истории

Для меня тату — это протест Молодые дагестанки рассказывают, каково это — жить в консервативной республике и иметь татуировки

Источник: Meduza

Сделать татуировку в Дагестане — смелый шаг: в исламе они находятся под запретом. Решившиеся на тату дагестанки открыто подвергаются осуждению. Фотограф Сергей Строителев нашел в этой консервативной республике девушек, которые сделали татуировки, несмотря на возможные последствия, и записал их истории.

В Махачкале я снимал историю про родственников женщин, попавших в ИГИЛ. Жил в центре города и каждый день ходил в одно и то же кафе. Однажды я очень удивился, увидев за прилавком необычную девушку — она была вся в черном, в обуви на высокой платформе, с очень ярким макияжем, на губах был пирсинг, а на руке — татуировка «Целуй». Я попросил чай с собой, выпил его, но решил вернуться и поболтать. Эта девушка показалась мне слишком необычной для этих краев. Звали ее Дина. Я показал свои татуировки, чтобы она поняла, что я «свой». Мы обменялись контактами, и через некоторое время я решил вернуться и найти других татуированных девушек в Дагестане — консервативном регионе, где татуировка и любая инаковость вызывают вопросы.

При этом татуировки в Дагестане — это старая традиция, различные узоры наносили на тело женщины определенных народностей, например, лакцы. В основном, это разные орнаменты, языческие символы. Таких женщин до сих пор можно легко найти в горных поселениях.

Девушки, решившиеся на этот смелый шаг и сделавшие татуировки на видном месте, подвергаются буллингу. Некоторые делают рисунки в скрытых местах и не рассказывают об этом своим родственникам. В этом регионе татуировка, безусловно, — это нечто большее, чем просто рисунок на теле, это жест силы, свободы, протеста против патриархата и радикальных исламистских взглядов. В рамках проекта я встретился с шестью героинями, с которыми мы поговорили об их судьбах через призму татуировки. В съемке девушек я использовал традиционные дагестанские платки — как символ стереотипного представления о женщине и ее месте в обществе и визуально контрастирующих с новыми веяниями.

Амина, 20 лет

Статуя Свободы на плече — это моя первая тату. Сделала в салоне, понравилось, как смотрится. Ну и моя душа свободна, поэтому решила, что хочу.

Я живу с мамой, родители в разводе. Она мне до определенной поры ничего не говорила. Потом начала потихоньку предъявлять претензии — «могла бы и поменьше [тату] сделать». На улице часто подходят всякие неадекваты, но я их не боюсь, боюсь только себя и своих импульсивных поступков. Я занималась единоборствами и те, кто подходят с претензиями, могут уйти с разбитыми носами — такое тоже случалось. Однажды трое подошли, лет по 25, наверное. Зарубились с ними с подругой. Но эта злость появляется, возможно, потому что они тоже хотят татушку или какую-то стрижку необычную, но не могут себе позволить из-за родителей, из-за окружения, которое не поймет. На нас просто вымещают агрессию из-за этого, и только мальчики. Девочки, наоборот, говорят, что прикольно. 

Забивалась я постепенно. Потом [после первой татуировки] сделала на коленках надпись trash bitch. Она значит, что где я, там грязь. Таков мой характер и нрав. Я эту надпись подсмотрела в журнале, переделала эскиз и с ним пошла в салон в Каспийске. Потом глаза на руках — это про измененное состояние сознания. Потом еще кучу всяких мелких тем. Для меня татушки не должны быть супер-художественными, скорее — это память о каких-то моментах жизни. Хочу всю руку забить, думаю, событий будет много. 

Сейчас мама кричит, чтобы я все это удалила. Для нее это все уже слишком далеко зашло, она верующий человек. Я сама носила хиджаб с семи до 12 лет, когда ходила в медресе [исламскую школу]. Меня ислам заинтересовал в какой-то момент, не могу сказать, что покрылась тогда по велению родителей. Но потом я поняла, что это слишком скованный образ жизни для меня. Какое-то время я жила в школе-интернате, из которого запрещалось выходить в город. Тогда уже мечтала о татушках и, как закончила, побежала забиваться.

