истории

«Дети должны быть уверены, что им не воткнут нож в спину» Интервью Сергея Чернышова — директора новосибирского колледжа, который отказался провести «воспитательную беседу» со студентами, выступающими против войны

Источник: Meduza

Директор Новосибирского городского открытого колледжа (Новоколледжа) Сергей Чернышов в конце апреля получил письмо от МВД, в котором его просили провести «воспитательную работу» с четырьмя студентами: на них составили протоколы за участие в антивоенных акциях и «фейки об армии». Чернышов заступился за студентов и подчеркнул, что колледж никак не будет их преследовать. «Медуза» поговорила с директором колледжа о том, зачем МВД просит проводить беседы с несогласными, почему они ни к чему не приведут и нужно ли вообще говорить со студентами о войне. 

— Вы работаете в частном колледже, в одном из постов в фейсбуке вы писали, что его главная ценность — это свобода. В чем она может проявляться в колледже?

— Бывает два вида образовательных организаций: первые ориентированы на внешние факторы — работодателя, родителя, освоение программ. Вторые ориентированы на человека. Они говорят: мы будем тебя учить не для того, чтобы ты понравился какому-то дядечке, а чтобы ты вырос хорошим человеком и чтобы развить твои сильные стороны — безотносительно, надо это кому-то [кроме тебя] или нет. Свобода — это про субъектность студентов.

На практике это выражается в системе отношений — мы никуда не ходим строем, не красим всех одним цветом. Если ты никому не мешаешь, то свободен делать что хочешь: красить волосы в любой цвет, спать на диване в коридоре, выбирать разные курсы. Мы всей нашей инфраструктурой показываем, что нам важен человек сам по себе.

К преподавателям мы относимся так же — все правила рассчитаны на них так же, как и на студентов. 

— Как появился колледж и чему там учатся студенты?

— Колледж появился 17 апреля 2019 года — тогда поступило 120 человек. Сейчас у нас учится 1250 человек, мы находимся на девятом месте по количеству студентов в Новосибирской области среди всех колледжей. У нас девять специальностей: учим экономике, праву, IT, дизайну и рекламе.

— Что за документы о студентах прислало вам МВД? Это стандартная практика?

— Это абсолютно стандартная история: любое образовательное учреждение уведомляют о любом косяке студента и просят провести воспитательную работу. Например, если ученик перешел железнодорожные пути в неположенном месте, перешел дорогу на красный свет, то всегда собирается комиссия по делам несовершеннолетних или проводятся суды. Когда наши студенты выходили на митинги в 2021 году, нас просили написать характеристику [о них] и тоже провести с ними воспитательную беседу. 

Сейчас нас попросили провести беседу с четырьмя студентами. Их признали виновными в дискредитации ВС РФ и в участии в несанкционированном митинге за то, что они выходили с плакатами: «Нет войне». Им назначили штраф. 

— Должны ли вы как-то отреагировать на это письмо? 

— Формально нет. Но мы всегда старались отвечать: мол, приняли к сведению, спасибо, все хорошо, все будет нормально. В этот раз я тоже примерно так же отвечу.

Нужно понимать, что в реальности никому это [профилактические беседы] не нужно. Они понимают, что им это не надо, мы понимаем, что нам это не надо. Все всё понимают. Они это делают не потому, что хотят с кем-то свести счеты, а потому, что у них такой протокол: написать письмо, получить ответ, положить его в дело, и все. 

— Вы знаете, что происходило в других колледжах Новосибирска после подобных писем?

— Отчисляют или угрожают отчислением, лишают льгот и разных социальных преференций, создают некомфортные условия для дальнейшей учебы. Так вышло, что мне присылают много голосовых сообщений, которые классные руководители [других колледжей] кидают во внутренние чаты. В начале марта, еще до всяких судов, преподаватели говорили: «Если мы только узнаем, что вы вышли [на митинг], то вас отчислят». В 2021 году, во время митингов за [Алексея] Навального, было то же самое. 

Очень сложно отчислить студента за такое, поэтому [преподаватели] создают невыносимые условия жизни и выгоняют под разными предлогами. Есть сильные люди, которые бегают, что-то решают, а «слабенькие» уходят после первых угроз. Я знаю несколько человек, которые ушли после того, как с ними провели «воспитательную беседу». Детям был неприятен сам факт, что с ними так разговаривают, — это было основанием, чтобы уйти из колледжа по собственной инициативе. 

