истории

Так делать точно не нужно :) Как девочка из Красноярска сняла видео о том, что людей нельзя убивать, — а к ней ворвалась ФСБ и отправила ее в психдиспансер. Репортаж Ирины Кравцовой

Источник: Meduza

24 августа в пять утра сотрудники ФСБ ворвались в красноярский дом, где живет с семьей 14-летняя Алена Прокудина. По данным силовиков, девочка подписана во «ВКонтакте» на группу, посвященную расстрелу школы «Колумбайн». Они обыскали дом, изъяли игрушечный лук, пневматический пистолет и дневники девочки — и уговорили ее мать согласиться на обследование ребенка в психдиспансере (а когда она решила забрать оттуда дочь — через суд принудительно госпитализировали ее на неопределенный срок). Спецкор «Медузы» Ирина Кравцова съездила в Красноярск, встретилась с семьей Алены и рассказывает, как спецслужбы и психиатры посчитали, что местные дети представляют собой реальную угрозу — и какими методами решили ее ликвидировать.

14-летняя Алена Прокудина две недели живет в красноярском психдиспансере. К ней не пускают родителей, ей разрешают звонить домой с больничного телефона раз в день в присутствии сотрудника диспансера. В первую неделю врачи запрещали ей гулять даже вокруг больницы — под предлогом того, что она может быть «опасна для самой себя».

Алену поселили в разнополую палату: вместе с ней живут девять парней и три девушки. Друг от друга подростков отделяют тряпичные ширмы; медсестры требуют, чтобы дети спали в нижнем белье — Алена стесняется. В палате душно и тесно. Аленины соседи по палате принимают серьезные лекарства, поэтому им нужно спать 13 часов в сутки, но поскольку палата общая, Алене тоже велено находиться в кровати 13 часов. Из них около восьми часов она спит, а потом просто лежит в постели до тех пор, пока ей не разрешат встать. Из развлечений у школьницы только книги; телефон и компьютер у нее изъяли.

1 сентября силовики и врачи через суд добились принудительной госпитализации школьницы в психдиспансер на неопределенный срок — из-за того, что она подписана во «ВКонтакте» на некий паблик о «Колумбайне».

Почему одним можно обижать других?

Весной 2019 года семиклассники 153-й красноярской школы избили одноклассника на школьном дворе. Алена Прокудина, которая училась в его классе, пришла домой подавленная — и рассказала матери, Ольге Прониной, что на мальчика напали только из-за того, что он носил прическу каре, и «все посчитали, что он гей». Несколько дней после этого конфликта «школа стояла на ушах», но вскоре все забылось, и, как Алена рассказывала матери, «в школе продолжали травить [других детей]».

По словам сестры Алены, 22-летней Дарьи Глинской, девочка никогда не была в школе «ни лидером, ни угнетаемой»: она держалась независимо, у нее всегда было несколько близких подруг, «одноклассники ее по-своему уважали».

Тем не менее, Ольга Пронина замечала, что дочь всегда очень задевало, когда кого-то унижали. «В школе была группировка ребят, которая травила тех, кто послабее, — рассказывает Ольга. — Алену они не обижали, но она всегда очень сопереживала тем, кого обижают. Это заставляло ее задумываться о том, почему есть сильные и слабые, почему одни считают, что могут себе позволить обижать других?»

Ольге кажется, что на дочь повлияли сериалы, которые она в последние годы смотрела на Netflix (мать смогла припомнить «Академию Амбрелла» и «Очень странные дела»). Матери казалось, что Алене нравилось то, что там была «показана справедливость». По просьбе дочери она смотрела сериалы вместе с ней. В каждом из них «главными героями были те, кого травили другие, над кем незаслуженно издевались — и именно эти герои показаны самыми классными, крутыми и смелыми, будь то темнокожие, полные или люди нетрадиционной ориентации».

После случая с избиением одноклассника весной 2019 года Алена, по словам матери, стала интересоваться темой травли в школах, и так «постепенно весной 2019 года узнала о „Колумбайне“, потому что как раз весной эти обсуждения разгораются среди подростков» (по-видимому, имеется в виду, что нападение на американскую школу произошло в апреле).

