новости

Мы верим, что о войне нужно продолжать говорить друг с другом. Спасибо, что поддерживаете эту идею Вот некоторые важные письма, которые мы получили в последние недели

Источник: Meduza

Недавно мы изменили формат наших ежедневных хроник и попросили вас — читателей «Медузы» — поделиться своими мыслями и переживаниями по поводу войны. Рассказать, что она изменила и продолжает менять в вашей жизни. Мы уверены, что, несмотря на усталость, о войне нужно продолжать говорить: она принесла горе миллионам людей и даже простая возможность выговориться и узнать истории других людей помогает хоть немного справиться с происходящим. Мы каждый день получаем от вас письма. Мы очень благодарны и ценим вашу открытость и готовность поделиться — ведь часто это бывает очень нелегко. Некоторые из сообщений мы публикуем в наших ежедневных хрониках — и планируем делать это и дальше. Этот материал целиком состоит из ваших ранее не опубликованных писем, которые мы получали в течение последних нескольких недель. Спасибо вам. Форма для обратной связи — в конце этого текста.

Ольга, Словения

<…> До меня она [война] дотянулась через беженцев. Моя маленькая и мирная европейская страна приняла первую волну в начале марта 2022 года. На призыв помочь откликнулось огромное количество людей, которые знали, что такое война, когда твой сосед вдруг пришел тебя уничтожить. Волонтерство стало моим спасением. Беженцы благодарили меня за помощь, а я в ответ говорила, что, только помогая им, я могу спать спокойно.

Новости были ежедневным шоком, к которому нельзя было привыкнуть, от которого невозможно было отключиться, чтобы не знать, не видеть, не слышать… За тысячу дней этой войны произошло много событий, но три истории я не забуду никогда.

[Первая история]. Мы шли по городу [в Словении] вчетвером: я, украинка с восьмилетним сыном и их бабушка. Светило солнце, в парке благоухал жасмин и цвела магнолия, мы ели мороженое и наслаждались весной. Оглушительный выхлоп проезжающей мимо машины заставил нас, взрослых, вздрогнуть, а мальчишка упал на асфальт, прикрыл голову руками и дико закричал: «Мама, ложись, ложись, русские!» Его мороженое валялось в пыли.

[Вторая история]. Я пришла получить документы в местную администрацию и дожидалась своей очереди в коридоре. Мимо проходил мужчина, который, увидев у меня в руках российский паспорт, подошел ко мне и плюнул на российский герб. Все вокруг замерли, кто-то попытался его остановить, кто-то позвал охрану. Мужчина ушел, а я потом узнала его историю: он приехал из Мариуполя с тремя детьми, его жена погибла от российской бомбы.

[Третья история]. Недавно меня попросили помочь с переводом на приеме у врача. Парень оглох от взрыва, и слух никак не восстанавливался. Врач стала расспрашивать подробности произошедшего. Они с бабушкой спрятались в погребе, когда в их село пришли русские. Наверное, они искали еду, открыли крышку и спросили, есть ли там кто. Бабушка отозвалась, сказала, что она тут с внуком. Солдат рассмеялся и кинул в погреб гранату. Бабушка закрыла парня своим телом и спасла ему жизнь. Он рассказывал это странным спокойным голосом, а я с трудом подбирала слова, чтобы перевести врачу. Мы не смогли сдержать слезы, а он пытался нас успокоить и все повторял, что ему сейчас не больно, только он ничего не слышит…

Пройдет время, и война обязательно закончится. Кто-то вернется в Украину, кто-то начнет заново строить свою жизнь в Европе. Большинство хочет остаться ради детей, ради их европейского будущего. Пусть у них все получится, а я всегда буду помогать им чем смогу, ведь у меня в сумке по-прежнему лежит красный паспорт с двуглавым орлом на обложке.