— Вы разговаривали со студентами, про которых говорилось в письме от МВД? 

— Да, мы с ними разговаривали еще до письма. У нас горизонтальные отношения со всеми — с родителями, со студентами. Одна мама писала мне буквально в прямом эфире, пока дочка сидела в автозаке после задержания. А потом отписалась, когда дочь отпустили. Это умная, активная девочка — о чем мне с ней разговаривать, какую беседу мне с ней проводить? Только поддерживать морально и психологически в трудной ситуации. Дети должны быть уверены, что им не воткнут нож в спину. Мне кажется, это самое главное. 

Любой ребенок может косячить, так же как и взрослый. Косячат все. Как на это реагировать родителю, учителю, кому угодно? Можно усугубить ситуацию, если устроить общественную выволочку, сказать, какой он негодяй. А можно не усугублять. 

— Как преподаватели и студенты отреагировали на войну?

— Они отреагировали так, как и должны были отреагировать нормальные люди: с ужасом. Двадцать четвертое февраля как будто бы никто ничего не понял — первые пару дней казалось, что это какой-то сюр, а не по-настоящему, ведь так не может быть.

Мы [колледж] тоже немножко на это отреагировали, потому что надо было отреагировать. Все государственные учреждения поначалу ничего не делали, а потом им сказали, как надо реагировать, — и они повесили у себя буквы Z. Мы на второй день войны разместили в наших соцсетях белого журавлика.

Студенты были по-настоящему подавлены [после начала войны]. Мы делали несколько психологических измерений, которые показали у них такие настроения. У многих есть друзья в Украине, партнеры по онлайн-играм — сейчас ведь довольно просто общаться с человеком из другой страны. Я знаю, что некоторым друзья присылали фотографии Харькова и других городов, — то есть это пришло прямо к ним в телефон, ближе некуда.

Мы заняли позицию, что образование вне любой политики: мы не за белых, не за синих, не за красных, не за зеленых, ни за каких. Мы делаем свое дело, у нас учатся дети, и мы должны прежде всего оказать им психологическую помощь. Мы устраивали психологические клубы, бесконечно обговаривали, что надо делать в стрессовой ситуации, — мы не обсуждали политику, а проговаривали простые человеческие вещи.

— В некоторых университетах преподаватели вместо своих занятий проводили лекции о «спецоперации», истории отношений России и Украины. В вашем колледже были подобные лекции?

— Нам предлагали провести такие лекции в первые недели [после начала войны]. Мне позвонил местный начальник и сказал, что хочет, чтобы представители общественных организаций провели у нас лекцию на тему текущего положения. Я спросил, какие это организации, оказалось, что это казаки, союз ветеранов — то есть такие, милитаристские ребята. Мы отказались. 

— К вам не было за это никаких санкций?

— Пока живем. А какие санкции могут за это быть? В легальном поле никаких. А так можно ждать все что угодно. 

— Вы обсуждаете войну со студентами? 

— Мы на парах обсуждаем войну, как этого можно не делать? Есть разные плоскости: каким видят колледж люди извне и как мы разговариваем с теми, кто у нас учится. Официальная позиция колледжа гуманистическая, больше мы никак публично не показываем свою позицию. 

Есть вещи, которые мы разбираем на парах, поскольку самая главная цель любого образовательного процесса — развить критическое мышление. Поэтому то, что происходит вокруг, — это прекрасные хрестоматийные примеры по теории коммуникаций, рекламе, экономике.

Обсуждение происходит в рамках тем лекций. Мы не обсуждаем, хорошо ли, что Россия воюет, или нет. Это сложно обсуждать, поскольку всех «перепахало». У нас есть сотрудники, у которых мужья уехали в Грузию и Армению, есть абитуриенты, преподаватели, которые уехали. С другой стороны, у нас есть студенты, у которых в Украине воюют братья — на стороне Вооруженных сил РФ. У нас есть люди, у которых есть погибшие родственники среди военных и к которым они ездили на похороны. 

Мы сейчас запустили к 9 Мая наш традиционный проектный марафон, по итогу которого сделаем сборник статей и работ. Исследовательский вопрос этого года — «Как надо родину любить?»

— Почему в этом году тема сформулирована именно так? 

