истории

«Мы очень давно не были среди своих» Читатели «Медузы», участвовавшие в прощании с Алексеем Навальным в Москве, рассказывают, что они там увидели и почувствовали

Источник: Meduza

Дарья

Я не минуты не сомневалась, что 1 марта должна была находится в Марьино. И ни секунды не пожалела, что прошла этот путь. В общей сложности я пробыла там шесть часов, а у могилы было лишь две секунды, чтобы положить цветы и пойти на выход. Всю оставшуюся дорогу до метро я не могла остановить поток слез, подступивших от полного бессилия и отчаяния. Перед глазами стоял венок с ленточкой, где написано «От Юли, Даши и Захара». Именно после того, как я его увидела, эмоции взяли вверх. Это еще раз подтверждает, что Алексей Навальный был для меня, в первую очередь, образом классного отца, мужа и друга, чья утрата просто невыносима. Я рада была видеть столько здравомыслящих людей совершенно разных возрастов. Это значит, что нельзя опускать руки и терять надежду!

Екатерина

Мы с мужем не решились прийти пешком — если честно, испугались. Поехали на машине и встретили кортеж, когда он ехал из церкви к кладбищу. Это было до мурашек. Проехали мимо церкви, увидели огромное колличество людей и огромное количество силовиков. Потом поехали к кладбищу. Это была неиссякаемая река людей. Мы и еще несколько машин поддерживающе сигналили людям. Видели машины послов. Проехали вокруг кладбища несколько раз, катались по району, а люди все не заканчивались. Мы поняли, что там тысячи, а может и десятки тысяч. Было очень грустно, но была и надежда от увиденного количества людей. Мы обязательно еще зайдем на кладбище и принесем цветы, ведь мы живем совсем рядом. Навальный был так далеко, а теперь совсем рядом, но уже не живой — и это разрывает сердце.

Полина

К сожалению, не смогли увидеть ни самого Алексея, ни катафалк, ни гроб с телом, ни могилу. Стояли очень долго в очереди, но было очень приятно провести время в окружении добрых, честных и адекватных людей. На удивление было много пожилых, рядом с нами даже стояла какое-то время женщина пенсионного возраста с гипсом, спустя время она ушла, т. к. долго стоять не могла. Но она передала цветы и попросила положить за Алексея от нее. С горем пока непонятно как справляться. Для меня, как и для многих, последние две недели — это сюрреализм, который не должен был произойти.

Владислава

Я решила, что это один из немногих законных способов выйти на улицу. И если не выйду сегодня, то другой возможности уже не будет. Приехала в Марьино, когда тело Алексея увозили из церкви в храм. Это было похоже на крестный ход, было ощущение сакрального действия. Мы не стояли, а шли все вместе.

Когда толпа шла по подземному переходу, то люди в центре перехода начали скандировать «Навальный!» — толпу было слышно даже на улице. Ближе к кладбищу люди активно скандировали, и кажется, каждая вторая проезжающая машина сигналила, а пассажиры махали идущим руками. Дальше люди стали упираться друг в друга и образовалась толпа. В толпе скандировали «Навальный», «Юля, мы с тобой», «Один за всех и все за одного», «Нет войне». Я ничего не выкрикивала — у меня дома трехлетнаяя дочь, не хотелось оказаться в спецприемнике. Под крики «Навальный!» начинала плакать. Потом улыбалась, потому что вокруг единомышленники, которые поддерживают друг друга. А потом снова плакала. Улыбаться, плакать, улыбаться — такое было настроение.

Владимир

Я ехал к Марьино на метро, вагон был заполнен. Мне было интересно, сколько людей выйдет на станции Марьино, ведь не все едут на похороны, кто-то наверняка спешит по своим делам, но вышли практически все, все шли прощаться. Пространство у храма было заполнено людьми, мы пытались подобраться с разных сторон, но так и не смогли. Пожилой человек благодарил всех, что мы пришли сюда, я поблагодарил его в ответ. В какой-то момент к нам подошла девушка и сказала, что приехала на похороны одна, но ей страшно и попросилась к нам. Конечно, мы взяли ее с собой и старались поддерживать. Когда на церкви зазвенели колокола, толпа погрузилась в тяжелое молчание. Я с трудом сдерживался, кто-то откровенно рыдал.

После мы решали, как нам лучше добраться до кладбища. Одна пожилая пара услышала наш разговор и спросила, собираемся ли мы ехать прощаться на кладбище? Я ответил утвердительно, и они отдали мне свои цветы, чтобы я попрощался за них. Теперь это стало моим долгом, я должен был проститься за себя и за них.

