истории

Хирург Руслан Меллин оперирует жертв домашнего насилия. А еще записывает их истории и рисует пострадавших (и абьюзеров тоже). Вот его рассказ

Источник: Meduza

Руслан Меллин — челюстно-лицевой хирург, стоматолог-имплантолог из Кузбасской клинической больницы имени Беляева. За девять лет работы в больницах разных городов Меллин неоднократно работал с пациентами, пострадавшими от домашнего насилия, — чаще всего ими были женщины. Хирург выслушал их истории и сделал карандашные наброски, показав, как выглядят травмы его пациентов. Кроме того, Меллин рисовал и самих абьюзеров. Его работы станут частью выставки «Насилие в лицах», которая откроется летом 2021 года в Кемеровском медицинском университете. «Медуза» записала рассказ хирурга о работе с такими пациентами.

Руслан Меллин

хирург

В экстренные часы — когда в 16:00 уходят дневные врачи и до восьми утра остаются двое дежурных челюстно-лицевых хирургов — наше отделение чаще всего принимает пациентов с травмами лица. В день бывает примерно четыре-пять таких случаев.

До пандемии обычно это были мужчины, которые выясняли друг с другом отношения. Но когда началась пандемия, я заметил одну странную тенденцию: к нам стало поступать больше женщин. Причем разного социального статуса. Чаще всего они поступают с поврежденными скуловыми костями. Как правило, мужчины бьют кулаком в область глаза, отчего эта кость и ломается.

Для меня это [работа с жертвами насилия] уже давно обыденность — как бы жестоко это ни прозвучало. Первые два года я уделял много внимания таким пациентам, проживал с ними их личную историю. Но с опытом приходит осознание того, что так работать очень тяжело.

[Однако] если к ссадинам и побоям на лицах мужчин мы все привыкли, поскольку в обществе распространены такие понятия, как «мужчина-воин» и «мужчина-защитник», смотреть на изувеченное женское лицо страшно.

«Девушка с рублеными ранами лица и очень сложной судьбой»

Ужасы в моей практике случаются нередко — особенно в дежурные часы, когда в больницу поступает много пациентов с травмами челюстно-лицевой области, резаными и огнестрельными ранами лица. Но даже из этой огромной массы выбивается одна особенно дикая история.

В 2013 году, когда я работал в должности стоматолога-хирурга, ко мне в стационар поступила девушка 28 лет с рублеными ранами лица и с очень сложной судьбой.

Своих родителей она не знала, родственников у нее не было, все детство она провела в детдоме. Когда ей было 16, она попала в исправительное учреждение для несовершеннолетних — за воровство.

Два года спустя ее перевели во взрослую колонию, тогда ее документы были утеряны. Через четыре года она освободилась, но ненадолго. Жить ей было негде и не на что, поэтому она вновь начала воровать и снова оказалась в колонии.

Однажды она решила изменить свою судьбу. Нашла работу — устроилась сиделкой к матери одинокого мужчины. Он пообещал платить небольшие деньги — на еду хватит, а поскольку мать была в тяжелом состоянии, мужчина предложил жить у них.

Работодателю было около 50 лет. Как-то раз он пришел с работы пьяный, взял топор и безо всяких причин начал наносить удары — по голове девушки, по спине, по рукам, которыми она пыталась прикрываться. Утром мужчина протрезвел и увидел полуживую, истекающую кровью жертву.

Пострадавшая рассказывала мне, что смелости добить ее у истязателя не хватило и он просто бросил ее в свой погреб, чтобы она там умирала. В этом погребе несчастная провела около месяца.

Мужчина ее не насиловал, но на протяжении всего времени регулярно избивал. Девушку никто не искал. Ей удалось освободиться, когда он в очередной раз пришел домой пьяным. Она уговорила его выпить вместе — а когда этот человек уснул, сбежала.

На этом ее злоключения не закончились. На протяжении практически двух недель она боялась обратиться в больницу, поскольку думала, что без документов помощь ей не окажут. Жила на улице, спала в подъездах и подвалах. Однажды кто-то из прохожих, увидев ее, обратился в полицию. Так она и оказалась у нас в стационаре.

Помню тот день, когда она попала ко мне на осмотр. Я думал, каким нужно быть зверем, чтобы так изувечить девушку. И какую нужно иметь силу воли, чтобы все это вытерпеть.

Не оказать ей помощь я просто не мог. Но так как у пациентки не было документов, решение о госпитализации согласовывалось с заведующей и главным врачом.