У меня трое старших, очень верующих братьев, которым мать звонит и просит, чтобы они наставили меня на путь истинный. Они сажали меня за стол и пытались убедить, что все, что я делаю со своим телом, — некрасиво и не имеет места быть в Дагестане. Я ненавижу, когда мне что-то навязывают. Себе изменять я не собираюсь, мое тело — мое дело. Я же не критикую верующих людей. Наоборот, рада, что они нашли себя в этом, так пусть дадут мне возможность найти себя. 

Мне кажется, что этот имидж и образ жизни на чиле были во мне заложены изначально, я так комфортно себя ощущаю. Собираюсь окончательно переезжать в Москву, там в этом плане все лояльнее. Всем плевать на то, как выглядят другие. 

Диана, 19 лет

Разговоры о тату с семьей я начала вести лет с 14. Я видела татушки в клипах, фильмах, мне очень нравилось, как это выглядит. Говорила маме, что хотела бы сделать себе в будущем. Мать советовала подождать до 18, и если не передумаю, то ок. Она со мной даже поделилась, что сама в свое время хотела татуировку, лет в 20 — где-нибудь на теле в скрытом месте, на ребрах, маленькую, чтобы только она о ней знала, но не решилась. Потом она вышла замуж и было уже поздно. 

Наконец мне исполнилось 18 лет. Долго думала над рисунком, никак не могла решиться. Думала о том, чтобы первая тату была с каким-то очень глубоким смыслом, что, наверное, надо самой сделать эскиз, но так и не придумала его, а желание сделать оставалось. В один день не удержалась, просто написала мастеру в Махачкале и пошла к нему прямо на следующий день. Это было очень спонтанно, выбрала понравившийся эскиз и не разочаровалась. 

Матери я не сказала, подумала, что будет проще ее поставить перед фактом. Пришла домой, сказала, что у меня для нее сюрприз. После этого мы из комнаты не выходили в течение часа. Сидели, разговаривали. Она плакала, до этого надеялась, что я передумаю до 18 лет, и будет такой же сценарий, как у нее. В итоге смирилась.

Однако она очень боится, что о татуировке узнает отец и другие родственники, особенно бабушка по отцовской линии. Тут все очень сложно. Допустим, если что-то знает отец, но не знает бабушка, то это нормально. А если бабушка узнает что-то первой и делает замечание — будет нездоровая реакция. Отец очень боится разозлить бабушку.

Младшему брату я тоже рассказала, хотя это оказалось опасно. Он уже пару раз случайно пробалтывался за ужином, но я всегда говорю, что это временные наклейки-переводки. Он теперь сам мечтает о настоящей тату. Вторую татушку я сделала на ребрах, как хотела мать. Это надпись на арабском, которая значит «Любовь сгорает быстрее спички». Ее написал мой друг на спичечном коробке вначале, и мне понравилось, как это выглядит. Решила сделать, когда рассталась со своим парнем. Матери про вторую татушку я не сказала, она ее увидела случайно буквально через месяц, в примерочной магазина. Ее расстройство уже было не таким сильным и она отреагировала спокойнее, потому что там были люди вокруг.

Я планирую делать еще татуировки. На данный момент я учусь в художественном училище в Махачкале, но после окончания собираюсь продолжать образование в Питере. Думаю, что мои планы по татушкам подождут до переезда. Мы говорили об этом с матерью. Я ей говорю, чтобы она не удивлялась каким-то изменениям, когда я буду приезжать на новогодние каникулы. Думаю, тогда и папе придется смириться. 