— Потому что мы находимся между двух огней. С одной стороны нам говорят: если ты родину любишь, то должен поддерживать все это [войну]. Это одна крайность. С другой стороны нам говорят: невозможно любить родину, которая так делает. Это другая крайность. 

Поэтому, я повторюсь, задача образования — развить критическое мышление и научное видение мира. Я думаю, что, как в любых крайностях, истина находится где-то посередине. Мы хотим разными, в том числе художественными способами поговорить о том, как надо родину любить, в том числе в этой ситуации.

— Вы выступаете против политизации образования и за его демилитаризацию. Что это значит?

— [Это значит] исполнение федерального закона России об образовании, и все. В законе прописано, что пропаганда и любое втягивание несовершеннолетних в политическую деятельность запрещены. 

Любой нормальный вуз, колледж, школа вне любой политики. Учащиеся же вообще не для этого туда приходят. Это просто факт. 

По поводу демилитаризации я тоже много думал. Нам казалось нормальным одевать детей в военную форму в детском саду и фотографировать в альбом. Казалось, что это какие-то игрушки, а в итоге вот к чему привело. Сегодня это совершенно точно невозможно поддерживать. 

Я, помимо всего прочего, член общественного совета при министерстве образования Новосибирской области. По моей инициативе 10 марта было внеочередное заседание, где была принята вполне антимилитаристская резолюция, несмотря на то что большинство членов [совета] — вполне себе ура-патриоты. В ней общественный совет взял за основу мой проект решения, в котором заявляется о недопустимости в школах политической и националистической пропаганды, о необходимости проводить постоянный мониторинг тревожности, сделать акцент прежде всего на психолого-педагогической поддержке школьников.

Я считаю это своим маленьким, но важным достижением. В нашем регионе ни один из общественных советов при региональных органах власти и общественная палата региона в таком ключе не высказывались — ведь это нонсенс!

— Вы публично выступаете против войны, публикуете антивоенные посты в фейсбуке и во «ВКонтакте». С начала войны вы сталкивались с агрессией, недовольством из-за того, что выражаете свое мнение?

— Да, были всякие тролли. Справедливости ради, после блокировки в фейсбуке остались в основном адекватные люди. Устанавливать VPN и совершать дополнительные телодвижения не под силу малообразованным людям. Поэтому они отсеялись и куда-то ушли. Остались адекватные, умные, образованные люди, с которыми можно о чем-то поговорить. 

Я не занимаюсь политикой, не высказываюсь никак про вооруженные силы и не собираюсь свергать власть. Я не общественный деятель: в выборах не участвую, на митинги не хожу, просто делаю свое дело. Я говорю то, что должны говорить все: убивать плохо. Кто хочет с этим поспорить? К сожалению, находятся те, кто с этим спорит.

— Как директор образовательного учреждения должен говорить с учениками о Второй мировой войне и должен ли вообще? 

— Должен, как и о любой другой войне. Я не знаю как. Сейчас ввели поправки в КоАП за отождествление действий руководства Советского Союза и нацистской Германии. Видимо, лучше поговорить [со студентами] о войне с Наполеоном — принципы одни и те же. 

Мне кажется, что надо говорить в человеческом измерении. Надо брать историю и рассказывать ее с точки зрения человека. Видимо, это сейчас единственный нормальный путь. Мне вообще кажется, что не нужно зацикливаться на Великой Отечественной войне, есть много других исторических эпизодов, которые важно обсуждать. 

— Как, на ваш взгляд, надо любить родину?

— Я не знаю правильного ответа на этот вопрос. Вот у тебя есть мать. И она пьет, курит, матерится и бьет соседей. Что с такой матерью делать? Надо ли ее любить? Видимо, надо. Надо при этом говорить, что с ней что-то не так? Конечно, надо: проблему надо признавать. Было бы странно не замечать, что она пьет, курит, матерится и бьет соседей, — ведь она это делает. Любовь не предполагает обязательно не замечать всех этих факторов. 

Я за теорию малых дел. У нас в Новосибирске уже второй год есть электрические самокаты. Вроде бы классная штука. Но у нас нет велодорожек, раздолбанные тротуары и повсюду пыль. Мне кажется, надо так любить родину, чтобы было приятно жить в ней, а не чтобы мы грозили всему миру ядерным оружием. Можно во дворе убраться, не мусорить — и этого будет достаточно.