«Алена не вставала на их [нападавших] сторону, — поясняет мать. — Но пыталась понять, почему они выбрали настолько радикальный способ решения своих проблем? Могли ли они поступить иначе? Кто им должен был помочь справиться? Есть ли выход?»

Ольга, по ее словам, знала, что дочь читает об этом в интернете, и ей «даже в голову не приходило запрещать ей интересоваться этими вопросами»: «Когда она приходила ко мне со своими размышлениями и вопросами, я ей только всегда говорила, что как бы кого ни травили, он должен осознавать ценность чужой и своей жизни, и что месть никогда не помогает восстановить справедливость. Алена всегда со мной в этом соглашалась».

* * *

Весной 2019-го после случая с избиением одноклассника Алена стала просить мать перевести ее в другую школу. Но та отказывала, считая, что смена учебного заведения проблему не решит: «Подростки же везде одинаковые». В сентябре того же года Алена узнала, что ее лучшая школьная подруга перешла в другую, 155-ю школу. Во второй четверти восьмого класса мать наконец сдалась и перевела дочь в ту же школу и тот же класс, где училась подруга. Впрочем, вскоре выяснилось, что та уже обзавелась там новыми друзьями и с Аленой дружить не хочет.

Алена рассказывала матери, что в классе постоянно «очень громко шумят, многие курят едва ли не на уроках и целуются», ей там было неуютно. Часто она говорила матери: «Мама, вот ты меня ругаешь, а даже не представляешь себе, как [плохо] ведут себя мои сверстники. Я у тебя еще подарок». Алена перестала понимать, зачем ходить в школу, если «нормально учиться там все равно не удается» — и попросила перевести ее на семейное обучение. Ольга посоветовалась с сотрудниками районо, те сказали, что сейчас домашнее обучение в моде, и она согласилась попробовать.

Со второго полугодия восьмого класса Алена полностью самостоятельно осваивала программу, и в конце года должна была сдать экзамены в школе. Поскольку школьные графики сдвинулись из-за коронавируса, сдавать экзамены Алене предстояло не в мае, а 25 августа. Осознав, что учиться самостоятельно ей тяжело, она решила с сентября вернуться в 155-ю школу.

Видео о том, как делать точно не нужно

14-летняя Алена Прокудина живет с родителями в частном доме в Красноярске. У них две собаки — Марта и Мэгги — и четыре кошки. 24 августа в пять утра сотрудники ФСБ начали долго звонить в звонок; одновременно они так затарабанили в их шаткий деревянный забор, что Ольге показалось, будто «весь дом завибрировал». Марта и Мэгги, сидевшие возле калитки, залаяли. Мужчины из-за забора заорали хозяевам: «Если сейчас же не уберете собак, мы их перестреляем!»

После того, как отец Алены Дмитрий Прокудин открыл дверь, силовики в бронежилетах с оружием ворвались в дом, чтобы обыскать детскую комнату 14-летней восьмиклассницы Алены. Как вспоминает Прокудин, в операции участвовали около десяти человек: примерно пятеро были в униформе, несколько человек в штатском и несколько понятых. «Тот, что в штатском, сунул мне в лицо бумагу, в которой, вероятно, объяснялось, в чем они обвиняют мою дочь, — рассказывает Дмитрий. — Но они сразу же эту бумагу от меня отдернули, так что я даже не успел ничего прочитать».

Родителей Алены усадили на диван в гостиной, а ее отвели в ее комнату — и начали выбрасывать из шкафов ее вещи. Что именно искали, не сообщили. Оперативники рассредоточились по разным комнатам. Вскоре они бросили в свой мешок любительский спортивный лук со стрелами, пневматический пистолет, давно сломанный тетрис, Аленин телефон, компьютер, роутер и ее личные дневники.

