истории

«Портрет стоит у кровати, каждое утро я с ним разговариваю» Десять лет назад при пожаре в клубе «Хромая лошадь» погибли 156 человек. Выжившие и близкие погибших рассказали, как прожили эти годы

Источник: Meduza

В час ночи 5 декабря 2009 года в ночном клубе «Хромая лошадь» в центре Перми произошел пожар. Источником огня был фейерверк, который устроили прямо в зале клуба. Из-за пиротехники загорелись пластиковые и пенопластовые элементы декора — помещение без окон заполнил токсичный дым. Отравление им стало причиной большинства смертей посетителей клуба: всего погибли 156 человек, еще несколько десятков пострадали. Пожар в «Хромой лошади остается одной из самых серьезных трагедий такого рода в истории России. Близкие погибших и те, кому удалось выжить, рассказали «Медузе», как прожили последние десять лет.

Борис Гуляев

82 года, пенсионер, преподаватель строительного колледжа. Потерял на пожаре сына Андрея Гуляева

По-прежнему мы горюем. Чувствуем одиночество, досаду, горечь и неудовлетворенность работой следователя, прокурора, решением судей. Такое вот разочарование. Я надеялся, что судебный процесс восстановит справедливость, посетил практически все заседания, все записывал… Но ребят не вернем. У нас единственный сын погиб, я видел останки — какой был, такой и остался, не обгорел.

Мы потеряли надежду, опору, любимого сына. И досадно, что виновники ушли от правосудия. Был бы моложе, может, пошел бы, по башке надавал. Возможно, получил бы [в ответ] еще больше. Но это — реакция мужчины: надо сопротивляться, что-то делать. Я не делал, хотя чувства такие испытывал. Мы с женой [после пожара] месяц провели в больнице под надзором психиатров, нас кололи, успокаивали. Было тяжело.

Одни, никого у нас больше нет. Все время такое чувство, что сын присутствует, вот эта его улыбка, движения. Во сне постоянно вижу, как будто живой, я с ним разговариваю. Ничего не забылось. И каждый раз, когда приходит декабрь, становится совсем тяжело. Портрет стоит возле кровати, каждое утро и вечер я с ним разговариваю. Вот, говорю [ему], на даче жил.

А другие семейные фотографии, видео смотреть больно. Как только возьмешь альбом, где он маленький, или последние фотографии — смотреть не хочется. Пленки, диски достал, а смотреть не могу. Не с кем, некому сказать: «Смотри, какие мы были».

Тамара Оборина

62 года, пенсионерка. Мама Ирины Банниковой — женщины, которая выжила в пожаре, но получила серьезное поражение мозга

Десять лет прошло, я уже смирилась: ну что есть, то есть. Помогают нам — если попрошусь в реабилитационный центр, то уже знают, что отказывать бесполезно, я сразу кипиш поднимаю. С боем все пробиваю. Краевая больница отказывается нас брать, говорят, сделали, что могли, теперь дело за реабилитацией. Иринке надо делать УЗИ, посмотреть внутренности — плачет у меня ребенок, что-то все равно внутри болит.

Подходит очередная годовщина, о нас вспоминают. Журналисты начинают звонить, расспрашивать, опять все повторяется. Не хочу ничего вспоминать, опять слезы будут и переживания. Но если журналисты выпускают статью, передачу, то вспоминают [о нас] и врачи — больше внимания по лечебной части у нас в декабре. А так раньше даже не вспоминали — я с боем выбивала лекарства. Сейчас уже не волнуюсь об этом, помогают соцработники. Единственное, прошу санаторно-курортное лечение. Нам отказывают — нет доступной среды для колясочников. Я сама сдаю уже конкретно: 10 лет ее [дочь] на руках ношу — за эти годы ни разу не удалось отдохнуть.

В первые годы я ревела-ревела. Летом 2010 года мы уехали на дачу, я уходила далеко от дома и выла громко-громко. Соседи до сих пор об этом помнят. Это было чувство беспомощности. Ирине было больно первый год, она кричала беспрестанно день и ночь. И я не могла ей помочь, было отчаяние.

Мы общаемся с родителями погибших детей. Они до сих пор плачут. Они болеют, умирают. Шестерых родителей уже похоронили, лежат рядом с детьми. Десять лет никто не может успокоиться. Корреспонденты уж такие бесцеремонные. Звонят одной маме, говорят: «Нам надо, чтобы вы приехали на кладбище, на съемку».

Посторонние люди подарили Ирине [инвалидное] кресло, кровать, тренажер. Доставили до дома. А есть такие, которые не раз уже говорили: «Только и знаете, что деньги с людей собираете». Лично говорили, и в комментариях [в соцсетях] писали. Я прошу журналистов не писать счет, не говорить, что мы нуждаемся.

Видео из «Хромой лошади» я впервые посмотрела в прошлом году. Смотрела вечером, чтобы никто не слышал и не видел, всех уложила спать. У меня текли слезы, это было неописуемо. Иринка почувствовала, плакала вместе со мной.

Ляля Кариева

42 года, главный бухгалтер в робототехнической компании. На пожаре погибли ее молодой человек по имени Евгений и три подруги. Она сама получила ожоги 25% тела

Я испытала сильный страх, когда лежала в коме: кошмары, ужасные видения. Периодически приходила в себя, понимала, что в больнице, и боялась, что сойду с ума. Такое ощущение было, что мозг взрывается.

