разбор

Максим Трудолюбов выбрал главные книги 2020-го (и одну 2019-го), в которых есть ответы на вопросы, пережившие ковид Есть ли у демократии будущее? Технологии поработят людей? Или победит добро?

Источник: Meduza

Рубрика «Идеи» построена на книгах — часто старых, но иногда и совсем новых. Редактор «Идей» Максим Трудолюбов разобрал завалы на своем столе (на самом деле нет, потому что книги он читает в основном в электронном виде, не имея, к своему большому сожалению, возможности хранить бумажные) и рекомендует к прочтению несколько из тех, что вышли в 2020 году. Некоторые из этих работ уже успели перевести на русский. Судя по получившемуся списку, пандемия лишь обострила многие из публичных дискуссий, шедших до нее. Все эти споры отзываются и в России, хотя не всегда это очевидно.

Есть ли будущее у демократии?

Landemore H. Open Democracy: Reinventing Popular Rule for the Twenty-First Century. New York: Princeton University Press, 2020.

Одна из важнейших дискуссий, идущих сегодня в мире, вызвана тем, что все больше людей — далеко не только в России — чувствуют себя не представленными в деле управления своей страной или регионом. На рубеже 1980-х и 1990-х годов либеральная демократия пережила исторический триумф. Столько демократических стран, как теперь, не было никогда в истории — но настроение их граждан от этого не улучшается.

По данным комплексного исследования «Удовлетворенность демократией в мире», доля недовольных демократией на планете росла на протяжении минувших 25 лет и сейчас приближается в среднем к 60%. Речь не об отказе от демократии в пользу, например, авторитарной модели управления — скорее, о разочаровании граждан в способности их государств решать конкретные, близкие людям проблемы.

Автор книги «Открытая демократия. Народовластие в XXI веке» Элен Ландемор — представительница «новой» политологии, группы сравнительно молодых исследователей, готовых ставить под вопрос ранее незыблемые установки. Ландемор считает, что корень проблемы современных обществ — в неспособности профессиональных политиков, сделавших карьеру в традиционных политических партиях, кого-либо представлять. Попытки «улучшать» политиков, совершенствовать партии или как-то менять условия репрезентации, по мнению Ландемор, не помогут разрешить глубокий кризис.

Но сделать это поможет то, что она называет «открытой демократией» — настоящее правление масс. Ландемор напоминает об опыте античных и средневековых республик и предлагает выбирать временных должностных лиц примерно так же, как это делается при отборе членов коллегии присяжных заседателей — методом случайной выборки. Исследовательница опирается на волну недавних работ в политологии, показывающих, что граждане, получившие власть на ограниченный срок методом случайного отбора, вполне способны принимать сложные и «взрослые» решения.

А у либерализма есть альтернатива, кроме авторитарной?

Покок Дж. Г. А. Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция. Пер. с английского. М.: Новое литературное обозрение, 2020.

Книга «Момент Макиавелли» пришла к российскому читателю с большим опозданием. Это классическая работа в традиции интеллектуальной истории и истории понятий, изданная еще в 1975 году.

Ее автор, кембриджский профессор Джон Покок, зафиксировал момент, когда во второй половине ХХ века республиканская традиция политической мысли оказалась вытеснена либерально-демократической. В центре внимания, гораздо более молодой либеральной идеологии были форма и процедура правления, в частности тип голосования и политическое представительство. Республиканизм тоже построен вокруг ценности свободы, но не интересуется представительством.

В классической республике каждый — полноправный гражданин, который не делегирует полномочия другим, а прямо участвует и в общественном обсуждении проблем, и в их решении. Обсуждение при этом не менее важно, чем политическое действие. С точки зрения Покока, история дискуссии, политического языка — и есть история политики.