Дмитрий Прокудин — он увлекается исторической реконструкцией — сам сделал лук из дерева и подарил старшей дочери, 22-летней Дарье, когда в 15 лет она посещала секцию лучной стрельбы. Наконечники стрел он обмотал поролоном, «чтобы ранить ими было никого нельзя». С тех пор, как Дарья выросла, лук пылился на веранде. Там же лежал и пневматический пистолет: около четырех лет назад друг Дарьи пришел к ней в гости, принес пистолет — и позвал ее пойти в поле пострелять по бутылкам (этими пулями, по словам Дарьи, можно было только сбить бутылки, но даже разбить нельзя). После того визита молодой человек забыл пистолет дома у подруги, вскоре переехал и так до сих пор за ним и не вернулся. По словам Прониной, лук и пистолет всегда валялись на веранде, но никто ими не пользовался и даже не думал от кого-то скрывать.

Во время обыска комнаты Дарьи оперативников особенно заинтересовали ее «рецепты духов». По словам Прониной, силовики начали трясти этими записями и выяснять, что это. Мать объяснила, что дочь сама делает духи — и у нее даже есть страница на сайте «Ярмарка мастеров». Сотрудники ФСБ ответили: «Знаете, вообще-то когда бомбы делают, тоже рецепты пишут».

По словам Ольги, обыск сопровождался рассуждениями эфэсбэшников, что «за интерес к таким темам нужно было лупить дочь ремнем, а не разговаривать с ней». Пронина, напротив, всю жизнь была уверена, что «запрещать ребенку что-то — тем более думать о чем-то — бессмысленно, а то, что дочь неравнодушна и интересуется самыми разными вопросами, — похвально».

Еще Ольга вспоминает, что за две недели до того, как в их дом ворвалась ФСБ, к ним приходила сотрудница отдела по делам несовершеннолетних (ПДН МВД). Она сказала, что к ней поступил запрос «проверить Алену». По словам Ольги, сотрудница ПДН «мягко» спросила у нее: «Вы знаете, что ваш ребенок сидит в запрещенных группах?» Ольга ей рассказала, что действительно у дочери был интерес «к проблемным темам», и она делилась на эту тему мыслями с ней.

Затем сотрудница ПДН вошла в комнату к Алене и «стала расспрашивать [девочку] по поводу группы „Колумбаин“». Она попросила Алену показать ей фотографии на телефоне и свои аккаунты во «ВКонтакте» и инстаграме. После этого гостья «написала объяснительную», прочитала ее Ольге и попросила подписать: в бумаге сотрудница ПДН сообщала, что ничего опасного в Аленином поведении не заметила и никаких мыслей создавать террористическую группировку у Алены нет.

Названия подозрительных групп «ВКонтакте» силовики, обыскивавшие дом, Ольге не назвали. И вообще не оставили никаких документов, в которых бы говорилось, в чем именно подозревают ее дочь. Когда позже Ольга стала спрашивать у Алены, о каких именно группах идет речь (девочка подписана во «ВКонтакте» на 600 пабликов), та ответила, что сама не понимает этого. «Мы попросили ее близкую подругу прислать нам ссылки на группы, в которых они сидели. Она прислала пяток групп с щекотливыми темами: там были группы, где рассказывались истории про маньяков, группа с новостями, которые не прошли цензуру. Пока я смотрела это все, то и сама на какое-то время аж залипла — яркие заголовки, все интересно, ощущение, что читаешь что-то такое запретное», — говорит Ольга.

* * *

В 2020 году Алена начала ходить в киношколу «Твори-гора». Летом она с подругой сняла и выложила в тикток видео: под песню «Pumped up Kicks» группы Foster the People Алена заходит в свою комнату с нарисованной ссадиной на лбу и прикладывает к губам трубку из бумаги — словно сигарету (в песне лирический герой закуривает самокрутку). Затем девочка что-то пишет в дневнике, достает из шкафа пистолет — тот самый, с веранды — и осторожно кладет его во внутренний карман черного кожаного плаща, который доходит ей до щиколоток (это плащ ее отца). Пересекает в таком виде свой огород — по тропинке, которую обрамляют высаженные мамой цветы; достает пистолет и изображает выстрел в воздух.

