разбор

Наступила «оттепель»: в авторитарной стране разблокируют западные сервисы, отменяют репрессивные законы и дают голос оппозиции Все это и правда происходит — но не в России, а в Иране. А почему?

Источник: Meduza

Пока в России «замедляют» YouTube, угрожают блокировкой WhatsApp, принимают все новые репрессивные законы и выдавливают из страны оппозицию, иранские власти — неожиданно — движутся в противоположном направлении. За последнее время в Исламской Республике были разблокированы WhatsApp и Google Play, приостановлен закон об ужесточении правил ношения хиджаба и дозволена открытая критика жесткой политической линии со стороны реформистов. Впрочем, продиктована эта «оттепель» вовсе не сменой настроений иранской элиты, а ее растущим страхом за свою безопасность — на фоне краха режима Башара Асада в Сирии и копящихся внутренних проблем. О том, к чему может привести такое смягчение политики, рассказывает востоковед, автор книги «Всем Иран» Никита Смагин.

Аудиоверсию материала слушайте на «Радио Медуза»

Призраки «оттепели»: как курс на «закручивание гаек» остановился в конце 2024 года

Политическая траектория в Иране на начало 2024 года казалась как никогда определенной и однозначной. Консерваторы выдавили реформистов из избираемых органов власти (президент и парламент — Меджлис), а в ключевых неизбираемых (духовный лидер и Совет стражей конституции) «либералов» никогда и не было. Монолитно-консервативная власть вполне отвечала своему статусу, постепенно закручивая гайки:

Однако 19 мая 2024 года в результате крушения вертолета погибает президент-консерватор Эбрахим Раиси, а на внеочередных выборах неожиданно побеждает малоизвестный реформист Масуд Пезешкиан. Впрочем, многие наблюдатели воспринимали замену со скепсисом, отмечая предельную системность этого политика. Никаких знаковых реформ он сходу не запустил, ограничившись парой заметных назначений. Например, губернатором провинции Курдистан впервые стал суннит (до этого на пост назначались шииты, несмотря на подавляющее суннитское население в провинции).

К концу 2024 года ситуация начала неожиданно меняться. В середине декабря должен был вступить в силу утвержденный парламентом закон, ужесточающий методы по принуждению женщин соблюдать исламский дресс-код (хиджаб). Новые правила значительно увеличивали штрафы, за их неуплату нарушители лишались доступа к банковским и социальным услугам; владельцы бизнеса начинали нести ответственность за отсутствие платка на голове подчиненных. Однако в начале месяца президент Ирана заявил, что закон не вступит в силу, поскольку нуждается в поправках.

Затем в конце декабря власти разблокировали доступ к мессенджеру WhatsApp и магазину приложений Google Play. И хотя другие социальные медиа, включая Instagram, X (бывший Twitter), Facebook, Telegram и YouTube, остаются недоступны, происходящее выглядит заметным откатом на пути бесконечных запретов и блокировок.

Одновременно в медиа подняли голову политики-реформисты, когда-то занимавшие видные посты. С развернутой критикой консервативного курса выступил бывший президент Ирана Хасан Рухани, а также ряд других заметных фигур из оппозиционного лагеря.

Более того, Тегеран стал «сдавать назад» после череды заявлений политиков и экспертов о возможном изменении своего ядерного статуса. В начале декабря власти согласились нарастить число проверок МАГАТЭ на ядерном объекте в Фордо. Также регулярно звучали заявления о готовности Ирана вести переговоры по ядерной программе.

Таким образом, декабрь оказался похож на внезапную «оттепель» в форме первых за пару лет шагов по ослаблению давления государства на общество. Впрочем, все эти меры имели точечный характер и вряд ли впечатлили критиков Исламской Республики.

Растущая неуверенность: почему власти Ирана решили смягчить свою политику

Послабления из соображений «лишь бы не перегнуть палку» выглядят логично на фоне ситуации, в которой оказались иранские власти к концу 2024 года. Проблемы навалились сразу с двух сторон: внешнеполитической и внутренней.

Стремительный крах режима Башара Асада разрушил «Ось сопротивления», которую годами выстраивал Тегеран. Причем сирийский провал произошел сразу после того, как Израиль в короткие сроки уничтожил львиную долю военного потенциала союзной Ирану ливанской «Хизбаллы», вынудив ее пойти на перемирие. А в ходе октябрьского обмена ударами с Израилем Иран убедился, что его противовоздушная оборона (ПВО) не способна отражать атаки израильских Военно-воздушных сил. Последние уничтожили даже несколько расчетов С-300 — самой продвинутой системы ПВО в арсенале Тегерана. Так Исламская Республика всего за пару месяцев потерпела столько военных неудач, сколько не терпела по совокупности за последние три десятка лет.

И последствия краха сирийского режима не ограничиваются военным аспектом. Важно и то, что Тегеран видит в этом событии возможный сценарий и для себя. Как минимум примером Сирии могут быть воодушевлены находящиеся в Иране критики властей, что способно спровоцировать протесты. А поводов для недовольства у людей хватает. Показатели инфляции за год не опускаются ниже 40%, не останавливается и обвал курса национальной валюты. В результате, несмотря на формальный рост ВВП на 3-5% в последние пять лет, реальные доходы населения продолжают сокращаться.