Александр, Москва

Я устал. Я бесконечно устал, и мне постоянно тревожно, и это невыносимо. Невыносимо, что все это продолжается так долго. Тысяча дней, сотни тысяч смертей. И всем нормально — вот что самое невыносимое. Невыносимо ходить по улицам и видеть «героев» на плакатах. Каждому из них хочется как минимум средний палец показать. Невыносимо смотреть, как множатся листовки по набору на контракт. Я — агностик — даже как-то думал в церковь сходить недалеко от дома, хоть какое-то душевное умиротворение получить — так на сайте церкви висит расписание молебнов за победу русского оружия.

Война как плесень — разрастается во все сферы жизни, душит, медленно, но настойчиво. Так медленно, что многие как будто привыкли, не замечают.

Я заставляю себя читать новости о войне, именно чтобы не онеметь и не поддаться этой плесени. Но как же тяжело смотреть на то, как на всей этой пролитой крови другие люди — и даже некоторые страны — уже просто делают бизнес. Никто как будто не хочет ничего заканчивать на самом деле, потому что можно разгонять военку, можно под предлогом войны выкладывать законы какие надо, можно использовать образы врага для оправдания своих взглядов. Кровь делает капитал, в том числе и политический.

Я разочаровался в людях за эту тысячу дней. Я читаю про Бучу, про военнопленных и понимаю что война дает человеку самое страшное, что только можно, — власть отнимать жизнь у другого человека. Право на насилие. И я вижу, как эта власть превращает людей в зверей, как она неизбежно развращает, и эти истории множатся с обеих сторон. Это тяжело и больно — видеть, как люди перестают быть людьми. <…>

Иван (город не указан)

В моем окружении очень мало людей, которые поддержали войну. Мама, девушка, близкие друзья — никто не поддержал войну. В этом плане мне повезло. Есть знакомый, которому пришла повестка в период мобилизации, и он пошел [в армию]. Не из-за убеждений или еще чего-то — просто пришла повестка, и он пошел. Лишь пара коллег, которых я считаю настоящими профессионалами и умными людьми, вздыхают и говорят что-то про геополитику и давление американцев. С тех пор я обсуждаю эту тему только с самыми близкими.

Почти всю жизнь я ездил в Украину к родственникам, бабушке и дедушке, маминой сестре. Поэтому у меня очень много друзей там. Тетка инвалид, не очень тяжелый, самостоятельный. Мы до последнего ей помогали. Она живет в деревне, и там относительно тихо, но даже она слышит постоянно пролетающие дроны. Друзья оттуда не перестали со мной общаться с начала войны, правда, сейчас общаемся все реже и реже.

Самое страшное для меня, что, когда все закончится, я ведь очень долгое время — а может, и никогда — не смогу приехать туда! Я больше не буду просто Иваном, который на лето приехал. Для многих я буду ассоциироваться с тем ужасом, что там был, а у ребят еще и с оккупантами. Я не смогу посетить могилу деда, который был мне вместо отца. Захотят ли меня вообще видеть мои друзья? Война забрала у меня огромный кусок жизни и уже не вернет.

Ольга, Евросоюз

Я уехала из РФ несколько лет назад, но там осталась часть семьи и друзья. Война изменила все и почти всех в моем окружении. Я никогда не думала, что мои образованные родители так подвергнутся пропаганде. Они искренне ненавидят украинцев, потому что так говорят по телевизору. Они стали ненавидеть страну, в которой я живу. Меня прямым текстом обвиняют в предательстве, продаже матери и родины.

Они говорят штампами. Они не принимают информацию, что у меня другое гражданство. Все время повторяют, что нет ничего хуже, чем дочь-предательница. Они не знают, что я была в Украине, что очень близкий мне человек именно оттуда. Я понимаю, что еще очень долго я не увижу ни их, ни сестер, ни оставшихся там друзей, которые не смогли уехать из России. Я ненавижу всю эту шайку у власти за то, что дети моих друзей проводят ночи в подвалах. За то, что развалили две страны и тысячи жизней.

