истории

«В „Единой России“ знали, что я гей, но закрывали глаза» Как живут ЛГБТ-люди в российских деревнях и поселках

Источник: Meduza

Больше половины россиян, по данным социологов, с осуждением относятся к ЛГБТ-людям. При этом большинство опрошенных заявляют, что если узнают о гомосексуальности нового знакомого, отнесутся к этому факту равнодушно. Официальная российская политика направлена на дискриминацию ЛГБТ-людей — «пропаганда нетрадиционных ценностей» запрещена на законодательном уровне. «Медуза» поговорила об отношении к гомосексуалам в России с теми из них, кто живет или долгое время жил в российских деревнях, поселках и маленьких городках.

«Теперь боятся вообще все»

Илья Жданов, 42 года, Республика Карелия

Я всю жизнь прожил в Беломорске (город с населением меньше 10 тысяч человек в Карелии — прим. «Медузы»). Вообще Карелия — красивая туристическая республика, но наш город за глаза называют выгребной ямой. Я уже немолод и еще застал советские времена, поэтому могу уверенно сказать, что с каждым годом город все больше умирает. Здесь закрылось почти все, что вообще может закрыться. Здесь некуда выйти в субботний вечер. В целом это город, каких тысячи в нашей стране. Маленький городок, где даже всех дворняжек знают поименно. Здесь люди не живут, а существуют. Большинству ничего не интересно. Никому нет дела ни до чего.

Я очень рано осознал, кто я, в 11 лет. В школе меня всегда окружала толпа подружек и несколько парней. Помню, как одна из подруг, которая знала о том, кто я, рассказала мне о советской статье за мужеложство, а я со смехом отвечал, что меня она не коснется, так как ребенка никто судить не будет.

С сексом проблем никогда не было, несмотря на размеры города. Мне было 12 лет, моему первому молодому человеку — 16. Мы жили в одном дворе. Сначала играли, потом решили попробовать, потом заходили все дальше и дальше. Мы встречались с ним четыре года.

Я не скрывал ничего от друзей. Никаких проблем не было. Мне один из друзей говорил: «Илюх, мне все равно, кто ты. Главное, что ты парень клевый». Я всегда говорю геям, что во многом все зависит именно от этого. Есть геи, а есть педовки. Если ты ходишь по улицам как размалеванная шлюха, то и отношение к тебе будет соответствующим. Если ты представляешь из себя что-то по жизни, то большинство людей уже не смотрят на ориентацию.

Родителям я все рассказал по пьяни лет в 17. Но долго к этому готовился. Когда я осознал, кто я, то понял, что мне нужно верховодить в семье, чтобы они нормально восприняли мое признание. То, что геи готовят родителей, широко известно. Например, подростки по всему миру перед каминг-аутом показывают родителям фильм «Молитвы за Бобби» — после этого те действительно лучше понимают ребенка, который решил открыться. У моих тоже был первый шок и непонимание, но в итоге все хорошо. Мама приняла меня. Сказала: «Ты — хороший сын. Остальное мне неважно». Отчим — капитан дальнего плавания — тоже отнесся нормально. В целом они стараются не лезть в мою личную жизнь.

Несмотря на это, очень долго я был закрытым геем. Но в 2006 году случилась трагедия с молодым человеком, с которым я встречался 12 лет — еще со школы. Тогда я работал в библиотеке и поехал на библиотечный форум в Белгород. Я выиграл его, но все время форума был без связи, а когда приехал на поезде в Беломорск, мне сказали, что мой Миша разбился на машине. Похороны прошли без меня, так как моя мама не знала, насколько серьезные были у нас отношения, и сказала моим подругам, что форум и карьера для меня важнее, чем похороны.

Узнав все это, я пришел домой и выпил полбутылки водки. Я не знал, как жить, и ушел в запой. Я курил дома, квартира загорелась. Я видел огонь и мог бы выйти из квартиры, но не стал. Лег и уснул. Наверно, Богу было угодно, чтобы я выжил. Меня вытащили пожарные. Мой брат, который работает в пожарной охране, потом сказал мне, что они ехали забирать труп, а я оказался живым.

Я получил травмы при пожаре. Мне ампутировали часть правой руки, я получил ожог 20 процентов кожи. Провел четыре месяца в больнице, было 12 пересадок и так далее. Я стал человеком с ограниченными возможностями. Как сейчас помню, мне 29 лет, я сижу в квартире и думаю: мало было того, что я православный и гей, теперь я еще и человек с ограниченными возможностями. Но я познакомился с [ЛГБТ-активистом] Юрой Максимовым, и он вытащил меня — уговаривал жить дальше. В итоге я послушал его. Началась вторая жизнь. Мне стало плевать на отношение окружающих.

Я ударился в ЛГБТ-активизм — читал лекции, выступал на форумах ЛГБТ-христиан. Я — православный, и у меня никогда не было проблем с Богом. Но я знаю геев, на которых очень влияет церковь и они в итоге считают, что делают что-то плохое и греховное. А у меня отношение к религии очень философское. А в церковь я хожу, только чтобы полюбоваться архитектурой.