Для меня тату — это не только визуальная красота на теле, это еще и протест. Ведь у нас это идет вразрез с религией. Нельзя выделяться лишний раз. Ни пирсинга, ни короткой юбки, а у меня с детства такой характер — если не принято, надо обязательно это сделать. Сейчас я делаю татушки на скрытых местах и мой протест более тихий, но всему свое время, не исключаю, что набью что-нибудь и на пальцах или шее. Надо просто чуть-чуть вырасти, быть более независимой, и чтобы маме переставало доставаться за меня.

Анжела, 19 лет

Я решила набить дату рождения, года два планировала ее. Татуировка емкая по смыслу и простая. От мамы скрывала поначалу, но это у всех так. Она говорила, что в Дагестане так не принято делать. Я в школе работала несколько месяцев преподавателем, там дети больше удивлялись — они видели татушку, когда я, например, заполняла их дневники. «Ой а это что у вас тату, настоящая?» Большинство людей думают, что это временная татушка. Те, кто замечают, просто не могут понять, для чего я набила себе что-то на всю жизнь, а мне вот непонятно, зачем делать временную.

Делала мне эту татушку мастер-девочка. Она, кстати, только девчонкам бьет. Муж запрещает ей делать татуировки мужчинам из соображений безопасности — мало ли кто запишется на прием. Мою татушку она сфоткала и использовала как рекламу.

Я очень хочу еще татуировок. Например, надпись — «Я рождена для любви и искусства». Мы недавно были в Стамбуле с мужем, там в центре везде тату-салоны. Был большой соблазн, и вообще смотрелось странно, так как у нас в Махачкале татушки делают подпольно, на квартирах, без всяких вывесок. Татушка — это как музыка для меня. Часть души, мой путь, наверное. Я — лачка, а это самый творческий дагестанский народ. Так вышло, что тут тату — в какой-то степени протест, как и рок-музыка, которую я исполняю, — я вокалистка в группе Toxic Band.

Сабина, 20 лет

Однокурсник мне набил первую татушку прямо на паре в Медицинском колледже — иглой и чернилами из ручки. Это было сердечко на пальце. У него были забиты все руки, и он татуировки делал себе сам. Дело было в Дербенте, куда я вернулась продолжать учиться из Твери. Пыталась учиться поближе к Москве, но там не задержалась, русские не особо хотели со мной общаться — им не нравились чужаки. 

В 17 лет я уже была сосватана. Мать попросила убрать татуировку, чтобы выдать меня замуж за 30-летнего мужчину. К тому моменту у меня уже были другие татушки, о которых мать не знала. Есть видео, где я в платье с заклеенной татушкой на плече на встрече с женихом. Это была надпись angel. Честно говоря, очень хотелось набить demon, так как мне нравится вся эта тема с чертями, люблю страшилки, но подумала, что матушка вообще с ума сойдет, если увидит.

Это не несло в себе никакого религиозного подтекста — я не верующая. Ангел в итоге тоже был обнаружен — и мне дали неделю, чтобы от него избавиться. Лазером было дорого, я просто взяла марганцовку, бинт, приложила и оставила на час. Вместо надписи была черная дыра, наверное, кто-то не выдержал бы такой боли. Мать увидела, но промолчала.

Жених мне писал сообщения разные, предвкушая семейную жизнь, но я поняла, что не смогу привыкнуть к нему и за месяц до свадьбы сбежала из дома в одних тапочках. Я же была ребенком, мне хотелось гулять, не была готова к детям. Понимала где-то в глубине души, что подобная свадьба рано или поздно закончится разводом. Перед побегом подралась с мамой. Отец позвонил и сказал, что собирается убить меня и желает мне скорейшей смерти. Жених искать меня не пытался, ему просто нашли другую невесту через пару месяцев. Это хорошо, ведь у нас обычно избивают за отказ в отношениях или в дружбе. После этого я несколько раз возвращалась домой, пыталась восстановить отношения с матерью, однако не выходило, мы просто выносили друг другу мозги.