На черном фоне под ту же песню появляются слайды: «Пожалуйста, перестаньте травить сверстников. Буллинг и скулшутинг — ужасные вещи», «Это видео показывает то, как делать точно не нужно :)», «Оружие фейковое», «Всех люблю :)»

Мать сама разрешила дочери использовать в ролике пистолет, рассказывает Ольга Пронина «Медузе» — но «все время съемок ходила за ней по огороду и контролировала весь процесс». Раскадровку этого ролика Алена записала в свой дневник, который у нее изъяли при обыске. Еще, по словам матери, Алена снимала фильмы про «мир после коронавируса» и «постапокалипсис».

* * *

Обыск в доме Прокудиных продолжался три часа. За это время родителям так и не объяснили, в чем подозревают их дочь, и не оставили никаких документов. После того, как силовики обыскали дом, они объявили: «Мать и дочь, проедемте». Куда предстоит ехать, они отказывались сообщить. Впрочем, Алена направилась к выходу уже с зубной щеткой и пастой в руках.

Их привезли в краевой психоневрологический диспансер № 1. Там Алену взвесили, измерили ее рост и температуру. Все это время Ольга Пронина была уверена, что с ее дочерью сейчас поговорит психолог и отпустит. Однако после взвешивания Ольге сообщили, что оформляют документы на госпитализацию ее дочери. «Психологических тестов», по словам матери, они не проводили, но почему-то решили, что Алена должна у них остаться на обследование на три дня.

В этот момент приехал некий силовик; по словам Ольги, это был «начальник от ФСБ», который не присутствовал утром при обыске. Он предложил Ольге выйти на улицу и там «вел себя очень вежливо и всячески показывал, что желает моей дочери добра». Ольга объяснила ему, что три дня в психдиспансере — это очень долго, и что Алене 25 августа нужно сдать экзамены за восьмой класс в школе, чтобы снова пойти на очное обучение с сентября. Он пообещал, что в психдиспансере Алену продержат максимум три дня, и что он даже готов проявить участие и «устроить все так, чтобы ее приняли в школу без экзаменов».

Ольга говорит, что интонация собеседника «была очень дружелюбной, мягкой и располагающей», она ему поверила и рассудила, что «если с Аленкой там просто побеседует психолог, и экзамены сдавать не придется, это даже хорошо, ведь экзамены для ребенка это тоже стресс». «Он сказал, что Аленке просто нужно провести тестирование, якобы — вы же сами понимаете, что это подросток, гормоны играют, — рассказывает Ольга. — Он так по-дружески сказал, мол, тестирование не повредит: Вы сидели в ее компьютере везде? Видели ее телефон? Я говорю: нет, конечно, я не могла полностью видеть. Он говорит: „Вот видите, почему бы ее не протестировать?“ Я такая: действительно, почему бы ее не протестировать? Я представляла себе, что ей просто позадают вопросы, понаблюдают пару дней, и я заберу ее домой».

Ольга вернулась к дочери, рассказала ей о своем разговоре с сотрудником ФСБ и спросила: «Ну, что, Ален, скажешь-то?» Дочь, по словам Ольги, «тоже доверилась» и согласилась.

Ни в день госпитализации, ни на следующий день к Алене в психдиспансере никто из сотрудников не подходил. Поскольку телефон у нее отобрали при обыске, домой ей позволяли звонить со стационарного телефона только раз в сутки на пять минут одному из родственников — в сопровождении медсестры. По телефону Алена говорила матери, что у нее «все нормально» и просила, чтобы родные о ней не беспокоились. «Папа, у меня здесь какой-то день сурка. Мне очень хочется домой», — сказала Алена по телефону отцу. Навещать Алену родным запретили. Несмотря на то, что детям в психдиспансере разрешают гулять каждый день, Алене отказывали в прогулках.