«Публика» — смысловое ядро слова «республика» — не любое собрание, а объединение людей, связанных пользованием общими вещами (например, инфраструктурой), а также совместно вырабатывающих правила пользования этими вещами, объяснял для одного из материалов рубрики «Идеи» профессор и руководитель центра Res Publica Европейского университета в Санкт-Петербурге Олег Хархордин. Равенство по-республикански — это не всеобщее избирательное право (которое распространилось совсем недавно) и не равенство, например, в доходах, а равные шансы на участие в исполнительной, законодательной и судебной власти. Демократия — это структура и процедура, а республика — процесс, постоянное общее действие.

Может ли страна подвести черту под прошлым и начать новую жизнь?

Эппле Н. Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах. М.: Новое литературное обозрение, 2020. 

В книге «Неудобное прошлое» Николай Эппле, филолог и исследователь мемориальной культуры, обобщает несколько ключевых историй о взаимоотношениях обществ с преступлениями, совершенными их государствами в прошлом. Преступления, совершенные государствами, политиками и чиновниками при исполнении ими служебных обязанностей — это всегда проблема, ведь любому государству и обществу, даже после смены власти и политической системы, нелегко судить самого себя. Перекладывать же ответственность за преступления прошлого на время, обстоятельства и врагов — гораздо проще.

Если послевоенный опыт Германии остается в России на слуху, то более схожие по условиям с Россией истории Аргентины, Испании, Польши, ЮАР и Японии известны хуже. Каждый из этих случаев разобран в книге коротко, но основательно. Книга расширяет кругозор русскоязычного читателя в части исследований по всем вопросам, связанным с памятью и мемориальной культурой. По советской истории и, в частности, по государственному террору существует огромная мировая и российская литература, между тем в России участники публичных дискуссий как правило прибегают лишь к небольшому числу известных книг. Можно надеяться, что работы и книги, использованные Николаем Эппле в работе, обогатят общественный разговор о прошлом.

Анализируя циклы проработки прошлого в разных странах и рассматривая применявшиеся решения (суды, люстрации, комиссии по примирению и т.д), Эппле находит в разбираемых им случаях общие черты и предлагает синтез. Среди этапов, через которые, по наблюдениям Эппле, проходили все упомянутые выше страны, было формулирование отчетливого отношения к преступлениям прошлого, «узнавание врага в лицо», подведение черты под прошлым, налаживание обновленной связи с прошлым на новом историческом этапе. По мнению автора, проделав эту или близкую последовательность действий, общество может вылечить национальную травму.

За последние пять тысяч лет жить стало лучше? Или только на Западе?

Пинкер С. Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше. Пер. с англ. М.: Альпина нон-фикшн, 2021.

Книга «Лучшее в нас» вышла в 2011 году и в свое время широко обсуждалась. Теперь она есть и на русском языке (научный редактор — Екатерина Шульман). Научные интересы Пинкера, канадского ученого, работающего в Гарвардском университете, — эволюционные процессы формирования языка, психология обучения, кооперации и коммуникации. Но Пинкер — еще и человек с идеей и неутомимый полемист.

Книга «Лучшее в нас» написана с просветительской целью. Катастрофы, войны, конфликты, которыми заполняется новостной день, мешают человеку видеть долгосрочные процессы, измеряемые столетиями и тысячелетиями. А долгосрочная — и самая недооцененная в мире — тенденция ведет к тому, что насилия становится меньше, а не больше. Стремясь убедить в этом читателя, Пинкер, по сути, написал большой публицистический трактат, построенный на разнообразной статистике.

Пинкер не утверждает, что за минувшие две тысячи лет люди каким-то образом стали «лучше». У человека по-прежнему есть склонность к насилию, но человеку как высоко социальному биологическому виду свойственна и склонность к сотрудничеству. По мере развития цивилизации возможностей для сотрудничества открывалось все больше — и люди осознавали, что заключать мирные сделки выгоднее, чем достигать целей силой.

Один из ключевых процессов в мире, идущий около пяти тысяч лет, считает Пинкер, — это «процесс усмирения», то есть переход от образа жизни в группах охотников и собирателей к земледельческим цивилизациям с городами и правительствами. По данным, собранным в книге, количество насильственных смертей за весь этот долгий период снизилось в пять раз.

