истории

«Правду можно убить, но все равно она победит» Пять лет назад в Киеве взорвали Павла Шеремета. Интервью матери журналиста — о сыне и поисках заказчиков убийства

Источник: Meduza

Ровно пять лет назад — 20 июля 2016 года — в Киеве был убит журналист Павел Шеремет, под его автомобилем взорвалась бомба. В конце 2019 года полиция арестовала трех предполагаемых исполнителей убийства, но поиск заказчиков до сих пор продолжается. В начале 2021-го появилась информация, что за убийством журналиста может стоять КГБ Беларуси. Шеремет — выходец из Беларуси, он негативно относился к политике Александра Лукашенко и называл его своим врагом. В пятую годовщину смерти журналиста «Медуза» публикует интервью с его матерью Людмилой Шеремет — текст подготовили корреспонденты издания «Украинская правда», в котором работал сам Шеремет.

— Людмила Станиславовна, каково это — быть мамой Павла Шеремета?

— Просто быть мамой Павла Шеремета. Просто быть мамой очень хорошего мальчика, которого я любила и берегла всю свою жизнь. Я к нему относилась просто как к своему сыну, как к очень хорошему мальчику, как к очень хорошему человеку. А дальше — [как к] достойному [человеку], у которого есть своя позиция, и эту позицию он никогда не предавал.

— Когда мы прилетали к вам на годовщину в Минск, в 2017 году, меня поразило, как вы рассказывали о его рождении, о том, как он пришел в этот мир. Можете рассказать нашим читателям тоже?

— Когда он пришел, он отсалютовал этому миру. Он родился с поднятой вверх рукой. Она была у него над головой. И мне так и сказали врачи, акушерка, которая принимала, говорит: «Ну вот, ваш сын отсалютовал миру, что он появился». И я заплакала от счастья.

— Вы упомянули о позиции Павла и отстаивании этой позиции. Это стремление к справедливости и правде кто в Павле воспитал?

— У нас вся семья такая. Вся семья и со стороны отца Павла, и моя семья — все всегда стояли на стороне правды и боролись за нее, и отстаивали, как могли. И Павел таким же родился. 

— У Павла в социальных сетях написано, что он сын партизана, внук партизана и сам партизан. Это тоже семейная история? Можете ее рассказать?

— У Павла дедушка был партизан по линии отца. И мой отец был тоже партизан, и писали о нем в газетах.

Прабабушка Павла была повешена немцами на площади в центре Осиповичей [город в Беларуси]. Собрали много народу на эту показательную казнь матери партизана, которая лечила раненых, помогала партизанам, как могла.

Отец должен был ее забрать утром, но не успел. А когда пришел за ней, то она уже была повешена в центре города. И конечно, он нес эту боль через всю свою жизнь.

Она — прабабушка Павла Пелагея Тарасовна — патриотка Беларуси, записана во всех книгах, анналах. Улица в Осиповичах названа ее именем. И деревня, где она жила, где потом жил дедушка Павла, где отец Павла родился, тоже названа ее именем — Козловской Пелагеи Тарасовны.

Поэтому да, Павел — правнук, внук партизана, сам партизан. И когда мы с ним разговаривали, он — ну, чтобы я не задавала лишних вопросов — всегда мне говорил: «Мамуська, мы ж с тобой партизаны?» Я говорю: «Да, сынок». Поэтому лишних разговоров у нас по телефону никогда не было. 

— Каким бы вы хотели, чтобы его помнили?

— Я хочу просто, чтобы его помнили. Чтобы его помнили как человека, который боролся за справедливость и который пронес через всю жизнь вот эти слова: «Сила не в силе, а сила в правде». То, что правду убить невозможно. Можно убить, но все равно она победит. Вот так мне кажется. 

— Различаете ли вы роль Павла в Беларуси, в России и в Украине? Память о нем в трех этих странах разная?