Мы добрались до кладбища, там была длинная очередь до входа, люди стояли долго, но не отступали. Ни у кого не было уверенности, что нас пустят. Думали, что полицейские просто тянут время и ждут 17 часов, когда кладбище предположительно закроется. Чем больше толпа ждала, тем больше радикализировалась. Я оказался рядом с какой-то французской делегацией, где-то чуть дальше говорили на испанском. Мужчина из этой делегации спрашивал на английском, что означает выкрикиваемое нами «пропускай».

В районе 16:30 людей все же начали пускать через металлодетекторы к могиле. Слева от узенького входа играл маленький оркестр, но справа была фотография радостного Алексея и стол для цветов. Я едва мог сдержать слезы. Недалеко сидела мама Алексея, я как-то глупо полупоклонился и поковылял на выход мимо вырытой могилы, зажал рот и пытался сдерживать слезы. Коридор для выхода по двум сторонам ограждали омоновцы. Я помню, как меня разозлило, что у одного из них на груди была икона Иисуса. У этих тварей нет никакого права на это, в них нет ничего православного, они запугивают и кошмарят людей, а тот, кто боролся за свободу и справедливость, сейчас в холодной земле.

Какое-то время мы постояли нашей маленькой группкой у автобусной остановки, поддерживали друг друга. Помогали текущим из метро людям, направляли, куда им идти, чтобы встать в очередь на кладбище. Уже на подходе к метро я увидел множество стихийных мемориалов. Люди оставляли на сугробах цветы и свечки.

Все то время мне вспоминалась песня Дельфина:

Егор

Я приехал специально из Питера. Решил, что раз когда-то из-за Алексея я впервые пошел на митинг — было бы странно сейчас не пойти впервые на похороны. Ехал с совершенно разбитым сердцем, а в итоге ощущение осталось духоподъемное: если столько людей сейчас, при всем наведенном страхе, решились выйти, то ничего не потеряно. Настоящая Россия — она вот, вокруг, у нее все в порядке с головой и ценностями.

Для тех, кто побоялся пойти: не вините себя. Совершенно нормально бояться получить дубинкой или сесть на пятнадцать суток. Не наша вина в том, что мы живем в перевернутом мире, где нужна отвага, чтобы пойти на публичные похороны. Главное — знать, что это искаженная реальность и не опускать руки там, где вы реально можете что-то сделать.

Елена

Мы живем в небольшом городе Центральной России. Приехали с мужем на прощание с Алексеем Навальным на электричке. В Москве были в пять утра. Нам повезло, что смогли пристроить детей и взять выходные на работе, потому что поездка предполагала много часов дороги, две бессонных ночи и день на ногах. Не подумайте, я не описываю наш героизм — все эти нюансы важно понимать для того, чтобы стала яснее следующая мысль: на каждого приехавшего на похороны есть еще большое число не приехавших.

Алина

Я работаю на государство, поэтому было очень страшно идти на прощание — все близкие отговаривали. Я долго колебалась, но в итоге поняла, что совесть не позволит не пойти. Вышла на станции «Марьино», и огромная толпа понесла меня в сторону церкви. Люди шли потоком. Что поразило — совершенно разные лица: молодые и старики, женщины и мужчины средних лет, кто-то с детьми. Впервые за многие годы почувствовала себя свободной. И увидела, как много еще у нас адекватных людей. Спасибо, Алексей.

Никита

Я уехал из России в 2022 году после войны и сейчас живу в Сербии. Приехал в Москву на месяц по делам и решил, что пойду на прощание, несмотря на риски. На салатовой ветке метро по мере приближения к Марьино в поезд заходило все больше и больше людей с цветами. Стало понятно, что нас много. «Мы шли толпою, врозь и парами», молодые и старые, известные (кажется, я видел Дмитрия Муратова) и неизвестные, кто-то ходил еще на первые Болотные, кто-то стал сочувствовать в последнее время. Народ подхватывал лозунги: «Нет войне!», «Россия без Путина!». Скандировали от души, с каким-то надрывом. Удивительно, но почти никого не «винтили», было ощущение настоящего оппозиционного митинга. Но главное — это ощущение после. Ощущение надежды.

Настя, 23 года

Я пошла туда одна, и когда стоишь несколько часов в очереди, без интернета и знакомых, конечно, прислушиваешься к чужим разговорам. Говорили об убийстве, о [Евгении] Пригожине, о санкциях Запада, о том, как Навальный сидел в ШИЗО, значит, и мы можем постоять в этой очереди ради него. Одна женщина, лет пятидесяти, рассказывала своей знакомой, как стояла в одиночном пикете у магазина, к ней подходили люди со словами «Вам чем-то помочь?», а она на это думала «Вы себе помогите».