Потом было чувство вины перед подругами и другом [с которыми вместе были в клубе 4-5 декабря]. Благодаря Жене я выжила, если бы он не пришел, я была бы рядом с девчонками. Мы были у барной стойки, а когда ведущий сказал: «Господа, мы горим. Все на выход», — я тупила. Женька схватил меня за руку и потащил к выходу. Все быстро получилось. У выхода была сильная давка, кто-то упал. Женя тащил меня за руку. Я почувствовала, что у меня загорелись волосы и левая рука. Огня я не видела, но чувствовала сильный жар.

Как ни странно, не испытывала гнев или ненависть. Даже думала, почему у меня нет такого. Но, видимо, все внимание было направлено на то, чтобы восстановиться, справиться с депрессией. Мысли отомстить у меня не было. Гневу места не осталось, я была полностью поглощена собой. К тому же, еще два года оставались физические боли.

После больницы я наблюдалась у врачей, нас отправляли к психотерапевту. Он поспрашивал меня, в итоге ничего не выписал, сказал, что все в порядке. Пострадавшим выписывали антидепрессанты. Мама покупала мне в аптеке пустырник, валерьянку.

Моя начальница заставила выйти на работу уже в июне 2010 года. Это меня отвлекло от мрачных мыслей. Выглядела я не очень хорошо, с обритой головой. Руки приходилось разрабатывать с помощью тренажера. Самостоятельно не одевалась и ложку не держала. Но коллеги меня поддерживали. Немного легче стало, когда познакомилась с другими пострадавшими, мы выезжали вместе в санатории. Там были такие, у которых намного сложнее ситуация.

Старалась не читать отзывы под статьями о «Хромой лошади». Были негативные комментарии: «Собрал Господь всех грешников в одном месте и сжег». Первый порыв — хотелось ответить, возразить. Потом, думаю, невозможно всех переубедить.

Первое время вроде все хорошо, главное, жива осталась, но так тяжело было, что даже вырвалось: «Лучше бы умерла!» Это секундная слабость. Когда прошли физические боли, я начала радоваться жизни. Я смирилась. Люблю себя такой, какая есть, но хотелось, чтобы этого не было в моей жизни. Я не мучаю себя, но и не забываю ни о чем.

Максим Шихов

31 год, графический дизайнер. 4 декабря 2009 года выступал в «Хромой лошади» в составе танцевальной шоу-группы. Когда начался пожар, был в гримерке и вышел через служебный вход, где не было давки

Заходит в раздевалку девочка, тоже одна из танцовщиц: «Горим! Пожар!» Мы: «Ну окей». И дальше переодеваемся. А потом из вентиляции как хлынул дым. Похватали все, что можно было, кого можно было, и друг за другом вышли. Дымом затянуло буквально за две секунды, ничего не видно. Друг за друга держались и по стеночке на выход.

Переодеться не успели, так и были в сценическом. Костюмы потом выбросили, они все были закопченные. Жители дома [на первом этаже которого располагался ночной клуб] дали одеяла тем, кто нуждался.

Пришел домой, полночи отмывал сажу с волос, а утром сажу из легких отхаркивал. Мама позвонила в скорую. У меня взяли анализы, поставили капельницу, сделали снимок легких, и вечером эмчээсовским самолетом отправили в Челябинск. В Челябинске сказали, что ничего страшного, полежишь немного и езжай домой. Я лежал пять дней.

Я [в ночь пожара] пошел смотреть, что там у главного входа происходит. Обхожу [здание], вижу приятеля из [танцевальной] команды, который пошел помогать докторам. Врач говорит: «Вот эту девушку держи». Он держит, чтобы она дышала. Потом к нему доктор подходит, говорит: «Ну все, можешь больше не держать».

Ирина Жукова

35 лет, бухгалтер, с этого года в декретном отпуске с сыном Иваном. В «Хромой лошади» получила ожоги 40% тела

Я кардинально поменяла жизнь. Поменяла работу, вышла замуж, родила. Я и до этого хотела семью, но после «Хромой лошади» сказала маме, что мне обязательно надо родить. Не знаешь же, что может случиться.

Первые годы после пожара мы с другими пострадавшими больше лечились, ходили по больницам, на процедуры, первый год я не работала. Нам предлагали психологическую помощь, но мы почему-то отказывались — нам казалось, что сами справимся, сильные. А сейчас думаю, что зря не ходила к психологам, самостоятельно было тяжело переживать.

Первое время испытывала страх темноты, в больнице с девочками не закрывали дверь, чтобы в палату попадал свет. И сейчас возникает тревожность, если нет света, или заходишь в замкнутое подвальное помещение без окон. Смотрю, куда бежать.

[Во время пожара] у выхода образовалась толпа — все выходили спокойно, но когда черный дым заполнил фойе, началась паника. Вырубился свет и я потеряла ориентир — куда выходить, где дверь. Кто-то из мужчин крикнул: «Все на пол!» Я легла, лежала, пока не приехали спасатели. В темноте разговаривала с подругой, пока та не перестала мне отвечать. Потом увидела белый свет. Как я поняла, приехали спасатели и включили прожекторы. Я поползла на свет. Переползала через неподвижных людей. Выбралась в шоке и села на землю. Потом приехала скорая помощь, поставили уколы. Видимо, оборудованных машин было мало, тех, кто может самостоятельно передвигаться попросили пересесть в «буханку».

Я много думала о подругах, которых потеряла и переживала за девчонок, которые сильно пострадали. Было чувство вины, было тяжело общаться с мамой подруги. Я выжила, а ее дочка нет.

Мне кажется, что рана на всю жизнь будет. Когда вспоминаешь, заново накрывает. О каких-то вещах говоришь уже спокойнее, забываешься. А бывает, посторонние люди бестактно спрашивают: «А правда, что вы были в «Хромой лошади»?» И все воспоминания по кругу.