— Конечно, поскольку ситуация сейчас непростая в моей стране [Беларуси], и она очень отличается от той ситуации, которая в Украине. В Украине, хоть он там прожил недолго, но за пять лет он, видимо, сделал столько, что люди его помнят до сих пор. И в Беларуси помнят, и в России, потому что мне звонят и говорят — вот он такой вот был.

Я все эти великие слова воспринимаю с легким юмором, потому что это мой сын. Я говорю: «Да, спасибо, спасибо». Просто, видимо, громко об этом заявить еще не время. 

— Какую роль он играл в Украине? Какой вы ее видели и как вы ее видите сейчас?

— Так же, как и везде. Он боролся за правду. Мне очень нравилось, когда он работал на «Общественном телевидении России» и говорил о событиях, которые происходят в Украине.

И когда там начинали с ним спорить, он говорил: «А вы были там?» Причем это были ответственные люди. Они говорят: «Нет, но я читал и слышал». Он говорит: «Ну так, а я только что там был и знаю». 

Он нес настоящую, искреннюю правду. За это он боролся и поплатился тем, что его уволили [с ОТР]. Он, конечно, переживал, но делал честно свое дело.

И мне очень нравилось, как он работал в Украине. Я каждое утро смотрела онлайн-трансляцию радио «Вести» и прислушивалась к тому, как он разговаривал. Мне нравилось. Не потому, что это мой сын. Он правда очень достойно работал. Достойно работал на благо Украины, на будущее.

— А что он вам рассказывал об Украине, о том, что происходит?

— Он очень любил Киев. Когда я приезжала, он меня водил по этим улочкам и закоулкам. Даже вороны — он мне показывал, какие они интересные. Он искренне был влюблен в эту страну и даже язык начинал учить. И у него были такие планы, но вот не сбылось.

— Сейчас память о нем в Беларуси живет?

— Живет. Приходят к Павлу на могилу. Я, когда приезжаю, всегда вижу, что кто-то был. Значит, помнят.

— Всегда видите на могиле живые цветы?

— Да, цветы вижу. И в разговорах — и пожилые люди, и помоложе — помнят.

— Я никогда не забуду количество людей, которые пришли на прощание в Минске — оно длилось несколько часов.

— Не побоялись. Причем, я хочу сказать, это же не просто…

— Как вы думаете, как бы Павел реагировал на то, что сейчас происходит в Беларуси?

— Очень тяжело. Это было бы сложно, конечно, пережить. Очень тяжело реагировал бы — как все достойные люди. 

— Я думаю, он бы точно не смог молчать.

— Нет, нет, ну как? Как можно? Нет, конечно.

— Хочется немного поговорить о расследовании убийства. В конце 2019 года на брифинге, посвященном этому делу, президент Зеленский сказал, что многие услышали ответы на вопросы, которые всех беспокоили четыре года. Вы лично эти ответы получили?

— Нет.

— Почему? Что вас смущает?

— А какие ответы? Если обвиняют людей, если их арестовывают, то надо иметь какие-то очень веские основания для этого. А люди уже столько сидят… Два года длится это, и все то же.

— А вы смотрели тот брифинг?

— Да, конечно. Я только говорю о том, чтобы не пострадали невинные люди. 

— А у вас сложилось какое-то отношение, позиция по поводу этих людей, которых задержали?

— Какое у меня может быть отношение? Это должны делать правоохранительные органы, суд, прокуратура. Как я могу вообще даже в мыслях что-то держать? Это с моей стороны было бы просто преступно. Виновны, невиновны? Для этого есть соответствующие органы и доказательства. Суд идет. А у меня нет никакого — ни плохого, ни хорошего — отношения. 

— Вы верите в украинский суд? Его вердикту вы доверитесь?

— Я не знаю. Мне бы очень хотелось верить, чтобы люди не пострадали зря. Для этого же и идет суд — чтобы показать, что, да, они виновны, либо, наоборот, оправдать людей, чтобы люди невиновные не пострадали. 

— Вы следите за тем, что сейчас происходит в судебном процессе?