На третий день пребывания в стационаре Алену попросили заполнить «общий тест (на интеллект, память и эмоции), который изначально дают всем поступающим». Когда к концу третьего дня пребывания в психдиспансере — вечером, 27 августа — мать и сестра поняли, что выпускать Алену никто не собирается, они направили на почту руководства больницы и в краевой минздрав письма о том, что отзывают согласие на госпитализацию Алены. Кроме того, к этому моменту сестра Алены уже описала ее историю в местной прессе.

Уже было известно, что Алена — далеко не единственный красноярский подросток, к которому пришли силовики. 26 августа источник в правоохранительных органах сообщил ТАСС, что «сотрудники силовых структур (ФСБ) выявили в Красноярском крае группу подростков, которые, по сведениям оперативников, обсуждали в социальных сетях тематику массовых нападений в школах и могли готовить какие-либо акции в учебных учреждениях». Собеседник сообщил журналистам, что «выявили группу подростков из девятерых человек 14-16 лет из Красноярска и области, которые обсуждали в соцсетях нападения на школы и могли готовить подобные акции»; их тоже поместили в психоневрологические диспансеры на обследование.

В пятницу, 28 августа Ольгу и Дарью позвали в больницу на беседу с руководством. По словам Дарьи, на протяжении двух часов их с матерью убеждали, что «по результатам теста, проблем с психикой у их дочери нет, но это как раз и плохо»: «Если бы были отклонения, то якобы террористические действия как-то можно было бы [оправдать]. Именно поэтому ей безопаснее побыть в больнице — якобы из больницы эфэсбэшники Алену забрать не смогут, а если она вернется домой — они заберут ее в СИЗО». Причем, как рассказывает мать, врачи девочку хвалили: говорили, что она себя адекватно ведет и что у нее хорошие тесты. На той же встрече один из руководителей больницы попросил Ольгу: «Вы в СМИ не обращайтесь больше».

Закончили разговор на том, что, поскольку рабочая неделя уже заканчивается, документы к выписке подготовить не успеют — поэтому сотрудники перенесли ее на понедельник. Впрочем, врачи позволили Ольге на 15 минут встретиться с дочерью в кабинете главврача. Увидев мать, Алена прижалась к ней, обняла и заплакала. «Мама, я очень хочу домой», — сказала она.

Мать спросила у нее: «Как тут с тобой [обращаются]?» Алена, по словам матери, ответила: «Меня пытались развести на агрессию». «Я что-то отвечаю, а мне говорят: „Ну вот ты же сейчас агрессируешь“», — пересказывает Ольга разговор Алены с врачами. «Нет, я не агрессирую». — «Но я же вижу, что ты агрессируешь».

Тем же вечером — после того, как Ольга вышла из больницы — главврач Григорий Гершенович обратился в суд с иском о принудительной госпитализации Прокудиной из-за ее «деструктивного поведения». Гершенович в своем иске утверждал, что Прокудина может представлять опасность для себя и окружающих. По словам Ольги, только в понедельник, когда ей сообщили о суде, она наконец отчетливо поняла, «что все, что ей говорили до этого, было постановкой».

Склонна к философским размышлениям, нуждается в госпитализации

1 сентября Октябрьский районный суд Красноярска провел выездное заседание — прямо в психоневрологическом диспансере. Ольга Пронина просила судью сделать заседание открытым, но та отказала.

На суде оппонентами семьи Алены Прокудиной выступили сотрудники больницы и юрист, который их представлял. Они заявили, что наблюдали, как 28 августа, когда Алена встретилась с матерью, она «продемонстрировала напряженные отношения с ней».

Незадолго до начала заседания около здания больницы собрались знакомые Алены и ее семьи, чтобы поддержать ее. Представители больницы (мать уже не помнит, кто именно) посчитали, что это признак того, что девочка «склонна к участию в группировках». Также в качестве аргумента в пользу того, что Алену необходимо оставить в психдиспансере на принудительное лечение, они заявили, что она «склонна к философским размышлениям» и «может быть опасна для себя и окружающих».