Из-за большой давности травмы у девушки уже срослись сломанные кости лица, но в неправильном положении. К тому времени я еще не обладал достаточным опытом и навыками, чтобы провести такую сложную операцию по реконструкции лица. Да и необходимого оборудования у нас в больнице тогда не было.

Я созванивался с коллегами из челюстно-лицевой хирургии более крупного города, просил совета. Но делать операцию пришлось самому. Чтобы установить кости в правильное положение, сначала нужно было провести остеотомию (заново сломать), а уже затем фиксировать их в правильном положении. Так я устранил деформацию фрагмента лобной кости; так же поступил и с костями носа. А чтобы закрыть огромную рану и оградить лобную пазуху от окружающей среды, пришлось делать пластику мягких тканей.

Я ее выписал где-то на восьмой-десятый день. Помню, она мне сказала, чтобы я не переживал — говорила, ей есть где жить. Только спустя годы я понял, что она, скорее всего, наврала мне, чтобы утешить.

После этого случая я решил совершенствоваться в области челюстно-лицевой хирургии, чтобы иметь больше возможностей помогать таким пациентам со сложной судьбой. Надеюсь, я в этом преуспел.

«Избиения казались ей безобидными»

Вообще, пациенты редко честно и подробно рассказывают, при каких обстоятельствах их травмировали. Особенно женщины. Чаще всего говорят, что сами упали, ударились о косяк или во время игры их случайно задел ребенок. Оно и понятно: мало кто готов привлечь к ответственности своего мужа, отца своих детей. К тому же многие женщины зависят от своих обидчиков в финансовом плане. Но есть и те, для которых очередное избиение все-таки становится последней каплей.

Года три-четыре назад в больницу, в которой я тогда работал, поступила женщина 29–30 лет. У нее был перелом скуловой кости, рана в области брови и множественные гематомы. Через имеющуюся рану я сделал ей остеосинтез — это хирургическая репозиция и фиксация костных отломков при помощи различных титановых конструкций, которые обеспечивают устранение патологической подвижности. Затем я ушил рану, рубец остался практически незаметным.

Я был ее лечащим врачом. За время лечения она разоткровенничалась — видимо, надо было кому-то выговориться.

Как она сообщила, муж регулярно избивал ее, длилось это четыре года. Но раньше избиения казались ей безобидными. Травмы, как она говорила, были несерьезными — бил обычно один раз и слабо. Потом подолгу выпрашивал прощение, приносил в дом дорогие подарки, клялся в любви. Все классически. Кроме того, ей просто некуда было идти с двумя детьми. Работы не было: супруг был человеком со связями, обеспеченным и настаивал, чтобы она занималась детьми дома.

С каждым разом агрессии в его действиях становилось все больше. Во время ссор он начал отбирать у нее документы, ключи от квартиры и машины, телефон, все деньги, забирал даже верхнюю одежду зимой и вышвыривал ночью за дверь.

Тогда она решила, что нужно готовиться к разводу. Стала тихонько делать дубликаты важных документов, чтобы он не догадался, и увозить их из дома. Начала откладывать деньги на проживание, пока не найдет работу.

Естественно, однажды он обо всем узнал. В тот вечер у них были гости, тоже семейная пара. Он [муж пациентки] абсолютно хладнокровно ушел в другую комнату, надел на все пальцы кольца-печатки, чтобы нанести больше урона, а затем вытащил ее за волосы из-за стола, начал избивать и пинать ногами.

Друг семьи не заступился за нее, будто происходящее было в порядке вещей. Жена друга тоже молчала и не вмешивалась. От шума проснулись дети, но это абьюзера не остановило. Он продолжил избивать женщину на глазах у двух мальчиков.

Ей удалось вырваться из квартиры и вызвать полицию от соседки. Когда же она вернулась с полицейскими в квартиру, там уже была свекровь. И они втроем — муж, друг семьи и свекровь — стали настаивать, что она пришла домой в таком виде, что она регулярно отсутствует дома и он ни в чем не виноват. А свекровь принялась угрожать, что отберет у нее детей.

К счастью, полиция оказалась тогда на ее стороне. Задерживать обидчика не стали, но выпроводили из квартиры вместе со свекровью.

После написания заявления женщина и поступила к нам. Ее судьбу после выписки я не знаю. Но надеюсь, что она довела дело до конца. На тот момент, когда мы общались с этой женщиной, дело на жестокого мужа еще не завели.