С момента выхода книги в мире происходило — и продолжает происходить — немало конфликтов, включая гражданскую войну в Сирии, войну в Украине, недавнюю войну в Нагорном Карабахе, резкое усиление репрессий против граждан Беларуси. Пинкер наверняка скажет, что на долгосрочной статистике эти события скажутся минимально.

Однако к нему и есть другие претензии. «Большие нарративы», как раз такие, как у Пинкера, вызывают в научной и читающей среде все меньше доверия. Писатель и публицист из Индии Панкадж Мишра в статье для «Нью-Йоркского книжного обозрения» замечает, что книги «Лучшее в нас» и «Просвещение сегодня. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса» (еще одна книга Пинкера, недавно вышедшая по-русски) построены на западоцентричном взгляде на историю, провозглашающем либеральный западный мир единственной прогрессивной культурой, на которую стоит ориентироваться всем остальным. Мишра видит в этом «интеллектуальный нарциссизм».

Кто больше угрожает свободе — корпорации или государства?

Zuboff Sh. The Age of Surveillance Capitalism: The Fight for a Human Future at the New Frontier of Power. New York: PublicAffairs, 2019.

За время ковидного года значимость инфраструктуры интернета, социальных сетей и прочих инструментов дистанционного общения возросла многократно. А значит, расширились и укоренились возможности проникнуть в частную жизнь. Вышедшая в доковидный 2019 год книга Шошаны Зубофф о «надзорном капитализме» (surveillance capitalism) обретает сегодня особую актуальность.

Еще 20 лет назад цифровое будущее было принято видеть светлым. Ожидалось, что оно обогатит человеческий опыт и наделит индивидуальность новыми возможностями. Интернет, конечно, многое сделал для демократизации доступа к знанию и помог создать множество творческих и антиавторитарных проектов. Но собственники данных и те, кто могут их использовать для слежки, выиграли еще больше.

Есть известная фраза: «Если товар для вас бесплатный, то вы не клиент, вы — товар». Зубофф говорит, что это давно не так. Люди — не товар, но источник природной ренты, объекты технологически продвинутой операции по добыче сырья — при том, что возможностей перестать быть объектом этой операции у людей все меньше. Разговор об интернете и социальных медиа — давно уже разговор не о технологиях, а об экономике, политике и благополучии человека.

Зубофф стремится показать, что цифровая мечта была наивной иллюзией и обернулась гигантским коммерческим проектом, который она предлагает называть надзорным капитализмом. Индустриальный капитализм ХХ века стремился преумножить эффективность средств производства. Надзорный капитализм XXI века стремится увеличить эффективность сбора данных о человеческом поведении и управления человеческим поведением. Это уже не антиутопия, а вполне осуществимый проект, над которым работают лидеры информационного и коммуникационного бизнеса.

Зная обо всех лайках, круге общения, политических предпочтениях, купленных товарах, совершенных поездках, звонках, походах в гости и пробежках в парке, владелец данных может предсказывать дальнейшее поведение объекта наблюдения. Зубофф называет это фьючерсами на человеческое поведение, рынок которых уже сегодня хорошо развит.

Долгое время я думал, что угроза суверенитету индивидуальности и неприкосновенности частной сферы в демократических странах исходит от корпораций, а в авторитарных — от государства. Но если подумать, российский случай не стоит считать полной противоположностью картине, нарисованной Зубофф. Государства всюду могут получить данные, собираемые корпорациями — где-то сделать это труднее, где-то легче. Разница между странами — в степени доступности данных для третьих сторон.

В российской ситуации, как мы могли недавно убедиться, надзорный капитализм имеет форму нерегулируемого черного рынка данных, которые может купить любой желающий по бросовым ценам. Стремление поставить информацию под контроль государства превратило ее в товар, на котором всегда готовы заработать силовики и чиновники.