Кроме того, сотрудники больницы заявили, что решение о госпитализации школьницы было принято после того, как они провели ее психологическое обследование в день прибытия. Ольга Прокудина вновь настаивала, что о госпитализации ей сообщили сразу же, как только они приехали в больницу — и что психологического обследования в первый день Алене не проводили. Тем временем сотрудница клиники говорила, что, когда девочку привезли в психдиспансер, она «вела себя испуганно и как-то нервно».

Подобного «вранья» со стороны представителей больницы, по словам Ольги, на заседании прозвучало много, но «возражать им было запрещено». Больничного психолога, которая присутствовала на заседании, спросили, какую работу она проводит с Аленой. Та, по словам Ольги, «смущенно сообщила, что разговаривала с Аленой всего пару раз, чтобы помочь адаптироваться к условиям больницы».

Адвокат Владимир Васин из правозащитной группы «Агора», которого семья Алены попросила подключиться к делу, спросил у психолога: «Вы определили, что девочка может быть опасна?» Та ответила: «Нет, она стабильна, но у нее личность развивается». Психиатр, как вспоминает мать, подхватила: «Да, у нее может развиться опасное состояние, опасное для себя и окружающих».

По словам адвоката Васина, вместе с иском от больницы в суд представили справку из Центра «Э» (Центра по противодействию экстремизму; подробнее о его работе читайте в материале «Медузы»). В ней говорилось, что Прокудина «является приверженцем субкультурной идеологии „Колумбайн“». Как рассказывает адвокат, силовики утверждали, что обнаружили в телефоне школьницы многочисленные изображения о событиях в школе «Колумбайн» и в Керченском политехническом колледже, где в 2018 году студент застрелил 20 человек, а еще 48 — ранил.

Помимо прочего, по заявлению адвоката Васина, силовики посчитали, что файлы в телефоне Прокудиной имеют «ярко выраженную суицидальную направленность». В заключении документа говорится, что Алена Прокудина — «замкнутый ребенок», поэтому Центр «Э» считает целесообразным ее лечение в психдиспансере.

Сотрудники самого диспансера тоже представили суду заключение, что ребенка нужно оставить в больнице. «Написали абсолютно необоснованное, непрофессиональное заключение, — говорит „Медузе“ Васин. — По закону, есть исчерпывающий перечень признаков, по которым человека можно помещать [в психдиспансер]. Алене выбрали пункт „а“: опасна для себя и окружающих, но это должно быть подтверждено экспертизой и клиническими исследованиями, а ее [экспертизу] даже никто не проводил. И главное — [требуется] чтобы опасность подтверждалась, чтобы именно был подтвержденный диагноз. А то, что ей выставили, не подпадает под принудительное помещение в больницу. Это нарушение закона».

Как сейчас понимает адвокат, «у эфэсбэшников была задача путем убеждения и манипуляций» довести родителей красноярских подростков до согласия на добровольную госпитализацию детей в психдиспансер: «Они [сотрудники ФСБ] давили на то, что их ребенку нужно помогать, его нужно лечить, люди верили им и подписывали согласие». Васин рассказывает, что ему известно только об одной матери в Красноярске, которая «вырвала ребенка буквально из пасти — написала разрешение [на добровольное согласие], но тут же опомнилась, подняла шум и вырвала сына из лап — в итоге он не был помещен в психдиспансер».

Защитник предполагает, что силовики «устроили этот трэш», потому что уголовная ответственность за терроризм по Уголовному кодексу наступает с 14 лет. «Но очень сложно 14-летнего ребенка поместить в СИЗО, — говорит он. — Эти барьеры еще работают. Это полноценный судебный процесс и куча следов. Но если ты хочешь убедить родителей полечить ребенка, потому что у него какая-то фигня в телефоне, и поэтому он террорист, то родители на это ведутся. Повторюсь: только одна мамаша одумалась и отказалась от добровольного согласия. Очень сложно вытаскивать ребенка, когда он уже помещен».

Адвокат добавляет, что в обычных условиях без согласия родителей даже через суд принудительно поместить ребенка в психдиспансер очень тяжело: «Это должен быть реально какой-то очень тяжелый диагноз. А тут [в случае с Прокудиной] — ерунда, высосанная из пальца, и ничего».