«Настаивал, что она просто упала с кровати»

Эта история произошла около двух лет назад. В дежурное время поступило обращение: мужчина привез женщину без документов. С его слов, они были утеряны. Женщина была в тяжелом состоянии. Мужчина жаловался, что она более двух месяцев отказывается от приема пищи.

Кем он приходился пациентке, в каких он состоял с ней отношениях, узнать от него так и не удалось. Он всячески увиливал от прямых ответов. Рассказал только, что они живут вместе.

Пациентка была с критически низкой массой тела — сильно обезвоженная и ослабленная настолько, что практически не могла самостоятельно отвечать на вопросы. Но этого и не требовалось, поскольку ее сопровождающий постоянно вмешивался в ход опроса. Особенно когда я пытался выяснить, как и когда она получила травму и почему не обратилась вовремя в больницу. Он буквально не давал ей произнести ни слова.

Когда пациентка оставалась со мной наедине, она все время пыталась что-то сообщить, но тут же врывался ее предполагаемый мучитель: перебивал, настаивал, что она просто упала с кровати несколько месяцев назад.

Я начал осматривать пациентку. Было ощущение, что передо мной лежало тело, которое уже давно покинула душа: кости, обтянутые кожей. Ей было лет 40, но выглядела она на все 85. Ко всему относилась безразлично, слишком тяжелое было состояние.

У нее был перелом нижней челюсти с выраженным смещением отломков — более трех сантиметров. Контакта между отломками не было вообще. Такое смещение встречается редко и сигнализирует о том, что сила травмирующего фактора была крайне высока. То есть после обычного удара кулаком такое смещение не может появиться. Вот почему пациентка была так истощена, ведь с такой травмой без оказания помощи она просто не могла принимать пищу. А возможно, ей и не давали — и запрещали обратиться в больницу.

Показаний для экстренной госпитализации со стороны челюстно-лицевой хирургии у нее не было, поскольку давность перелома была большая. Но в целом пациентка оказалась тяжелой, поэтому я посоветовался с заведующим — и мы решили обследовать эту женщину и способствовать ее переводу в отделение терапии.

Пока проводилось обследование, сопровождающий случайно узнал, что на каждого пациента с травмой подается экстренное извещение в полицию — это положено по закону. Тогда он забрал свою жертву и сбежал с территории больницы.

Мы не можем насильно держать пациентов. Кроме того, эти люди были у нас на этапе обследования, а не в отделении: [находились] где-то в корпусах больницы. В любом корпусе есть выход. Через него он тайно и увел пациентку.

«Гематома возникла сама по себе»

Обычно детей к нам привозят из-за того, что на них напали животные или они получили травмы на спортплощадках. Но были и случаи домашнего насилия. Расскажу об одном из них.

Произошло это в начале 2018 года. Тогда в нашу больницу поступила девочка, ей было два-три месяца. У нее была выраженная гематома в области щеки. Мать девочки, по всей видимости, была наркозависимой. Кроме того, у нее была ВИЧ-инфекция. В период беременности она не наблюдалась у врача и не принимала нужных препаратов для того, чтобы ребенок родился здоровым. Поэтому у него после рождения также было подозрение на ВИЧ-инфекцию.

При поступлении девочка была сильно обезвожена и абсолютно невосприимчива ко всему окружающему. Обычно в таком возрасте дети уже уверенно держат голову, реагируют на окружающих и даже активно улыбаются знакомым лицам — но не в этом случае. Руки к взрослым она тоже не тянула. Вообще, если честно, было ощущение, что ребенок уже устал от всего, что происходит вокруг.

Конечно, ребенка сразу определили в отделение реанимации. На протяжении всего периода госпитализации мать не интересовалась состоянием дочери. А когда мы пытались выйти с ней на связь, шла на контакт очень неохотно, утаивала информацию, долго скрывала факт травмы. Выстроить с ней диалог никак не удавалось. Поначалу она настаивала, что гематома возникла сама по себе. Но по опыту могу сказать, что такое практически невозможно. Было ясно, что она говорит неправду. Я сам отец — как может такой маленький ребенок получить травму сам? В таком возрасте дети полностью зависят от своих родителей. Так что был очевиден факт жестокого обращения.

При очередной беседе удалось уличить мать во лжи. Она практически созналась, что гематома возникла из-за того, что ребенок был избит. Она не говорила прямо об этом, но и не отрицала, когда ей задавали прямой вопрос — намекая, что врач прав. 