В 19 я забила себе пальцы рунами и набила крест. Думала, что после этого домой точно не вернусь, но меня каким-то образом нашли братья у моей подруги. Отвезли меня в Каспийск, где жили сами. Я и оттуда убежала ночью босиком. Отец звонил подруге и, видимо, думая, что она держит меня в заложниках, говорил, что купит ей машину, если та меня вернет. Звонил брату и говорил ему — «убей ее или ты не мужчина». Брат понимал, что слова отца неадекватные, спросил меня, почему я просто не хочу вернуться домой. В итоге я сделала еще одну попытку, но случилось все то же самое — «ты, Сабина, конченая шлюха, так как сделала тату», «ты полная, поэтому для родственников ты беременная», «ты грубая, походка как у бычары», «надо было аборт делать, когда я тобой забеременела». Наверное, надо, но если уж мама меня родила, то надо по-человечески относиться, а не как к вещи, верно? Это было невыносимо. У меня начались проблемы с психикой. Была апатия. Сумбурно принимала препараты, которые особо мне не помогли. В итоге решила сбежать окончательно. В тот момент решила набить солнышко на пальце в память о моей кошке по кличке Солнце, которая осталась дома.

Мои родители, по-моему, живут в XV веке до сих пор. Это все не из-за религии, хотя так может поначалу показаться. Они даже намаз не совершают сами, для них самым главным является то, что скажут родственники за спиной, а не их родная дочь. Мать вообще постоянно страдала от чужих мнений. Она до сих пор мне пишет сообщения: «Надеюсь, что когда-нибудь доживу до твоей свадьбы». Но все равно из семьи она самая хорошая, и я ее люблю, наверное. Не знаю, как любить ее. 

Сая, 22 года

Первые татуировку я набила лет в 20 — это был череп быка на руке. Долго решалась, лет с 14, выбирала салон. Подумала, что лучше пожалею, если набью, чем если так и не решусь. Потом пошли татушки на пальцах и кистях. Их мне делает моя девушка в домашних условиях. Мне кажется, татуировка не должна быть идеальной, мне просто нравится, как выглядят рисунки. По планам — терновый венок на ноге и забить всю руку по олдскулу — маленькими, не подходящими друг другу татушками. 

Когда двоюродный брат увидел татушки, сказал, чтобы я свела, даже деньги предлагал на это, но я просто перестала с ним общаться. У него случаются заходы иногда, во время которых он становится самым религиозным человеком на планете. Я с ним разорвала связь, уже года два не общаемся. Сестре понравилось, она тоже захотела себе татушку, но сказала, что не смогла бы решиться на это — она не религиозная, просто боится боли. Что касается родителей, то они никогда не могли мне что-то запретить, я все время делала, что хотела. 

Вообще я дизайнер, у меня художественное образование, но я пока себя не нашла — пробую разное, творческое. Даже пошла на курсы тату, но меня не зацепило — больше нравится, когда мне бьют. Но все же опыт был — я делала татуировку своей девушке, это был кривой динозаврик на ее ноге.

Все родственники и знакомые знают про мою ориентацию. Они знакомы с моей девушкой. Как и в любой семье, мне пытались навязать замужество, но я сказала, что если захочу вдруг, то найду сама за кого. На работе, учебе и в социальных сетях я тоже не скрываюсь. Онлайн прилетают разные реакции — от «совесть потеряла» до «вы такая сильная, я бы так не смогла». 

На улицах Махачкалы можно словить разные реакции на тату и даже на мою короткую стрижку с необычным цветом волос. Некоторые угрожают физической расправой. Один подъехал на велике и сказал, что здесь так не ходят — в шортах, в топике, с тату и что на территории Дагестана я так больше ходить не буду. Я попросила его показать закон, в котором написано, что нельзя делать тату. Он ответил, что у нас здесь свои исламские законы. Но ведь они действуют на тех, кто придерживается этой религии. Например, я воспитывалась в нерелигиозной семье и мне все эти понятия чужды. Короче, парень тот совсем распсиховался, уже было полез в драку, но когда я достала перцовку, он убежал. 