Анонимный читатель, Днепр

Я не верил в реальность войны, но где-то в глубине души понимал, насколько Путин неадекватное создание и на что он способен. Как-то в январе 2022 года, когда мировые СМИ только и писали о том, что Россия собирает войска на границе, мой коллега из Швейцарии спросил, что я об этом думаю. У меня тогда изо рта вырвалось: «Нам надо готовиться к худшему». Но сам я так и не подготовился никак. Вернуть бы время назад, уехал бы отсюда с женой, когда еще границы открыты были. Потом 24 февраля все вокруг говорили, что это на пару недель, максимум месяц. В итоге скоро будет три года.

Война изменила все. Я стал намного больше эгоистом, чем раньше. Думаю только о себе и о своей семье. На всех остальных — и на все остальное — плевать. Все остальное неважно. Наверное, это последствие замкнутости и постоянных мыслей о том, как со всем этим справляться. Свой дом я теперь не воспринимаю домом, в котором буду жить всю жизнь. Потому что, скорее всего, мы будем уезжать из страны, когда границы откроют. Страна еле дышит, народ очень уставший, все злые.

В январе этого года у нас родилась дочь, и мы не хотим чтобы она жила рядом с таким соседом, как Россия. Потому что опасность и вероятность второй войны теперь будет всегда.

Русских всех ненавижу. Вы тридцать лет кормили бешеного зверя своим молчанием, а потом спустили этого зверя на нас. И продолжаете кормить его дальше, позволяя ему все. Хочется верить в справедливость и в то, что все понесут наказание, но за три года сил верить больше не осталось.

Петр, Москва

Мне повезло, что ни с кем из родственников и друзей не было размолвок, в моем окружении все против войны. Но пропаганда об «ужасах загнивающей Европы» все равно до старшего поколения доходит через телевизор и немного разжижает им мозг.

Я с семьей провел два года на Балканах. Эмиграция — это единственное действие, на которое хватило смелости и желания в текущей обстановке. В окружении таких же эмигрантов переносить эмиграцию проще. Ты чувствуешь, что находишься среди людей, с которыми тебя многое объединяет.

Сейчас я вернулся на некоторое время в РФ и испытываю очень смешанные чувства. В эмиграции я чувствовал, что я показал свое отношение и несогласие, а здесь я как будто смирился с происходящим (что, конечно же, не так). И [своей эмиграцией] я как будто дистанцировался от людей, которые тоже имели возможность уехать и, возможно, даже обсуждали это, но приняли решение остаться. В чем я, конечно же, не могу их упрекнуть.

Михаил (город не указан)

Я уехал из России через месяц после начала войны, потому что мне было душно и не покидало чувство, что я стал жертвой насильника. Некоторые мои знакомые заняли его сторону искренне, некоторые притворно, потому что у них не было опции уехать. А я решил, что любые бытовые неудобства, связанные с обустройством на новом месте, лучше, чем жизнь в страхе перед государственным террором, необходимости лгать себе и принимать ложь других.

Если в довоенное время я частенько предавался депрессивным мыслям, то сейчас у меня просто нет такой роскоши, как отчаяться и опустить руки. Главной мотивацией к жизни для меня стало желание увидеть, что будет дальше и добьюсь ли я задуманного.

Еще я почувствовал, что в юности нам лгали через художественную литературу, фильмы и прочие произведения искусства. Воспевали мир, дружбу, любовь. Для меня мир оказался не таким.

Разочаровали правительства цивилизованных западных стран, которые ввели бестолковые санкции и против состоятельных людей, вернувших деньги в Россию, и против обычных граждан. Нужно было стимулировать утечку мозгов из России, а не ставить железобетонные заборы.

София, Уфа

Я певица и [до войны] хотела развивать музыкальный проект в России. <…> А сейчас я вовсе не понимаю, как можно спокойно давать концерты, писать песни на русском языке и быть в страхе за то, что можешь спеть что-то «не то» и выглядеть «не так». В целом музыкальная индустрия стала пресной, лучшие уехали или замолчали. У меня с 2022 года творческий блок и отсутствие ориентиров, хочется только кричать от непонимания и боли, что моя же страна забрала у меня моральные силы в молодые годы. Я который год на антидепрессантах.