Адвокат Васин перед судом попросил профессора медицинской и общей психологии Владимира Менделевича подготовить свое заключение по делу. Тот изучил медицинские документы Алены Прокудиной и раскритиковал красноярских психиатров: Менделевич посчитал, что их выводы носят исключительно теоретический характер и оснований удерживать девочку в больнице не представлено.

Суд приобщил это заключение и пообещал изучить его в совещательной комнате. Впрочем, по словам Васина, судья провела там всего четыре минуты. Вернувшись, она разрешила недобровольную госпитализацию 14-летней Алены в психдиспансер на неопределенный срок. По словам адвоката, это тоже незаконно: судья должна была сказать, какое количество времени подростка будут держать в больнице. Кроме того, судья огласила только резолютивную часть. По словам адвоката, такие решения исполняются немедленно, а значит, и обжаловаться могут немедленно — но защите не предоставили полную версию постановления с мотивировочной частью.

Алена, услышав, что снова не попадет домой, разрыдалась. В этот момент ее мать испугалась: «У нее сейчас случится истерика, и они реально скажут: „Ну вот, мы же говорили — ей лечиться надо!“»

* * *

В доме, где живет Алена, негромко играет спокойная музыка, посреди гостиной висит голубой гамак. Много комнатных цветов, фортепиано и синтезатор: раньше Ольга работала преподавателем музыки.

Родители и сестра Алены очень напуганы. 46-летняя Ольга сомневается во всем; в частности, она не понимает, что может рассказывать об их жизни (которую считала «самой обыкновенной»), а что нет. После того, как в суде она услышала от сотрудника психдиспансера, будто склонность Алены к «философским размышлениям» — это тоже аргумент в пользу того, чтобы ее принудительно госпитализировать, Ольга больше не знает, что вообще можно говорить и делать, чтобы «не навредить» дочери.

Например, Ольга сомневается, можно ли открыто говорить, что они с мужем художники — рисуют на заказ портреты на могильных плитах. «Сначала мне казалось, что все делается нам во благо, а сейчас я боюсь, что они абсолютно любой факт, на который я даже подумать не могу, могут засчитать как аргумент в пользу того, что у Аленки есть или могут быть суицидальные мысли или желание кого-то убить. Скажут: „Мама рисует портреты умерших на могильных плитах — ну, понятно, откуда у ребенка суицидальные мысли!“»

Что Ольга ни начинает рассказывать, она тут же себя одергивает и спрашивает: нормально ли это? Могут ли это посчитать «в пользу того, что дочь представляет опасность для других или себя?» Даже когда Пронина вновь объясняет, что у нее с дочерью всегда были очень доверительные отношения — и они «все-все обсуждали, например, религию и ценность каждой жизни», она вдруг запинается: «Ой, может быть, это нехорошо, что я с дочерью обсуждала даже такую тему как религия?»

На стенах в комнате Алены — розовые обои, над столом висит карта мира. На кровати сидят плюшевые медведь и заяц. По словам матери, хотя ремонт в комнате дочери сделали всего пару лет назад, розовые обои она уже «переросла», интересы изменились. Она стала подростком. Новые обои в ее комнате родители клеить были не готовы, поэтому Алена над кроватью поверх розовых обоев наклеивала постеры и картинки с героями из сериалов, актерами и просто красивыми пейзажами.

Когда несколько недель назад в комнате Алены шел обыск, дочь, как рассказывает Ольга, «молча стояла и наблюдала, как они с криком выбрасывают все ее вещи на пол — и только когда они сорвали со стены ее картинки, которые она полгода отбирала и клеила, тихо заплакала».

Атаки по всей стране

«Медузе» не удалось узнать имена других подростков, которых госпитализировали в психдиспансеры в Красноярском крае — а тем более, связаться с ними. В ФСБ не ответили на запрос «Медузы», сотрудники пресс-службы ее краевого управления не брали трубку.