Другой мужик подошел в нетрезвом состоянии, спрашивает — «ты мальчик или девочка», начал быковать. Таких инцидентов очень много, слишком большое количество неадекватов. К туристкам с неординарной внешностью тоже, кстати, цепляются. Типа у себя дома так ходи, а к нам ехать не надо. Тут проблема в том, что люди криво интерпретируют ислам, ведь ислам — это не запрет всего. Это же стремно, когда ребенок маленький, ничего сам не понимает, а уже закрытый весь. Почему — потому что отец так сказал.

Самое любопытное, что подходят только к девочкам, мальчики-то могут дать отпор. Недавно в травме сидела, девочку привезли всю избитую, оперировали там же, а вокруг кабинета — суета и несколько недовольных и громких дагестанских мужчин. Частый сценарий. Давно думаю свалить отсюда. Но для этого нужно иметь какую-то финансовую подушку или людей, которые помогут в случае чего в городе, в котором ты ничего не знаешь. Немного боязно. А в Дагестане очень сложно реализоваться в творческом плане. Люди думают, если идешь в художку, значит, учиться не хочет. Настоящая работа — это мед и пед. 

Дина, 19 лет

Меня заставили надеть хиджаб уже в восемь лет, когда я ходила во второй класс. Тогда мне было без разницы — я была маленькая, мне сказали, я надела.

В 16 лет отец меня забрал в Москву. Там он узнал, что я лесбиянка, — в телефоне увидел у меня переписку. Избил, а потом через недельку нашел мне жениха на 11 лет старше меня, которого я видела всего один раз. Свадьба была нужна, чтобы «вылечить» меня. Меня никто ни о чем не спрашивал. Через месяц я собрала сумку, взяла паспорт и сбежала обратно в Дагестан.

Тогда же набила свои первые тату — на руке надпись «Целуй» и два наложенных друг на друга символа женщин. Мне было очень страшно на это решиться, так как я понимала, что мать увидит и разозлится. Так и произошло — она предложила мне выжечь тату марганцовкой. Когда я отказалась делать это, она выгнала меня из дома. Подруга приютила. У нее я приняла решение снять хиджаб. Было ужасно некомфортно, появилось ощущение, что выхожу на улицу голая, все-таки носила его девять лет.

Мне помогли социальные сети. Я веду тик-ток и инстаграм, туда я выложила видео, на котором снимаю хиджаб. Было много ненавистнических комментариев. Писали, что найдут меня, что на меня обьявили охоту.

Однажды у моего дома несколько дней дежурила машина с двумя парнями внутри. Они начали мне угрожать, что если еще одно видео выложу, кинут меня в машину и вывезут в лес, что я не должна рассказывать о том, что из Дагестана и что была мусульманкой, ударили меня по лицу. Я ему сказала спокойно: «Не хочешь, не смотри». 

Со временем у меня появилось очень много новых тату. В каждую из них я что-то вкладываю и каждая новая делает меня чуточку сильнее. Хейт присутствует постоянно — в сети и в жизни, ведь для местных все это дико, особенно за пределами Махачкалы, где девочку с розовыми волосами никогда не видели, но меня это только закаляет. Ну и мне нравится, когда люди смотрят.

Своей родной сестре, ей 15 лет, я тоже помогаю. Я сделала так, чтобы ей разрешили снять платок, проколола ей язык, набила две татуировочки. И если у нее возникнут проблемы — я ее заберу. Мама плохо воспринимает инаковость и до сих пор говорит мне — приезжай, выходи замуж, будем общаться, а принимать меня такой, какая я есть, она не хочет.

Впервые монолог Дины был опубликован в издании «Гласная» и «Новой Газете» в рамках партнерского проекта «Разные».