истории

«Я слишком жила в иллюзиях „Диснея“ и отрицала, что живу в России» Интервью певицы Гречки — о конфликте с Земфирой, спаде популярности и о том, как научиться принимать себя

Источник: Meduza

Сегодня, 17 декабря, певица Гречка (Анастасия Иванова) выпустила новый EP «закат диснея» — мини-альбом, в котором она одновременно проживает расставание и пытается отпустить детские иллюзии, которые сформировали ее представления о жизни. Спецкор «Медузы» Саша Сивцова поговорила с Гречкой о взрослении, популярности, с которой трудно справиться, и том, почему разобраться в своих желаниях полезнее, чем доверять «хорошим менеджерам».

— Ты два месяца назад переехала из Петербурга в Москву. Почему?

— В Питере стало скучно, там пройдены все уровни и грустно находиться. Вся эта серость и улицы такие знакомые, маленькие.

— «Пройдены все уровни» — это как?

— «Пройдены все уровни» означает, что я познакомилась со всеми, с кем мне было интересно познакомиться в Питере. Я побывала в местах, в которых хотела побывать, сходила на все студии звукозаписи, попробовала везде что-то записать. В этом городе я в итоге не нашла того, что мне нравится. «Да, вот здесь мне нравится» — такого финала там нет. Я находилась в точке, из которой невозможно двигаться.

В конце [жизни в Петербурге] я начала больше знакомиться с людьми не из Питера, которые приезжают и уезжают. И поняла, что пора сваливать, потому что в Питере чувствую себя бессмысленно и грустно.

— Что значит «бессмысленно и грустно»?

— Это когда ты сидишь дома, чувствуешь тоску и не знаешь, что с этим делать. Позвонить кому-то? Пойти куда-то? Идет большой провал, непонятно, как действовать. Писать музыку, заниматься ею — это не грустно. Для меня грустна жизнь вне музыки. Я снимаю с себя гитару — вот я. И что мне делать в этой жизни? 

— Почему именно Москва?

— Потому что больше некуда переезжать. 

— Как ты себя чувствуешь там? 

— Мне нравится, что глаз не замыливается. Здесь много пространств, чтобы просто смотреть. Сейчас из квартиры в Москве я смотрю вдаль и вижу весь город. У меня все далеко.

Чувствую себя намного лучше, но также чувствую себя и более одинокой в Москве. Чем больше локация, тем больше она пугает и тем больше хочется оставаться дома.

Тут много мест, но я не особо люблю гулять — это функция, которую я не выполняю. Поэтому пока странно, что Москва большая, а я знаю немного [мест]. Но я уже встречала людей, которые мне говорили, что Москва тоже небольшая. В какой-то момент люди, которые здесь живут, понимают это.

— Что тебе уже понравилось?

— Мне здесь нравится свет, он здесь для медиасферы. Везде можно поставить камеру и снимать видео, чего вообще нельзя сделать в Питере. Если начать снимать в Питере, видео будет серым, желтым и некачественным. А здесь везде белый хороший свет.

— Чем ты занимаешься, кроме музыки?

— Я сериаломан и сейчас смотрю сериалы. Раньше я играла в пинг-понг, он меня успокаивал. Мне нравится вырезать по дереву: я купила наборы [для работы с деревом], разукрашивала дерево, делала полки. Потом я проходила курсы графического дизайна. Я миллиард вещей делала, но поняла, что это неправильно. Чем больше я занимаюсь другими вещами, тем меньше у меня получается в музыке и тем меньше я расту в ней. Я поняла, что хочу направить все свои усилия только на музыку. 

У меня, например, нет визуального взгляда, я очень слепа в этом моменте. Я пытаюсь «пробивать» свою насмотренность, потому что музыка — это не только музыка, это еще и клипы, соцсети. И в последнее время… Так тупо, но в свободное время я крашусь. Я купила курс по макияжу и каждое утро делаю себе макияж, учусь этому, потому что никогда этим не занималась. 

[Еще] надо снимать тиктоки. Я не люблю это дело, но пытаюсь полюбить. Потом надо сделать фото какое-нибудь в инстаграм, поддержать соцсеть. Потом надо с кем-то познакомиться, сходить обязательно на тусовку.