— Да. Но он такой медлительный. Я, конечно, смотрю, но иногда мне надоедает и я выключаю. Там есть наши адвокаты.

Мне очень хочется, чтобы это все проходило достойно, чтобы адвокаты с той стороны не хамили нашим адвокатам. Потому что мы не заинтересованы — я, по крайней мере, точно не заинтересована — в том, чтобы пострадали невиновные. 

— Когда в последний раз с вами встречался кто-то из украинских властей — раньше это был Порошенко — или представителей следствия? Или когда предлагали встретиться?

— Нет, никто не обращался ко мне. Единственное, я признательна [бывшему президенту Украины Петру] Порошенко за то, что он нас принимал дважды. И когда мы были на джазовом фестивале два года назад — он [уже] не был президентом, но тем не менее он подошел ко мне и выразил свое уважение, а я ему. И за это я ему признательна. 

— Сейчас какая-то коммуникация с вами ведется со стороны власти, правоохранительных органов?

— Нет.

— А вы бы хотели поговорить?

— Нет.

— Почему?

— Ну о чем я могу говорить? И так все все знают — надо проводить расследование. Это уже дело внутри государства. Что я могу просить? Проведите дело, расследуйте? Я понимаю, что это очень сложное дело и что действительно все не так просто, и я вижу, что все-таки что-то делается. О чем я могу говорить, когда столько страдает матерей? И не только я.

— Вы стали бы общаться об этом расследовании с белорусскими или российскими властями? Были ли такие контакты?

— Нет.

— Они не проявляли никакого интереса?

— Естественно. Если бы они проявили интерес, по крайней мере, я бы что-то ответила. Но нет, никакой заинтересованности не было. 

— В начале года информационное пространство всколыхнула публикация аудиозаписей, на которых руководители КГБ Белоруссии обсуждали слежку за Павлом и его физическое устранение. Вы наверняка знаете, о чем идет речь, и наверняка слушали эти аудиозаписи. Они для вас стали какой-то неожиданностью? И что вы думаете об этой возможной версии?

— Была такая версия — что, может быть, это белорусские спецслужбы. Я слушала аудиозаписи, конечно. В то время, когда такое происходило в стране, для меня не стало это особой неожиданностью.

Единственное, что меня, конечно, убило, это когда с таким цинизмом [один из руководителей КГБ] говорит: «Надо так взорвать, чтобы руки и ноги разлетелись в разные стороны». Я сразу даже это не услышала. Меня совсем это сразило, я довольно долго не могла прийти в себя. 

Вот только все это надо доказать. Это все требует доказательств.

— Есть какая-то версия, которой вы верите больше всего?

— Я ни во что не верю, ни во что. Павла моего нет. И сегодня должны расследовать и доказывать те, кто заинтересованы в том, чтобы показать, что они действительно власть, что они способны защитить своих людей. И не только в Украине. Вот и все. 

— Вы верите в то, что вы узнаете, кто сделал это и почему?

— Я могу верить только неопровержимым доказательствам, чтобы не гадать на кофейной гуще. 

— Вы упоминали лозунг, с которым жил Павел: «Сила не в силе, а сила в правде». За все это время, спустя пять лет, когда общество до сих пор эту правду так и не услышало, вы не разочаровались в этих словах?

— В этих словах я не разочаровалась. Люди боролись за правду веками, это не один год и не пять лет, и не столетие. И все-таки правда побеждала. Пусть не так скоро, но когда-нибудь [она] восторжествует. Может, меня уже и не будет.

— Что бы вы сейчас хотели сказать президенту Украины и людям, которые возглавляют правоохранительные органы, которые называли расследование убийства Шеремета делом чести?

— Делом чести, да, называли. Ну, что я могу сказать: боритесь за правду, и господин президент, и правоохранительные органы. Делайте честно свое дело и боритесь за правду до конца. Вот и все. Не только в расследовании убийства моего Павла, а во всем будьте честны и справедливы.