К этим уже ставшим привычными экономическим проблемам осенью 2024 года прибавилась еще одна — энергетический кризис. Отключения электричества случались в стране и до этого, однако происходили они почти исключительно летом. Дело в том, что в летнее время мощностей электростанций не хватало, чтобы обеспечить потребление на фоне активного использования кондиционеров. Похоже, с этой проблемой власти справились. Теперь во время пикового потребления нужный уровень производства электричества обеспечить удается. И в последние два года летом в Иране стало куда меньше блэкаутов.

Однако обострилась другая проблема: производственные мощности были усовершенствованы, но стране стало не хватать топлива (газа, мазута), чтобы производить электричество в нужных объемах. В результате впервые за многие годы массовые отключения электричества и начали происходить осенью.

Все это следствие другой давней и масштабной проблемы — крайне неэффективной социальной политики. В Иране субсидируются электричество, бензин и даже вода. Население получает эти блага фактически за копейки. Поэтому, с одной стороны, иранцы совершенно не склонны к экономии, а с другой — те деньги, которые государство получает за предоставленные услуги, даже близко не покрывают его расходов. Образуются огромные дыры в бюджете. Неизбежный в такой ситуации рост потребления требует роста как расходов, так и производства — и за этим власти, очевидно, не поспевают.

Энергетический вопрос имеет еще и острый политический разрез: повышение цен на энергоносители чревато масштабными протестами. Это наглядно продемонстрировал ноябрь 2019 года. Тогда рост цен на бензин привел к ожесточенным протестам по всей стране, в результате их подавления погибли около полутора тысяч человек. Иными словами, если вопрос электричества не будет решен или хотя бы сглажен, это может спровоцировать новые волны возмущения, которых власти не могут не опасаться.

Перспектива перемен: приведет ли нынешняя «оттепель» к реальным переменам в политике

Крайняя тревожность иранского руководства по поводу собственной судьбы рождает закономерный вопрос: насколько эти опасения обоснованы и не последует ли аятолла Али Хаменеи «отдыхать в Подмосковье» вслед за Башаром Асадом? При том что социальная динамика слабо поддается прогнозам, можно сформулировать два аргумента — скорее в защиту иранского режима.

Прежде всего, сирийский опыт в очередной раз доказал базовый тезис политической теории о том, что для революции необходима мобилизация. Смену власти осуществляет организованная сила, способная в нужное время направить группу лиц на «взятие Бастилии». Такой силой в условиях многолетней гражданской войны и тотальной делегитимации режима Асада стали исламисты из «Хайат Тахрир аш-Шам» (ХТШ). Однако в Иране организованной несистемной оппозиции с лидерами, способными мобилизовать сторонников в нужный момент, нет. Тегеран слишком хорошо понимает угрозу, исходящую от такой силы. Поэтому любая оппозиционная структура подвергается репрессиям на ранних стадиях: лидеров сажают, заставляют уехать или убивают.

В теории мобилизационные структуры могут вырасти в момент протеста из существующих подконтрольных сил. Так, в Иране регулярно выводят рабочих на протестные акции профсоюзы. Но эти объединения — фактически организованные государством структуры, которые не подпадают под определение несистемной оппозиции. И тем не менее в момент тотального обнуления доверия к властям они могут стать реальной силой. Однако лишь в теории — на практике этого пока не случалось.

На другое принципиальное отличие Ирана от Сирии указывают нынешние «призраки оттепели». Как отмечают в личных разговорах представители российской и иранской стороны, работавшие в Сирии, коллективный Асад за годы гражданской войны не провел никакой адекватной работы над ошибками. Репрессии и произвол силовиков никуда не делись — зато к ним добавились разруха и экономический упадок в условиях вооруженного конфликта.

В отличие от типичных авторитарных систем, иранская власть на протяжении 1990-х, 2000-х и 2010-х не раз демонстрировала способность идти на компромисс с протестующими. Так, после «Зеленого движения» 2009 года условному среднему классу позволили в 2013-м выбрать президентом реформиста Хасана Рухани, который продвигал либерализацию системы и диалог с Западом. Похожий прием мы видим и сегодня. Приход реформиста Пезешкиана на президентский пост — явная попытка властей сбавить градус напряженности и заявить о готовности к реформам.

Безусловно, кризис легитимности невозможно решить половинчатыми реформами и символическими уступками. Однако само наличие готовности идти в чем-то навстречу критикам говорит о том, что иранские власти в случае серьезной угрозы способны на куда больший компромисс, чем иные автократы, поэтому и их шансы выжить выше.

Проблемы Исламской Республики (как внешнеполитические, так и внутренние) носят системный характер и никуда в ближайшее время не исчезнут. Поэтому революционный сценарий остается в повестке, а его вероятность на фоне событий в Сирии скорее увеличилась. Но все же эту опцию сложно назвать самой вероятной. Куда выше шансы, что триггером перемен (вероятно, весьма драматичных) станет уход духовного лидера по естественным причинам — Али Хаменеи уже 85 лет. После этого сохранить стабильность системы в условиях всех проблем вряд ли получится, даже в случае удачного транзита. Так или иначе изменения в стране произойти должны — слишком силен запрос на перемены.