А потом я возвращаюсь домой, врубаю сериал, который я пипец люблю, смотрю и думаю: «Господи, что у меня в жизни происходит?»

— Какие у тебя любимые сериалы? 

— Я смотрю залпом почти все. Но самые любимые — это «Однажды в сказке», «Хор», «Американская история ужасов». Последним меня впечатлил «Уборщица: история матери-одиночки». У меня мама — одиночка, и я смотрела этот фильм глазами ребенка, с которым была эта женщина [главная героиня сериала]. 

Закат «Диснея»

— Твой новый EP называется «закат диснея». Что для тебя значит «Дисней»?

— Это диснеевские фильмы и песни, но не мультики. Это сериалы: «Волшебники из Вэйверли Плэйс», «Дайте Санни шанс». Самый главный — «Сamp Rock», «Лагерь рока». 

[«Дисней»] это конкретно взгляд на жизнь. Допустим, я знакомлюсь с человеком — если он любит «Дисней», то с ним сразу идет коннект. Там такие ценности давались, что очень легко найти контакт.

— Почему тогда «закат»? 

— Он слишком много значит, это просто невозможно [выразить]. Я с детства смотрю «Дисней», я там нашла любимых героев. Я люблю певицу и актрису Деми Ловато: я была «ловатиком» и до сих пор доначу деньги на озвучку ее документальных фильмов, а комьюнити «ловатиков» всегда меня поддерживает. Это до сих пор продолжается: я нахожу интернет-друзей с прошлых времен.

Эта атмосфера «Диснея», добра, того, что не надо отвечать на зло злом, семейные ценности, дружба на меня сильно повлияли. Я на это все смотрела, живя в Кингисеппе [в Ленинградской области], и мне становилось легче и лучше. Это чувство меня очень долго поддерживало. У меня были первые отношения на фоне «Диснея» — человек тоже очень любит его. 

Но все заканчивается. Я слишком жила в иллюзиях «Диснея» и отрицала, что я живу в России и я русская. Мне было тяжело принять себя как что-то русское.

— Но зачем прощаться с «Диснеем»? Ценности, которые ты назвала, звучат здорово.

— Да, это звучит реально как ценность. Но я начинаю терять ее смысл. Я смотрю слишком тупо и в лоб. Все те ценности: друзья, семья… Я как будто ценитель этого, добряк такой.

Но в моей жизни проблемы с друзьями, у меня только недавно появился друг, потому что я наконец-то это смогла принять — что у меня может быть друг. У меня не самые лучшие отношения с мамой. Я часто сижу дома одна.

Конечно, «Дисней» навсегда останется со мной, и если кто-то любит «Диснея», то я буду ценить этих людей немного выше, чем других. Только именно от такой категоричности я и хочу избавиться. 

— Ты как-то говорила: «Я — русская, люблю свою страну, мне нравится русский язык, но я выросла на диснеевских сериалах. <…> Мне хочется увидеть, что такое Америка, Европа». «Закат диснея» значит, что ты уже не хочешь увидеть ни Америку, ни Европу? 

— Не-не-не, конечно, я хочу увидеть и Америку, и Европу. Мой переезд в Москву мотивирован тем, чтобы я побольше поработала и поехала в Америку. Я жестко хочу туда. 

Я посмотрела недавно «Вписку» со всякими OG Buda и другими чуваками. Они ходили по Тюмени и рассказывали свои стремные истории. Я не слушаю их музыку, [мне] не заходит. Но я посмотрела видео и была удивлена, что им пофиг на прошлое, они готовы делиться этим со всеми, им не стыдно за себя. И я позавидовала им, потому что я себе пока что не могу такого позволить. Мне стремно за себя прошлую. Вот у меня и возникает конфликт с принятием себя. Я понимаю, что я — это не только «Дисней». 

И закат «Диснея» — это же не конец, это просто закат. Кроме «Диснея» у меня есть много других традиций. У меня [раньше] были частые конфликты с мамой, я выходила на улицу и слушала Noize MC. И это такое великолепное чувство, совершенно другой воздух, цвет. Это уже что-то русское. 