Параллельно я стал открываться и в Беломорске. Сначала все было нормально — я работал в библиотеке заведующим отдела информационных технологий, у меня был прекрасный директор, который меня везде продвигал. Я побеждал на конкурсах библиотекарей, был публичной известной личностью в городе. С 2011 по 2015 год состоял в местном отделении «Единой России» — там знали, что я гей, но закрывали глаза. Мне было хорошо в Беломорске, и я никуда не уезжал. Предпочел синицу в руках, а не журавля в небе.

Потом все стало ухудшаться. Пять лет я плотно занимался ЛГБТ-активизмом, но в итоге у меня произошло выгорание. Возможно, потому, что мои темы были не очень популярны — я двигал тему ЛГБТ-людей с ограниченными возможностями. Но ничего не менялось. Сложно, когда постоянно ездишь по форумам и каждый раз понимаешь, что из инвалидов ты опять один и ничего не меняется.

На работе тоже все пошло не так. У нас сменился директор, и однажды, когда я готовился к очередному ЛГБТ-форуму, оставил на работе папку со своими лекциями, подписанную «Форум Питер». На следующей неделе мы сдавали годовые планы, где в том числе были указаны конференции и другие мероприятия для библиотекарей. Директор мне вернула план, подписав: «Я не обязана оплачивать ваши поездки на ЛГБТ-форумы». То есть она прочитала мои личные документы. Я подал на нее в суд, хотя она говорила: «Ты не посмеешь, ты же гей». У многих есть стереотип, что гей побоится отстаивать свои права. Но это не про меня — в итоге она выплатила мне компенсацию.

Ситуация становится все хуже с каждым годом параллельно выходу всех этих дебильных законов и так далее. Хотя в Карелии народ всегда был довольно толерантным и европеизированным — мы находимся недалеко от Финляндии. Здесь было лучше, чем в той же Центральной России. У нас не было таких ужасов, о которых рассказывали мои друзья из других регионов.

Но теперь все изменилось, и я сам боюсь лишний раз афишировать, что я гей. Сейчас на улице мне могут сказать: «***** [гомосексуал] гнойный». Несколько раз меня избивали. Последний раз — этой зимой я сидел в ресторане, вышел покурить. На улице стояли малолетки, которые узнали меня и начали оскорблять. Меня побили, я лежал в больнице. Их нашли. Одного, кажется, отправили в колонию.

Теперь боятся вообще все. Например, у меня есть друг в Беломорске. Ему 18 лет, он гей и участвует в травести-шоу. Ему пришлось уехать в Петрозаводск, потому что в Беломорске его избивали и травили. Он не мог из квартиры выйти. В городской группе во «ВКонтакте» «Подслушано Беломорск» выставляли его фотографии и проводили опросы, под которыми были комментарии в духе, что геев нужно убивать. Стало реально страшно.

Но уезжать я пока не хочу. У меня возраст уже не тот, чтобы срываться. Да и мне снова нравится моя работа — я старший администратор в отеле для туристов. Мне поступают предложения из других городов, но что будет, если мы все разъедемся? Кто-то же должен жить в этих городах.

Хотя честно признаюсь, что сейчас я уже не до конца понимаю, почему до сих пор живу в Беломорске. Особенно почему не переехал в свое время в Нидерланды — у меня был там жених. Я проводил у него почти все выходные, мне очень нравилась страна, но в итоге все-таки вернулся. Потом у меня появился жених из Беломорска, но, естественно, мы скрывали часть отношений.

Встречались мы так: я снимаю квартиру на ночь, еду туда на одном такси, а Женя — на другом. Когда шли в магазин вдвоем, был постоянный страх коснуться его руки или обнять. Потом приходим на квартиру и молчим — думаем, как все это задолбало. Сильно бьет по нервам и опускаются руки, когда идешь по улице и видишь пару гетеросексуалов, которые обнимаются-целуются. Думаешь: «Я тоже так хочу. Почему я не могу так же?» Это убивает. У меня из-за такого постоянного напряжения были проблемы со сном, депрессивные состояния.

В 2016 году, после почти трех лет отношений, мы с Женей уехали из Беломорска. Дело в том, что мы с ним участвовали в выставке известного фотографа Юли Малыгиной — как семейная пара. С этими фото она объездила весь мир, потом кто-то из Беломорска выложил их на фейсбук — и началось. В нас все тыкали пальцем, по улице невозможно было пройти. В итоге Женю это окончательно достало. Мы переехали в Петрозаводск, где народ не такой дремучий. Прожили там вместе три месяца, а потом расстались по личным причинам. Я вернулся в родной город.

Сейчас я единственный открытый гей в Беломорске. И единственный из города, кто сидит в тематических группах для знакомств под своим именем. Остальные используют фейки, потому что реально боятся. Многие едут знакомиться в Петербург, потому что там безопаснее. И это правда. В маленьких городах не работают правозащитные и ЛГБТ-организации. Здесь люди не знают, кто вообще мы такие. Что мы такие же люди.