В семье запрещено говорить о войне, сразу начинается скандал, духовно папу, можно сказать, я потеряла, мама аккуратничает. В универе заметила контраст, как цензура повлияла на многих преподавателей. Не понимаю, сколько можно будет так прожить в самообмане?

Очень тяжело справляться. Даже несмотря что вокруг друзья, я не дышу полной грудью, находясь здесь. Боюсь вернувшихся [с войны] в камуфляже, полицейских. Сейчас я откладываю деньги с подработки на переезд из страны, я бы очень хотела карьеру и семью, но теперь уже не здесь.

Инга, Санкт-Петербург

Через пару недель после начала войны моя маленькая дочь спросила меня: «Что такое Украина?» Я ответила, что это такая страна. Она удивилась: «Да? А я думала, что это болезнь».

Первые пару недель мы много обсуждали происходящее с мужем и родителями. Сейчас у меня, можно сказать, нет мужа. Однажды он сказал, что если его призовут, то он пойдет, что его страна не должна проиграть. Для меня это стало стеной, которую могу пытаться понять, но не принять. Мое отношение к войне было и остается однозначным. Сейчас, спустя два с лишним года, мне страшно видеть, как меняется у некоторых друзей и близких изначально однозначное ее непринятие на этакую серую привычку.

В эти два с лишним года я все больше и больше учусь молчать, скрывать приложения в телефоне, учу дочь тому, где и с кем она может безопасно говорить о войне. Поначалу это было очень странно — учить маленького ребенка не спрашивать меня громко в метро, мол, чьей победы в этой войне я хочу. Одновременно с молчанием я учусь говорить хоть что-то в имеющихся условиях, хоть что-то писать о мире, о праве человека, о «нет войне».

Молчать, не говорить о происходящем больно и трудно. Но выбор мой, по сути, между говорить и оказаться в тюрьме, где со своим здоровьем я умру или свихнусь раньше, чем закончится война, и тогда мои дети попадут в систему. Либо молчать, но учить своих детей тому, что считаю верным и важным. Мне не нравится этот выбор, мне не нравится, что мне приходится его делать. <…>

Полина, Урал

<…> Я преподаю историю в бюджетном учебном заведении. Всегда очень любила свою работу. Теперь мой предмет превратился, согласно новым ФГОС, в урок политинформации и прославление СССР. Исходя из этого, приходится постоянно идти на договор с собой: что я могу сказать, как я могу донести до детей правду, не говоря ничего, что могло бы подвести меня к статье о дискредитации.

Понятно, что о своей позиции я не трублю повсюду. Как-то с коллегами сидели, зашел разговор об истории. Я высказалась, не могла уже этот пропагандистский бред слушать. Спросили: зачем вы с такими взглядами историю преподаете, вы им мусор в головы вкладываете. Стало страшно, что уволят, что сообщат в органы, хотя я ничего такого не сказала. Этот постоянный страх очень удручает.

С родителями я перестала говорить о политике — бессмысленно, так как они зетнулись. Когда говорим о чем-то, что не затрагивает Путина и войну, то все нормально — это мои все те же родители. Но как только мама начинает говорить об СВО и как прекрасен президент — это просто цитаты из Соловьева, — мы начинаем очень сильно спорить. Разумеется, у нас с обеих сторон разочарование. Там вообще бессмысленно что-то говорить. Я и молчу.

Постоянно молчу и боюсь. Хотя этот страх не сравнится с тем, что переживают жители Украины.

Еще есть отчаяние. Я ничего не могу сделать, чтобы это прекратилось. Я ничего не могла сделать, чтобы этого не было. Я живу и выросла в диктатуре Путина, которая все сильнее разрастается. Все, что сейчас чувствую, — это отчаяние и вина.

Начала ходить к специалисту, чтобы с этим справиться. Вроде помогает. Но когда читаю то, что пишут жители Украины, моя вина снова разгорается с новой силой. <…> Как-то с этим и живу. И чувствую, что мне тоже не отмыться от всего этого, потому что я просто человек с паспортом РФ, который допустил все это.