Янка, Навальный и безразличие

— Про «русское». У тебя была песня «Русская тоска», и ты давала определение, что она значит для тебя. Спустя два года это понятие для тебя изменилось? 

— Русская тоска сейчас — [это] уже что-то более романтичное. Все мы, русские, такие странные — до ужаса. Мы все одинокие, постоянно думающие о чем-то и терпящие. 

— Кто из музыкантов, на твой взгляд, выражает эту русскую тоску?

— Это группа The Retuses, перепевка стихов [Сергея] Есенина — кажется, больше и глубже этой русской тоски и нет.

— А как ты относишься к Янке Дягилевой?

— Меня с самого начала сравнивали с ней, но я до сих пор не слушала. Мне кажется, это вообще мне никак не близко.

— Почему не слушала?

— Вначале это было отрицание — потому что меня [с ней] сравнивают.

Еще до того, как Земфира сказала, что я некрасивая, у меня были проблемы с тем, что я [сама] считаю себя некрасивой. И я смотрела на фотки, когда мне скинули Янку Дягилеву, а она [мне] не нравится внешне. И мне было так кринжово, что меня сравнивают! Поэтому я вообще не хотела ее слушать. А сейчас мне просто не интересно.

— А что тебе нравится в современной России?

— Что я могу быть собой и тем самым я буду особенной. Потому что я — это неравнодушие. Раньше меня стебали из-за этого. А сейчас, спустя десять лет, все, что я люблю, все мои ценности из детства, которые до сих пор со мной, считаются крутыми. Вот это мне жестко нравится. 

— Что-то тебя бесит в современном мире?

— В мире… Могу сказать про Россию. Меня бесит в современной России как раз равнодушие ко всему и у всех. Я познакомилась с чуваком из Украины. Он спросил: «Чем занимаешься?» Я говорю: «Музыкой». Он в ответ: «О, а ты поедешь в Америку на Х-Factor?» Я думаю: «Что? Какая Америка? Какой Х-Factor? Что у них там в Украине происходит, что он мне предлагает поехать на серьезке на X-Factor, на шоу талантов, в Америку?»

Когда я сталкиваюсь с людьми из других стран, я в шоке — им не плевать.

— Ты как-то выступала в Берлине, а после этого удивлялась, как там чисто, и размышляла, почему у нас не так. Тогда ты сказала: «Есть прямой ответ, и все мы его знаем, этот прямой ответ, но стоит ли произносить это сейчас?» Сейчас, спустя время, ты можешь ответить прямо? 

— Когда я была в Берлине, я удивилась, что люди не выкидывают бутылки так, что они разбиваются, а ставят их, чтобы бездомные могли их забрать, сдать и заработать деньги. У нас же плохое отношение ко многим таким социальным группам. Поэтому я была очень удивлена. В Москве чисто как в Европе, но в Европе так везде, а у нас только в Москве.

Ответ в том, что всем просто плевать — не только власти, плевать самим людям. Никто не хочет устраивать субботники, улучшать свой подъезд, общаться, создавать комьюнити, бороться. Люди хотят бороться только за [свой] уют. А на остальное им плевать. Но может, тогда [во время того интервью] я хотела дать политический ответ, у меня был такой подтекст. 

— Если говорить про политическую позицию: ты ведь ходила на митинг за Навального один раз.

— Я бы не хотела об этом говорить, потому что я реально не имею сейчас убедительной политической позиции, чтобы отвечать. Я боюсь сейчас кому-то доверять, даже Навальному. 

Но да, я вышла один раз на митинг, и мне стало страшно. Мне стало страшно, что я в толпе людей и непонятно, что будет дальше. Я вышла и поняла, что большинство людей не понимают, за что они выходят. Они выходят, допустим, против Путина, а дело [же] не в Путине. Дело в системе, в менталитете. Люди, которые понимают это, тоже выходят, но их маленькое количество по сравнению с теми, кто просто идет. Когда я осознала, что иду среди непонятной для меня аудитории, мне стало страшно.

— Почему ты вышла на митинг 23 января?

— Потому что это несправедливо [то, что происходит с Навальным]. Потому что если с ним так поступают, то так поступят со мной, с моей мамой. Так поступят, наверное, с каждым из нас.