Полиция вела себя на удивление адекватно. К какому-то омоновцу подошла девушка с цветами и обняла его, и они немного постояли вместе, пока на него не цыкнуло начальство. Когда нам объявили, что на кладбище пускают и у всех, кто здесь собрался, будет возможность попрощаться, толпа взорвалась аплодисментами и кричала «Молодцы!». Я думаю, это многое говорит о тех, кто пришел: несмотря на то, что для нас полиция часть репрессивного режима, мы нашли в себе силы сказать им человеческое «спасибо».

Помимо лозунгов в поддержку Навального и его семьи, обвинения Путина, были лозунги «Свободу Яшину», «Свободу Кара-Мурзе», «Свободу политзаключенным», «Мир Украине, свободу России», «Партия жуликов, воров и убийц» и много-много других. Лозунги, которые поддерживались самым большим количеством людей и звучали дольше всего, были «Навальный» и, конечно, «Нет войне!».

Алина

Я пошла одна. Дети не в России. Друзья — «патриоты». Вокруг меня стояли люди, которые говорили такие близкие и понятные вещи. Это было так непривычно и очень классно. Теперь эти воспоминания, несмотря на такую трагичность повода, будут держать меня на плаву. И еще я поняла, что ярость и ненависть к тому, кто это сделал, к тому, кто держит нас в клетке, обязательно когда-то прорвется. И эти молодые и прекрасные лица вокруг меня станут лицом России будущего. И это сделал Алексей.

Маша

Меня не было в Москве, как и многие, я теперь живу заграницей. Но есть кое-что, что для меня очень важно сказать. Я весь день смотрела трансляцию команды Навального, а вечером пошла к мемориалу в нашем городе. Только к вечеру я осознала, какую жертву принесли родные, друзья и соратники Алексея. Я хочу поблагодарить их за эту жертву (господи, в каком зазеркалье мы живем, когда ты благодаришь за такое). Я даже не знаю, можно ли за такое благодарить. Но это то, что я чувствую сейчас — они дали нам возможность попрощаться. Пусть из-за забора — тем, кто был лично, пусть через трансляцию — тем, кто был далеко, но сотни тысяч людей все-таки смогли быть вместе в этот день. Смогли снова почувствовать, в каком мире мы можем жить — мире любви, поддержки, единения, искренних чувств. Это был одновременно ужасный и прекрасный день. Мы уже очень давно не были среди своих. А вчера были. Это очень важно среди этого кровавого пиздеца. Спасибо Юлии, Даше, Захару, Олегу, друзьям и соратникам Алексея и самому Алексею, что собрал нас вместе. Надеюсь, не в последний раз.

Вера

О том, как проходили похороны, уже много написано, есть много фотографий и интервью — самое главное, что пришли многие, буквально море людей. Я хотела сказать о другом. После убийства Алексея мне было очень плохо — невероятное отчаяние, тревога, страх. То хотелось что-то немедленно сделать, чтобы эти упыри «затопали ножками», то становилось страшно и просто хотелось спрятаться. Я подписывала петиции за выдачу тела родственникам, поддерживала высказывающихся известных спикеров, но каждый раз проезжая мимо Соловецкого камня, оцепленного силовиками, не могла решиться пройти мимо них и положить цветы — особенно после видео с задержаниями. Вчера пошла на прощание, в храм, разумеется не попала, но не для этого и шла — самым важным было идти до конца бесконечной очереди и просто постоять в ней, почувствовать, что я не одна. А потом спустилась в метро, доехала до Лубянки, прошла к Соловецкому камню и оставила цветы — там, где уже нет людей, с которыми можно встать рядом. И было совсем не страшно, несмотря на автозаки и ментов. Вот как работает это чувство, что ты не один — стало (немного) легче.

Мария

Понимаю, что вы спрашиваете об опыте в Марьино, но я хотела бы написать о том, как прошло прощание в Левене, в Бельгии. Мы сделали мемориал, куда вот уже около двух недель каждый день кто-то заходит и смотрит, все ли в порядке, хотим, чтобы мемориал просуществовал до 40 дней. Мы договорились встретиться на этом месте в 19 часов по местному времени, пришло около 30 человек, некоторые люди с детьми. Я пришла с подругой из Бразилии, были местные бельгийцы тоже. Одна девушка включила на смартфоне песню Синатры, это было очень трогательно. В каждой строчке узнавался Алексей, мы довольно долго стояли молча, я плакала. Потом пообщались с теми, кто остался, обменялись контактами, мы собираемся показывать фильм в нашем городе о Навальном, соберемся еще. После встречи мне наконец стало лучше, после гибели Алексея было тяжело найти себе место, но момент молчания с единомышленниками очень помог справиться с горем.

