истории

«Легенда» Кирилла Серебренникова — спектакль-оммаж Сергею Параджанову Новый герой режиссера воплощает все, что пытается подавить российский режим   

Источник: Meduza

На Руртриеннале — фестивале театра и современного искусства в немецкой Рурской области — прошла премьера спектакля «Легенда» о режиссере Сергее Параджанове. Это далеко не первая работа Кирилла Серебренникова, где он исследует фигуру большого художника, — но первая, где режиссер критически осмысляет понятие «гений». Критик Антон Хитров рассказывает о премьере — одной из самых значительных для Серебренникова за последние годы.

После фильмов о Цое, Чайковском, Лимонове, после балета «Нуреев», спектакля «Кафка» и театрального сериала «Звезда» о поэтах Серебряного века Кирилл Серебренников создал оммаж Сергею Параджанову — советскому армянскому кинорежиссеру, которым восхищались Антониони, Годар и Тарковский, а власть преследовала и не давала работать. В «Легенде» — копродукции Руртриеннале, гамбургского театра Thalia и компании Серебренникова Kirill & friends — бывший лидер «Гоголь-центра» развивает мотивы, которые присутствуют в его работах уже довольно давно, со времен раннего спектакля «Человек-подушка»: цена таланта, мессианство художника, его отношения с аудиторией и с авторитарной властью.

«Легенда» поставлена по заказу Руртриеннале — одного из важнейших немецких фестивалей театра и современного искусства, который, как следует из названия, проходит в Рурской области, или Рурштадте, пятимиллионной агломерации на западе страны. Сейчас спектакль играют в городе Дуйсбурге, в огромном ангаре в ландшафтном парке Дуйсбург-Норд — бывшей промзоне, которую в 1990-х превратили в общественное пространство (Рурштадт — промышленный регион, и практически все фестивальные площадки на Руртриеннале — бывшие заводские помещения). В ноябре «Легенда» переедет на сцену Thalia, где уже идут три спектакля Серебренникова — «Черный монах» по Чехову, «Вий» по мотивам Гоголя и «Барокко», восстановленный проект «Гоголь-центра» по пьесе самого режиссера.

В Дуйсбург Серебренникова пригласил нидерландский режиссер Иво ван Хове — интендант, то есть художественный руководитель Руртриеннале-2024 (лидер у этой институции каждый раз новый). Российский режиссер предложил спектакль о Параджанове — как оказалось, ван Хове не знал, кто это. В отличие от своего кумира и друга Тарковского, Параджанов в Европе — фигура не слишком очевидная, а по словам Йоахима Люкса, руководителя Thalia, — и вовсе неизвестная, во всяком случае, в Германии. Так что проект в некотором смысле еще и просветительский.

Режиссер не пересказывает биографию Параджанова. В основе спектакля — пьеса самого Серебренникова, где автор творчески переработал реализованные и нереализованные замыслы своего героя, его мемуары, бесчисленные байки, которые о нем рассказывают. 

Например, известно, что Параджанов предлагал Григорию Козинцеву перемонтировать его «Короля Лира» — и показать тем самым, «что такое Шекспир». Вдохновившись этой историей, Серебренников сочинил эпизод с королем-тираном, воплощающим авторитарную власть, и его дерзким шутом, в котором угадывается протагонист спектакля. Если шекспировский шут заботится о Лире, герой Серебренникова истово ненавидит своего престарелого короля — и ждет его смерти. Таких эпизодов — легенд, как их называют в спектакле, — десять, и в каждой есть персонаж, в той или иной степени похожий на Параджанова, причем играют его всякий раз разные актеры. Один раз это даже женщина — блестящая Карин Нойхаузер из театра Thalia.

В спектакле интернациональный состав — как практически всегда у Серебренникова. Здесь есть и немецкие артисты, и бывшие актеры «Гоголь-центра» — например, Филипп Авдеев, Светлана Мамрешева, Никита Кукушкин, Один Байрон, — и даже грузинский хор из Троицкого собора Тбилиси, родного города Параджанова.

«Легенда» — самый сложноустроенный спектакль Серебренникова со времен «Барокко», который тоже опирался на множество непохожих источников. Чтобы разобраться, скажем, почему на сцене появляются Лир и его шут, после спектакля зрителю придется заглянуть в книгу, изданную театром Thalia к премьере: в ней есть и пьеса, и развернутые комментарии (текст доступен в том числе на русском). Кто-то, конечно, скажет, что спектакль должен быть понятен и без примечаний, но для других чтение станет интересным продолжением театрального опыта.

Вообще, когда режиссер так увлечен фигурами общепризнанных гениев, это настораживает. Трудно не предполагать, что он ощущает родство со своими героями и что все эти проекты так или иначе говорят о его собственном пути. Тем более в биографии Серебренникова все это есть — и репрессии, и горячая любовь публики. 

Со времен «театрального дела» в режиссере начали видеть архетип гонимого художника. Михаил Зыгарь, например, поставил аудиоспектакль-прогулку «1000 шагов с Кириллом Серебренниковым», вышедший, когда его протагонист сидел под домашним арестом по надуманному экономическому обвинению. Зрители гуляли по Остоженке, по ежедневному маршруту Серебренникова, а его голос рассказывал им о Булгакове, Пастернаке и других знаменитостях, связанных с этими местами — и тоже пострадавших от власти (это был дебютный спектакль «Мобильного художественного театра»). 