— Это как-то сказалось на твоих концертах? Их отменяли, как у других музыкантов, которые поддерживали Навального? 

— Они отменялись из-за коронавируса. Но недавно у меня был концерт в Питере, и кто-то пришел — в гражданском. Кто это — я понятия имею. И что они хотели — тоже. Вероятно, Роспотребнадзор. Два часа простояли, осматривали помещение, не давали провести концерт. Мы не могли выйти на сцену. Я не могу объяснить этот конфликт. Они просто пришли, а когда мы все-таки отменили концерт, они спокойно ушли. И в этом клубе дальше спокойно были мероприятия.

Все это непонятно. Это недавно было, и если вдруг в Москве отменят концерт или что-то такое случится, либо я почувствую давление, то уже пойму, что происходит — что я в каких-то [черных] списках. 

— Из-за чего могут запрещать твои концерты? 

— Из-за одного поста в инстаграме (в посте певица высказалась об отравлении и взятии под стражу Алексея Навального, призвала выражать гражданскую позицию и сообщила, что пойдет на митинг 23 января, — прим. «Медузы»). В песнях у меня нет ничего [что могло привлечь внимание власти].

«Свои» и «не свои» песни

— Для кого или для чего ты пишешь свою музыку?

— «Закат диснея» — про то, что у меня закончились отношения. Психолог мне сказала: «Выражай [свои переживания] в музыке, раз ты музыкант». Мне было грустно, я написала кучу песен о расставании, была на эмоциях. И четыре песни из пяти — это для [проработки] расставания. Я писала, чтобы отпустить ситуацию. А последняя песня — только для меня. 

Я пишу музыку для своей аудитории: ребят, которые меня комментят, отвечают [на мое творчество в соцсетях]. Я поняла прикол, что я такая же, как и люди, которые меня слушают. Я испытываю точно такие же эмоции — неважно, с кем я рассталась.

Я выкупила этот прикол — что люди меня чувствуют, и если я имею какую-то аудиторию, значит, я пишу о том, что они чувствуют. Может быть, мы даже чувствуем разное, потому что каждый слышит разное в песне. Но, кажется, мы не одни, это большое сообщество. И когда я пишу песню, я думаю: как ее послушает другой человек и что он почувствует в этой песне?

Если бы я писала для себя или для друзей, я бы добавляла маты, [такую тему, как] абьюзерское отношение. Писать «для своих» — это писать жесткую правду, то, что ты реально думаешь сейчас. У меня первый альбом был полностью так написан — там были маты, странные слова, которые я сама придумала. Сейчас я не пишу для себя или друзей, пишу для своей аудитории.

— Ты описываешь подход «писать для себя и друзей» как что-то более искрометное, чем то, что ты делаешь сейчас, ориентируясь на аудиторию. 

— Это звучит искрометнее, потому что это зачастую [более] дерзко. Возможно, я еще к этому вернусь.

Когда я жила в Кингисеппе, мне было что доказывать людям вокруг меня. Бабушке, маме, друзьям мамы, которые говорили: «Пусть она заткнется, не поет на улице». Город такой маленький — и там реально хочется высказаться. Сейчас людям, окружающим меня, мне нечего высказывать. Их просто не так много. Я больше общаюсь с людьми, с которыми работаю, и все. 

Но есть и другой подход — когда ты не сразу пишешь песню, а продумываешь проблему [перед написанием], находишь ее. Сейчас я делаю эксперимент и начинаю писать песни по-другому. Я сажусь и пишу сочинение по поводу какой-то темы. Распознаю [проблему], нахожу себя, что я чувствую, как это описать. Потому что многие мои песни написаны не от меня. Они написаны для людей, которые испытывали эти эмоции и с которыми я просто встретилась.

— Ты написала песню «Мои подружки-наркоманки», в которой поется о рейвах, наркотиках вместо крови и подружках, которые, скорее всего, не доживут до 25 лет. Девушка, от лица которой ты поешь в песне, поняла, что это о ней? 

— Если честно, я не знаю, знает ли эта девочка о том, что это был альбом о ней. У меня в 16 лет был переходный момент, когда я поняла, что не хочу никуда поступать после 11-го класса и хочу заниматься только музыкой.