Янош

Я пишу из Венгрии, я венгр. Вы должны знать, что борьба Алексея дала и дает надежду и многим венграм, ведь у нас сейчас такой же гнусный режим, как и у вас. Мы с вами душой! Mы не сдадимся! Мы не боимся.

Анна, 28 лет

Я из Санкт-Петербурга. 29 февраля утром мы с друзьями единогласно решили, что обязаны поехать, взяли билеты, полетели вечером того же дня, очень нервничали. Прилетели к нашей подруге, она идти не собиралась, т. к. родилась на Украине и ее паспорт с особым пристрастием всегда разглядывают при досмотрах в аэропортах и всегда к этому прикапываются. Утром подруга коротко сказала «я с вами» — и мы поехали туда вчетвером.

Никогда не видела столько людей. Мы шли огромнейшей вереницей, за нами была тьма людей, мы думали что наверное идем где-то в начале, но, поднявшись на мост, увидели, что впереди поток еще больше. Не было видно окончания толпы ни с одной ни с другой стороны. Все были настроены доброжелательно, спрашивали, куда лучше подойти, что потом будет, угощали пряниками и орешками, кричали: «пропускай» «Навальный» и «нет войне». За такое в Питере сразу забирают (забирают и за меньшее), но нас не трогали, омоновцы просто стояли рядом, но с каждым часом их прибывало все больше, было не по себе. Мимо проезжали машины, сигналили, махали, мы им махали в ответ, кричали и поднимали цветы. Толпа кричала «мы не боимся» — и от этого на душе становилось легче и теплее. Один раз проехала машина, из которой огромный мужик выкрикнул «так ему и надо!», толпа слаженно закричала «Навальный! Навальный! Навальный!» — это было мощно. До глубины души, до слез горжусь нашим народом, моя вера в светлое будущее воскресла вчера, когда есть столько людей, нас невероятно много, тех кто мыслит одинаково и готов бороться!

Наталия

Наконец-то на улице звучали все те вопросы и проблемы, которые можно обсуждать «только дома на кухне». Пока люди стояли в очереди, они знакомились, говорили, каким может быть будущее, обсуждали прочитанные книги, например, о конце фашистского режима в Германии. Это было очень духоподъемно. Многие сейчас боятся, что даже телефон их подслушивает. Благодаря этим разговорам ты чувствуешь, что к тебе возвращается достоинство и здравый смысл. Многие скандировали «Ты не боялся, и мы не боимся!» И сначала ты все равно боишься, но постепенно расправляешь плечи. Спасибо, Алексей!

Ульяна

Я чувствовала, что смотреть за происходящим в новостях я не смогу. Я провела на улице около семи часов: от очереди к храму до выхода с кладбища. Все это время мы почему-то держались вместе со случайной девушкой — дожидались друг друга при переходе с одного места на другое, помогали. Люди в толпе предлагали друг другу горячий чай, перекус, шарфы, чтобы согреться. Только вчера, увидев могилу, фотографии гроба, я попыталась соотнести мысль о гибели Навального с реальностью, это безумно тяжело, но солидарность и единение с толпой разделяющих одну боль незнакомцев помогли почувствовать себя спокойнее. Домой я шла с мыслью о том, что люди невероятные. Я не одна, мы не одни, нас на самом деле очень много. Нас много, и мы очень сильные.

Ирина, 34 года

Мы пришли к храму вместе с няней моих детей (62 года, волгоградка). Просто поняли, что не сможем больше смотреть друг другу в глаза, если не сделаем этого. Отправили детей в садики и школы — и приехали. Мы обе на митингах и тому подобных мероприятиях впервые. Поразил процент пожилых людей. Бабушки «божий одуванчик» трясущимися руками изо всех сил тянули вверх телефон, чтобы снять катафалк Навального. И их было жальче всего — у них эта надежда была последней. Мы-то молодые, сильные, мы точно выдержим и не закончимся раньше, чем этот кошмар. А они? Пережившие СССР, гласность, перестройку, 1990-е, доживут ли они до Прекрасной России Будущего? Было безумно жалко всех нас. Огромное количество людей, у которых отняли кумира, надежду, мечту, веру, шанс на будущее…

Рядом корреспонденты первого канала Германии брали интервью у молодого парня. Спросили, требуется ли мужество, чтобы сюда прийти. Он сказал, что требуется. Няня обратилась к журналистам: «Не требуется мужества. Требуется сердце. Это же от сердца, просто от сердца — попрощаться с человеком».