Но то Зыгарь, а когда подобные параллели прочерчивает сам Серебренников — или, по крайней мере, позволяет им появиться, — становится как-то неловко. Не потому, что Серебренников не ровня своим героям, Цою или Нурееву (как это измерить?), а потому, что выделять больших художников среди прочих жертв режима в особую категорию несправедливо ко всем остальным.

К «Легенде», тем не менее, таких претензий быть не может: она не просто воспроизводит, а критически осмысляет архетип гонимого художника. Едва ли не впервые режиссер делает спектакль не только о гении, но о человеке, который сам всерьез называл себя этим словом. В определенный момент на сцене загорается неоновая надпись «I am a genius» — ирония и над Параджановым, и, бесспорно, над собой. Претензия на гениальность, как она объясняется в «Легенде», — стратегия выживания, импульсивный, несколько даже инфантильный, но психологически понятный ответ государству, которое подавляет личность и отказывает ей в самостоятельной ценности. Дескать, по-вашему, я пустое место? А вот и ошибаетесь.

Почему режиссер-эмигрант из России обращается именно к Параджанову, ясно. Для современного российского режима это самый неудобный герой, какого можно представить. Он открыто критиковал культурную политику государства. Снимал фильмы на украинском, армянском, грузинском, азербайджанском — в общем, на языках, которые в годы советской империи теснил русский. Власть подозревала его, армянина из Тбилиси, в украинском национализме — но в итоге отправила в лагерь за гомосексуальность. Все фобии позднего СССР, от которых пострадал Параджанов, путинский режим успешно унаследовал — что делает премьеру максимально своевременной. «Легенда» не биографический и не исторический спектакль, а публицистический и местами даже сатирический.

Отталкиваясь от идей, сюжетов и воспоминаний Параджанова, Серебренников говорит о своем настоящем — о войне, тирании и даже об эмиграции, в которой его герой никогда не жил. Одна из многочисленных ипостасей Параджанова в спектакле — торговец-старьевщик: режиссер в самом деле любил продавать вещи, добытые на блошиных рынках. «Купи русского актера, — уговаривает продавец покупателя, уже отказавшегося от ковра, шляпки и вазы. — Он может танцевать, играть на всех инструментах!» Пока несчастный клиент отнекивается, русский актер (его играет звезда «Гоголь-центра» Никита Кукушкин) демонстрирует перед ним все свои умения. Отчаявшись, продавец пускает в ход последний довод: «Он против войны!» Горькая шутка о российских художниках-эмигрантах, вынужденных убеждать западные институции в собственной полезности.

Родство между автором спектакля и его героем очевидно. Едва ли Параджанов повлиял на фильмы Серебренникова. А вот на спектакли — наверняка. Оба режиссера заставляют вещи «играть» наравне с людьми, только один это делал на экране, а другой делает на сцене. Оба неравнодушны к декору, к орнаменту, к позолоте, коврам и халатам. Оба — коллекционеры: Параджанов, сын антиквара, скупал старинные вещи, которые затем использовал в коллажах, а Серебренников собирает современное искусство (когда он руководил «Гоголь-центром», работы художников регулярно появлялись на стенах фойе). «Сон в летнюю ночь», «Кому на Руси жить хорошо», «Барокко» — достаточно полистать фотографии этих спектаклей, чтобы заметить общность вкуса двух режиссеров. 

Но любовь к избыточной, барочной красоте не единственное, что их объединяет. Фильмы Параджанова непереводимы на языки других искусств. Он из тех редких авторов, для кого на первом месте стоит потенциал кинематографа как особого медиума. Неслучайно в его самой знаменитой картине «Цвет граната» нет диалогов: так режиссер утверждал самостоятельность кино, его независимость от литературы. Взять, например, монтаж Параджанова, когда предметы или люди «превращаются» во что-то другое: ничего подобного нельзя сделать ни в театре, ни в живописи (разве что в поэзии, но это все-таки не визуальный медиум). Так вот, Серебренников в лучших своих работах задается тем же вопросом, но применительно не к кино, а к театру: в чем его суперсила, что он может такого, чего не могут остальные искусства?

«Легенда» — как раз такой случай. Самым важным преимуществом театра для Серебренникова оказывается его условная природа. Актер на глазах у публики надевает накладной живот, бороду, седую шевелюру — и становится похож на Параджанова, точнее, на какую-то его гротескную, карнавальную версию. На фанерную сцену кладут паркет — всего пару квадратных метров, но этого достаточно, чтобы мы представили, будто перед нами зал художественного музея. Заключенный Параджанов колет лед ломом — но на сцене никакого льда нет, только лист железа, посыпанный блестками: от ударов они взлетают в воздух и сверкают, как ледяные крошки. 

Таких решений в «Легенде» много: Серебренников поминутно обращается к воображению зрителя, заставляя его угадывать и додумывать. Вместо безнадежных попыток стилизовать сценический язык «под Параджанова» режиссер исследует потенциал театрального искусства, как его герой — потенциал кино, и это, пожалуй, главное достоинство премьеры.