По интернету я познакомилась с девочкой из Питера, чтобы пойти на концерт группы ssshhhiiittt!. Самое первое наше сообщение в переписках — она сфоткала таблетку в форме сердечка и написала: «Сейчас буду пробовать». Мы были на концерте, потом встретились. Я смотрела на нее — у нее были такие глаза, знаешь, большие, радостные. Она всегда была такой яркой. И я не знала, я просто не знала [что она постоянно употребляет вещества]…

Наше общение пошло дальше. Я к ней тянулась, потому что я жила в Кингисеппе, у меня есть подруга из Питера — это же бомба! Она мне показала «Ионотеку», рассказала о русском андеграунде. Потом я поняла, что она употребляет. Полиция спалила, как она забирала закладку. Потом ее родители не давали ей употреблять. И она стала грустной, равнодушной. С ней я увидела все фазы наркоманов. Эта девочка вдохновила меня на столько песен, потому что я была очень зла на нее. 

— А что с ней сейчас? 

— Я не в курсе, мне не интересно. Да, первый альбом он был таким… просто очень клевым. Я его исполняла два года подряд в Кингисеппе на лавочках. А потом мы его записали, он выстрелил — это так странно.

— Ты делишь свои песни на «свои» и «не свои».

— Да. Я очень часто это делаю. [Делю песни на те] где чувствую я и где чувствуют те, о ком я писала. 

— Что тебе ближе?

— Мне ближе писать о других, чем о себе. Большинство песен написано, потому что хотелось удивить кого-то. Мне кто-то нравится, мне хочется общаться, и я такая «слушай, вот, записала песенку, демочку [демоверсию]».

Проблема только в том, что за годы, когда я выпускала релизы, которые, условно говоря, не заходили, я научилась писать песни по шаблону. Я могу легко написать запоминающийся припев и куплет. Именно без чувств — потому что в этом есть математика. Из-за этого мне сейчас тяжело в принципе писать музыку.

Психолог, поддержка и другие музыканты

— Ты давно работаешь с психологом? 

— Меньше года. 

— Почему начала?

— У меня очень много вопросов, на поиск ответов я трачу много времени. Психолог — это способ более быстрого ответа.

Я долго отрицала, что надо ходить психологу. Вокруг них много стереотипов. Но попалась хорошая женщина, которая отвечает на мои вопросы и помогает справляться со многими вещами.

Дело в том, что, хотя я общаюсь с мамой, я не общаюсь с ней как с родителем. И в окружении [есть] люди старше меня, но я их не воспринимаю как каких-то «дзенов», потому что понимаю: все люди ошибаются и в них меня интересует именно опыт в работе.

— Без психолога и ее поддержки не было бы альбома? 

— Мне кажется, альбом был бы и без нее, просто был бы другим. 

— Кто тебя еще поддерживает? 

— Я всегда отказывалась от поддержки. Я недавно узнала о себе, что я воспринимаю себя как функцию — и других людей так же. Я общаюсь только с людьми, которые выполняют какие-то функции в моей жизни, а я в их. Из-за этого я одинока. Для меня это открытие последних нескольких недель. Поэтому я редко получаю поддержку. Только когда у меня выходит релиз, меня поддерживают: «Ты молодец, Настя, круто». 

— А кто тебе нравится из современных российских артистов и музыкантов?

— Конечно, мне нравится Хаски. Он как мне понравился, когда появился, так до сих пор и нравится. Обожаю его треки, вдохновляюсь, он для меня художник слов. То, как он описывает чувства, которые я тоже испытываю, — я в шоке. 

— Кто-то еще есть?

— Мне нравится «Пошлая Молли». Но самое тупое в русской музыке: очень тяжело ее слушать, когда ты со многими знаком. Даже как-то косвенно это всегда влияет на то, как ты будешь слушать музыку. Вот мы знакомы с Кириллом, и я его очень уважаю, потому что «Пошлая Молли» — это не [бизнес-] проект, он сам все делает, крутой чувак. Еще мне нравится группа «Френдзона», потому что я знакома с ребятами — они клевые, я доверяю этим людям и знаю, что они не обидят меня, поймут, поддержат. 

