из-за формы. Тут приходится все отфильтровывать и воспроизводить на другом уровне понимания. Хоть я и показываю то, что происходило на самом деле, документальные картинки, но они теряют жестокость и становятся символичными.

— Как вы создаете эти принты?

— Я работаю в «иллюстраторе». Сажусь к компьютеру уже с идеей. Придумываю композицию, сюжет. Сначала создаю один элемент, потом составляю паттерн, потом все складываю. Время создания принта зависит от того, насколько он детальный. Самый быстрый можно сделать за 20 минут, например, где два человечка стоят. Более детальные, крупные — полдня, день. Но я не сижу постоянно за работой, я все время сейчас отвлекаюсь на разные сообщения, кто-то пишет, звонит — просто не успеваю полноценно ни работать, ни отвечать.

— Вам предлагают сотрудничество? Вы зарабатываете что-то на этом?

— Предложений поступает очень много, но пока они редко коммерческого характера. 

Заработать было бы неплохо, но надо все каждый раз хорошо продумывать и взвешивать, я не хочу только зарабатывать на этом. Сейчас мы делаем партию маек с моими [протестными] принтами, мы делаем это абсолютно бесплатно — все, что заработаем, отправим в благотворительный фонд.

Недавно написала арт-терапевт, которая делает печатное пособие для белорусов, переживших стресс, пострадавших от действий властей, вышедших из СИЗО, — чтобы они психологически восстановились. Я делаю обложку для него, тоже абсолютно бесплатно. То есть я взвешиваю предложения, если заказчики готовы платить — почему нет, мне же надо на что-то жить. Если не могут, но мне интересен проект и есть время, тогда я делаю бесплатно. 

— Над чем вы работаете сейчас?

— Хотела сделать новый принт — белорусского художника-перформера [Алексея Кузьмича], который вышел 9 августа на улицу в набедренной повязке и стоял в позе распятия перед ОМОНом, — у него на груди был фаллический символ. Мне очень хотелось повернуть немного к юмору.

Идей очень много, события сами по себе их рождают. Есть иронические вещи, есть просто документальные. 

— В этом проекте, протестных вышиванках, вы просто выражаете свои художественные идеи или есть какая-то глобальная цель — скажем, создание летописи событий?

— Все это изначально задумывалось как раз как летопись. Я не думала делать какие-то отдельные картинки. Я хотела сделать комикс о событиях 2020 года в Беларуси. Специфический код вышивки привносит сюда историю, народность, национальность, получается такая сага. Важно, чтобы она и без текста читалась ясно для каждого, кто знает контекст, следил за событиями. Я бы хотела, чтобы люди про это не забыли.