Алексей, Саратовская область

<…> Мне было стыдно за страну, но впоследствии стало больше стыдно за народ. Они все время говорили: «Лишь бы не было войны». Все время и всегда этой фразой оправдывали любой беспредел власти. Коррупция, произвол силовиков, низкий уровень жизни, даже повышение пенсионного возраста — они все готовы были оправдать, ведь «лишь бы не было войны». Началась война, и внезапно они такие: «Еее, война, круто!!! Надо всех, кто не с нами, убивать! (Но только чужими руками, мы сами отсидимся дома, жить-то охота)». <…>

Я перестал понимать остальной мир. Они говорили: «Уезжайте из РФ, не платите налоги, не спонсируйте войну». Люди уехали, мир стал говорить: «Хрен ли вы уехали, езжайте обратно и свергайте Путина». Л — логика. К украинцам тоже относится. Они нас обвиняют, мол, у них же получилось победить режим [Виктора Януковича в 2014 году], а мы просто боимся или не хотим, потому что все русские империалисты. <…> Ну давайте тогда покажите, как победить Путина. С обученной армией, снабженной современным западным оружием, они три года едва сдерживают силы РФ, про какую-то прямо победу уже не говорят даже на официальном уровне.

Пригожин со своей армией профессиональных, вооруженных до зубов наемников остановил бунт, потому что понимал, что его сил будет недостаточно для победы. И мы такие выйдем, три с половиной хромых землекопа с Молотовыми и сковородками, и сразу победим всю силовую машину Путина, да? Объективно бред же.

Что еще более странно, [в Украине] не хотят видеть союзника в тех, кто против войны, как будто пусть все русские будут врагами независимо от взглядов. У них даже не действует принцип: «Враг моего врага — мой друг». Ну если люди меня винят во всех смертных грехах и не хотят видеть на своей стороне, какое у меня к ним должно быть отношение? Я падать на колени с мольбами не собираюсь, я не начинал эту войну, я ни разу не голосовал за плешивого, мои руки чисты, как бы себя ни убеждал в обратном мир. По итогу я просто ушел во внутреннюю эмиграцию, так как повлиять на разворачивающееся за окном мракобесие я никак не могу.

Екатерина, Москва

Война идет уже три года. За это время, кажется, мы поняли очень многое о себе, о людях нас окружающих, о мировом устройстве. Тем не менее вопросов день ото дня все больше. Как выглядит победа? Как выглядит поражение? Что такое свобода? Нужна ли мне свобода ценой жизни и здоровья моих близких?

Может быть, я так долго живу в концлагере, что совсем забыла, насколько сладок воздух свободной жизни. Но смогу ли я им наслаждаться, если моих любимых поглотит мясорубка войны? Может быть, я стала слишком циничной, и некоторые принципы нельзя измерить в бутербродах с колбасой. Но хороши ли идеалы, оплаченные кровью? И если интересы государства превыше интересов человека, то в чем отличие одной стороны конфликта от другой?

И там и там успехи меряют не людскими жизнями, а пройденными метрами. Что-то захватить, что-то отвоевать обратно. Разве не должен политик всеми доступными способами оградить свой народ от войны? Врать, тянуть время, идти на уступки, льстить, юлить, уворачиваться, унижаться. Или все это не позволяет делать гордость? Гораздо более достойным кажется вести праведную войну, ведь не твоим детям идти в окопы под вражеский огонь. Да, есть злодеи и есть герои, но не размываются ли между ними со временем различия — ведь на смерть отправляет и тот и другой.

Я устала чувствовать стыд, что я русская. Что не уехала из страны. Что плачу налоги, на которые моя страна создает ракеты. Что не отправилась в СИЗО за протест на Красной площади. Но не слишком ли много вы на меня возлагаете? Политики на самом верху не смогли договориться, а виновата оказалась я. Кажется, очень удобная позиция — свалить весь груз вины на тех, кто, по сути, очень мало что решал. Я знаю, что однажды все закончится. Не знаю как, не знаю чем. Но я хочу дожить, чтобы посмотреть.