— Есть музыканты, с кем ты хочешь посотрудничать?

— Есть музыкант Игорь Нарбеков. Я написала в [инстаграм-] историях: «Помогите, пожалуйста, найти аранжировщиков». Мне скинули его контакт. Мы знакомимся у него на студии — и оказывается, что он гиперклевый чувак, который делает треки «Дримтиму» и еще куче других наших русских звезд. 

Я прихожу к нему: «Слушай, у меня не так много кэша, и, в принципе, я за тру, за душу, короче». И он такой: «Блин, это клево». Мы сделали с ним две песни на EP «закат диснея». Когда я увидела, как он работает, как он быстро переваривает, как видит музыку, [увидела] то, что он любит Bring Me the Horizon… Он передает это в музыке всегда. С ним я бы хотела работать. А если говорить про исполнителей — я бы ни с кем не хотела фит сейчас.

Успех, Земфира и спад популярности

— На пике популярности ты говорила, что страдала и постоянно думала об успехе и неуспехе. Что такое успех для тебя? И изменилось ли это понятие? 

— Изменилось в миллиард раз. Я поняла суть — что значит «циклиться». Допустим, если человек [работает] в офисе, для него успех — это повышение в офисе. Для меня успех был, чтобы мои песни стали суперпопулярными, чтобы я ходила на тысячи интервью, чтобы у меня был миллиард концертов и все уважали меня.

Сейчас для меня успех заключается в другом. Успех — это выучить английский язык, научиться финансовой грамотности, самой собрать все документы в Америку, когда это будет возможно. Это как бы успешно преодолеть себя, свои рамки.

— А неуспех?

— А неуспех остается ровно таким же, как и был. Когда я жила в Питере, для меня неуспехом было вернуться в Кингисепп. Теперь для меня неуспех — это вернуться в Питер и жить там. У меня большие ожидания от себя, это моя ошибка и проблема. Я, наверное, расстроюсь, если захочу вернуться в Питер. Даже если я просто захочу вернуться в Питер, когда у меня все будет хорошо, для меня это [уже] наравне с моим неуспехом.

— Понятия успеха и неуспеха у тебя сейчас никак не связаны с музыкой. Почему?

— Я не понимаю, как я раньше могла сопоставлять музыку и успех-неуспех. Сейчас для меня все, что я делаю с музыкой, успешно. Дело не в цифрах. Занятия музыкой — это в принципе кайф.

— Расскажи, как ты переживала свой спад популярности? 

— Я никак не могла пережить этот спад, потому что я его устроила самостоятельно. Когда произошел конфликт с Земфирой, это я удалила свой инстаграм, это я вышла из всех соцсетей, это я специально сделала все, чтоб от меня все отстали и чтобы от меня все это ушло. На тот момент мне этого хотелось. 

Я понимаю, что я просто боялась быть собой, и мне тогда такая популярность была очень не нужна, я этого не хотела. Я хотела постепенно добираться до нее, постепенно становиться кем-то — резкая популярность бросает пыль в глаза.

— Как на тебя тогда влияла популярность?

— Это влияло на то, что я [сама] не знаю себя, я еще не готова к жизни, но какие-то люди любят меня и почему-то делают из меня кого-то. Мне было реально тяжело, что все тянутся ко мне, а я сама к себе не тянусь. 

— История с Земфирой стала на тот момент пиком твоей популярности?

— Да, когда произошел этот пик с Земфирой, она рассказала [обо мне] на всю Россию, все узнали мой псевдоним… После этого конфликта меня знает очень много людей. Тогда я поняла, что хочу немного остановиться в узнаваемости, потому что я была к ней не готова.

Помню, я очень сильно напилась на фестивале «Боль» в 2018 году и начала плакать. Это было после выступления. Я напугала тогда Монеточку, у меня была истерика. Я плакала из-за мамы, у меня с ней были конфликты. Мне было очень одиноко — потому что ты популярен, а сидишь дома и у тебя вообще ни одного друга нет. Мне было так плохо.