Женщине объяснили, что правда о травме важна для жизни ее ребенка. Что если она не скажет все как есть, вылечить девочку не удастся. В работе нам часто приходится прибегать к различным ухищрениям, чтобы добиться правды от пациента, ведь достоверная информация может в корне изменить подход к лечению. Разные бывают причины, почему они говорят неправду. В популярном сериале «Доктор Хаус» герой, которого играет Хью Лори, правильно делал, что верил только своему критическому мышлению.

Мы пытались лечить девочку консервативно, не хотели делать разрезы такой крохе. Но в итоге гематома все же нагноилась: у ребенка отсутствовал нормальный иммунитет, организм был ослаблен. Поэтому операция была неизбежна. Я ассистировал на той операции. Пришлось сделать разрезы на лице, чтобы выпустить гной и кровь. Заживало все на девочке очень плохо и медленно. После стабилизации состояния ребенка перевели из реанимации в отделение раннего детства. Мы, челюстно-лицевые хирурги, уже выступали в роли консультантов, каждый день ходили делать перевязки.

Конечно, мы передали информацию в полицию. Судьба ребенка после выписки мне неизвестна. Думаю, к этой истории подключились органы опеки.

«Объяснял, что сама виновата»

Эта история произошла летом 2018-го. Ко мне в стационар поступила девушка лет 30, с множественными ушибами лица. Я провел мануальный осмотр, ей выполнили рентгенографию. Диагноз: «перелом левой скуловой кости со смещением». Причем смещение было значительным. Также имелись множественные ушибы мягких тканей лица и сотрясение головного мозга. Иными словами, на лице девушки не было живого места.

Позже из разговора с ней я узнал, что ревнивый сожитель неоднократно бил ее по голове. Из-за симптомов сотрясения головного мозга первые два дня ее нельзя было оперировать. После стабилизации состояния я выполнил репозицию скуловой кости, зафиксировал ее титановой пластиной. Я решил оперировать внутриротовым доступом, то есть без разрезов на коже — хотя это технически было очень сложно. На десятый день пациентка выписалась, стала лечиться амбулаторно.

У нас в стоматологической поликлинике было три специалиста, в качестве лечащего врача она остановила свой выбор на мне. Ходила на приемы без прогулов, но всегда в сопровождении мужчины, который ее избил. Сопровождающий внешне вел себя как любящий молодой человек: всегда держал ее руку, гладил по голове, пока они ожидали приема в очереди. Тогда у меня не укладывалось в голове, как может такой любящий и нежный мужчина нанести столь серьезные травмы своей девушке.

Настораживало, правда, что она не хотела, чтобы он ее обнимал — ей это явно не нравилось. Думаю, он не любовь показывал, а свою власть над ней. Обнимал ее всем телом и, как мне показалось, тем самым давал понять, что она никуда от него не денется. Когда девушка оставалась на приеме одна, то просила, чтобы я проводил описание ее травм с особой тщательностью, поскольку она собиралась обращаться в суд.

Через месяц, когда лечение подошло к концу, она расплакалась и рассказала подробнее о своей жизненной ситуации. Оказалось, что то, что я видел в коридоре, не было никакой любовью. Ревнивый мужчина просто уговаривал девушку забрать заявление из полиции. Сожитель занимал серьезную должность в администрации города. Он мог потерять работу.

Общаясь с ней, я видел страх в ее глазах, потому что парень бил ее полтора года — ровно столько, сколько они и встречались. Уйти она боялась, потому что он пугал связями, к тому же был неплохо развит физически. Я видел, что она испытывает обиду — от того, что не может постоять за себя, что терпит регулярные побои, что некому за нее заступиться.

Оказалось, молодой человек употреблял психотропные вещества. В тот вечер, когда все произошло [избиение, после которого девушка обратилась в больницу], он также был под действием наркотических препаратов. Пришел с работы чуть позже, чем обычно, и молча, без каких-либо объяснений начал бить по лицу. Девушка упала, после чего он стал бить ее ногой, тоже по лицу. После второго удара она потеряла сознание. А когда очнулась, парень уже жалел ее, объяснял, что она сама виновата и что он уже вызвал скорую, так что повода волноваться нет. 

Закончилась эта история тем, что девушка все-таки простила своего обидчика и забрала заявление из полиции. А он, в свою очередь, пообещал, что не будет преследовать ее.

Уверен, что принятие закона о домашнем насилии необходимо. Но действовать он будет только тогда, когда жертвы не будут бояться им воспользоваться, зная, что мучитель точно понесет заслуженное наказание.