По словам Дарьи Глинской, сестра рассказала ей, что не была знакома ни с кем из других задержанных. Ольга вспоминает лишь, что утром 24 августа, когда их с дочерью привезли в психдиспансер, она увидела в коридоре испуганного 16-летнего парня и спросила: «Тебя тоже ФСБ?» Тот ответил утвердительно.

Еще Ольга помнит, что, когда 1 сентября пришла в больницу на судебное заседание по делу дочери, встретила в больнице «напуганных женщин». Она спросила у них: «Вы по ФСБ?» Те подтвердили. «„Вы верите, что ваши дети террористы?“ — „Нет“, — пересказывает свой разговор Ольга. — „Давайте вместе бороться“. А они такие — хоп, сразу перестали вообще разговаривать. Просто опустили глаза в пол и так вот, что ни спрашиваешь, молчат».

Вскоре Ольга узнала, что родителям некоторых подростков тогда «как-то, видимо, удалось договориться», и их отпустили. Узнав об этом, Ольга стала себя корить за то, что изначально «стала сопротивляться, не промолчала и предала весь ужас огласке». «Наверное, если бы я тоже промолчала, Алену бы уже тоже отпустили», — рассуждает она.

Об этом же говорит один из преподавателей девочки, отказываясь обсуждать ее историю с «Медузой» даже анонимно: «Есть ощущение, что я могу навредить ей абсолютно любой фразой». Никто из друзей Алены во «ВКонтакте» или ее учителей тоже не согласился ответить на вопросы «Медузы» о ней.

А 4 сентября Следственный комитет отчитался, что силовики «предотвратили взрыв в школе в Красноярском крае». Один из девяти задержанных школьников якобы признался, что весной он «замыслил теракт, изучил инструкцию по изготовлению взрывных устройств, нашел необходимые компоненты и собрал четыре бомбы, которые хранил в нежилом строении» — а реализовать запланированное помешали силовики.

«В ходе допроса подросток полностью признал свою вину и раскаялся в содеянном», — сказано в сообщении. Против подростка возбудили уголовное дело о подготовке к теракту, обучении с целью осуществления теракта, а также о незаконном изготовлении, хранении и переноске взрывных устройств.

В тот же день РИА Новости опубликовали сообщение о том, что ФСБ задержала еще 13 человек, готовивших атаки на учебные заведения в нескольких регионах России. Как говорится в заметке, о планах совершить атаки следует «из личных дневников задержанных», а также записей, обнаруженных в их гаджетах. У них, по утверждению агентства, нашли инструкции по изготовлению зажигательных и взрывных устройств, схемы нападений, несколько готовых самодельных бомб с поражающими элементами, компоненты для их сборки, а также хранящееся с нарушениями охотничье, травматическое и холодное оружие.

На сайте СК сказано, что в 2020 году силовики предотвратили еще несколько вооруженных нападений подростков на учебные заведения — в Костроме, Снежинске, Саратове, Керчи, на Сахалине, в Красноярске, Тюменской области и Волгограде. Задержанный подросток из Волгограда вину не признал, но следствие посчитало, что он собирался убить сотрудника школы и одного из учеников. Против него возбудили уголовное дело о незаконном изготовлении взрывчатых веществ. Ему также грозит статья о подготовке убийства двух и более человек.

* * *

Адвокат Васин рассказывает, что материалы проверки в отношении Алены Прокудиной находятся в Следственном комитете, а не в ФСБ, потому что в отношении несовершеннолетних тяжкие и особо тяжкие преступления всегда расследует это ведомство. В Следственном отделе по Центральному району Красноярска, где находится дело, «Медузе» не смогли оперативно ответить на запрос.

По словам защитника, ему тоже до сих пор не прислали материалы дела. «В разговоре с мамой и папой [Алены] на допросе следователь озвучил статьи 205.2 („Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма“). До этого мелькали слова „терроризм“, „школьный терроризм“, „Колумбайн“ — и все. Несмотря на то, что со дня обыска прошло уже две недели, большей информации о том, в чем подозревают ребенка, нам не дали».