А Лиза становилась популярной в тот пик [моего напряжения]: во-первых, она долго шла к этому, во-вторых, у нее была семья, мама всегда была рядом, поддержка, друзья, к которым она могла обратиться.

У меня же всегда все было очень мимолетным, моим другом на тот момент, когда вся эта фигня произошла, была как раз Лиза. Хотя до этого мы общались [только] месяц. У меня были такие контакты с людьми, к сожалению. Я была совершенно одна. Поэтому мне было реально тяжело.

Но когда я ушла и скрылась ото всех, я начала заниматься собой, внутренней стороной. Сейчас я чувствую себя сильной — даже готова от этого заплакать. 

— Когда ты удалила инстаграм и отгородилась ото всех, ты планировала вернуться к музыке или думала вообще все бросить и перестать быть Гречкой?

— Я, конечно, думала об этом [об уходе из музыки]. Я просто поняла, что главное — позаботиться о себе. Плевать на будущее, плевать на все, если ты чувствуешь себя плохо. Надо остановиться, помочь себе и не думать о будущем.

Многие думают только о будущем. Это была и моя проблема. Меня так все загнали тогда, в момент дикой популярности. Я месяц всего лишь [была на тот момент] популярна, а мне такие: «И что дальше делать будешь? И что, это все? К чему это идет?»

— А ты не была готова к этим вопросам.

— Конечно, мне только исполнилось 18 лет, и я не та девочка, которая считает себя взрослой. 18 — я была бэйбик настоящий. Я даже ни разу не влюблялась, у меня конфликты с мамой, нет друзей…

— Когда ты закрылась, люди, интересовавшиеся твоим творчеством, пытались тебя найти, помочь как-то?

— Нет. Никто меня не искал. У меня есть песня «Это убило меня» — она больше о том периоде. Это убило меня — что никто меня не искал, никто не поинтересовался, [всем было] просто плевать. Все приняли [точку зрения]: понятное дело, я взлетела — и вот я упала. Видимо, они подумали: «Один альбомчик — и хватит».

— Спустя несколько лет твое отношение к словам Земфиры изменилось?

— Тогда я испугалась. За несколько недель до того, как Земфира написала, что я некрасивая, я пошла к психологу с конкретной проблемой — я не люблю себя и свою внешность. Мне не понравилась психолог, и второй раз я к ней не пришла. Я тогда подумала: «Плевать! Эта проблема с некрасотой как-то сама решится». И потом Земфире внезапно захотелось [про] это написать. 

— Ты обиделась на нее?

— Я посчитала, что она права, и скрылась. Потому что: «Да, я реально некрасивая». Мне стало очень стыдно.

— Как ты сейчас смотришь на все, что происходило?

— Мне все говорят: «Тебе надо было выпускать альбом, тебе надо было делать это, это». Мне надо было что-то жестко ответить, послать ее куда подальше, потому что она тогда это заслужила.

Но, если честно, зная себя ту, я бы все заново повторила и пришла бы к тому, что я имею сейчас. С самого детства я не любила себя. И только когда в меня это кинули на максимальном [уровне], когда меня обосрали на всю Россию… Это мне помогло решить проблему. Я бы вообще не решила ее без участия Земфиры.

Но Земфира потом нашла мою почту — в 2019 году, после Нового года. И написала извинения. Она извинилась и сказала, что просто заработалась. А я ей сказала, что не обижаюсь.

С этого конфликта можно было бы срубить кучу денег, это могло бы сделать меня мегапопулярной. Но я выбрала вариант разобраться в себе, и я рада, что рядом не было никаких продюсеров или хороших менеджеров. Потому что хороший менеджер и продюсер сделали бы из этого дикую конфетку. 

Я думала об этом и поняла, что мне хочется быть собой, немного открыть себя. Потому что важно то, что на самом деле я самый обычный человек. И новой EP я хочу просто добить все, чтобы я не боялась.

Например, я до сих пор боюсь, что у меня есть проблемы с алкоголем. Я зависимый человек, и я постоянно борюсь с зависимостями. Мне просто хотелось бы это сказать. Очень тупо — [публично] я говорю, что не употребляю наркотики, но на самом деле я борюсь с [алкогольной] зависимостью. Лучше правду говорить сейчас.