В целом я бы сказал, что сейчас быть геем в России — это подвиг. Очень тяжело, когда власть сверху пропагандирует нетерпимость.

«Мама сказала, что гомосексуальность — психическое отклонение»

Леся, 18 лет, Астраханская область

Мое село не маленькое и не большое — две тысячи человек. Село как село — школа, магазин, почта, и все. Сейчас сдала ЕГЭ, планирую поступать на переводчика в Казань, а параллельно подрабатываю официанткой в кафе. До Астрахани от нас добираться примерно полтора часа. В последнее время стало сложнее — сломался автомобильный мост, поэтому теперь приходится плавать на пароме.

В целом мне нравится в селе. Чистый воздух, добрые люди. В школе никто никого не обижает, нет субкультуры АУЕ. Из минусов — не так много развлечений. Например, кинотеатра нет. Иногда под открытым небом показывают старые российские фильмы, и на этом все. Летом развлечение вообще одно — огород.

Моя семья не хочет уезжать из села. Бабушка — пенсионерка, мама — проводница на железной дороге. Из одноклассников — у нас один 11-й класс в поселке, в нем учатся восемь человек — большинство тоже хочет остаться. Не хотят уезжать далеко от семьи. Да и село в последнее время становится лучше. За последние полгода у нас открыли сразу три довольно хорошие детские площадки, построили новый клуб. Видимо, новый губернатор (врио Игорь Бабушкин — прим. «Медузы») действительно хороший.

Повального алкоголизма тоже нет. Да, пьющие люди есть везде, но от наших алкашей даже польза есть — летом они нанимаются и работают на огородах других жителей.

У меня все началось лет в 12. Сначала потянуло на девочек, а лет в 14 — на мальчиков. У меня не было переживаний, я просто приняла это. Раньше я не рассказывала никому, но теперь предупреждаю всех, с кем начинаю часто общаться. Много раз уже было, когда люди переставали со мной общаться из-за ориентации. Некоторые говорили даже, что я их развращаю. Говорили гадости в лицо и за спиной. Сама я не очень понимаю такое отношение.

У меня было много девушек и только один парень. С ним мы встречаемся уже три года. Он до сих пор говорит, что начал встречаться со мной только потому, что по поселку ходят слухи, что я лесбиянка. Он решил это исправить.

Семье я ничего не говорю. Я знаю, что бабушка и мама консервативных взглядов. Они религиозны. Боюсь, меня выгонят из дома, если я скажу. Один раз я решила поговорить с мамой об этом. Начала издалека, а она сказала, что если бы у нее родился сын гей, она бы отдала его в детдом. Больше я с ней об этом не говорила. Она просто не принимает гомосексуальность. Думает и говорит, что это психическое отклонение. Я не буду переубеждать ее. Зачем портить нервы? Мне нормально в этой ситуации — некоторые вещи ей лучше не знать.

Друзей я, наоборот, часто переубеждаю. Привожу научные факты: например, что у животных тоже встречаются гомосексуальные пары. Это работает. Большинство начинает нормально относиться к геям. Я в целом думаю, что скоро толерантность в России выйдет на новый уровень. Я вижу, что дети и подростки гораздо более терпимы, чем их родители. Через несколько лет все будет лучше. Не будет открытой ненависти. Но вот гей-браки вряд ли скоро легализуют.

Я сама вижу, как меняется отношение к ЛГБТ-людям. И тоже хочу бороться за права. Я же могу не говорить открыто о том, кто я такая, но поддерживать ЛГБТ. Например, участвовать в несогласованных гей-парадах. У меня уже был такой опыт. Несколько лет назад мы с моей девушкой прошли по Астрахани с флагом ЛГБТ в руках. Люди снимали нас, оборачивались, но ничего особенного не говорили. Спрашивали: «Это то, о чем мы думаем?» Мы говорили, что да, они хмыкали и уходили. Думаю, что если бы мы сделали что-то подобное в моем поселке, нас бы просто избили.

«Самые толерантные обычно уезжают»

Андрей (имя героя изменено по его просьбе), 46 лет

В 20 лет переехал из родного города в Москву. По той же причине, что и все: это большой богатый город. Было круто. Я работал администратором в отеле, жил в самом центре. Общался с людьми со всего мира. Это были очень свободные годы — помню, как прямо по центру Москвы проходили небольшие гей-парады и на них никто не нападал. Сейчас сложно поверить, что это вообще было.

В Москве я познакомился с иностранцем, влюбился, и мы уехали. Поженились и жили в Европе. Это был идеальный мир с настоящей демократией, исполнением законов и так далее. Было хорошо — мы путешествовали и посетили больше 40 стран, у меня был свой бизнес по организации туров в Россию. Но мы развелись, я вернулся в Россию. Это был уже не идеальный мир, но и в нем есть свои плюсы. Например, по-настоящему подружиться с человеком здесь легче, чем в Европе.

В Москву я не вернулся. Поехал в другой город (герой просил не указывать его ради безопасности — прим. «Медузы»), так как хотелось чего-то нового. Снова работал в туризме — администратором хостела, гидом. В какой-то момент захотел заняться физическим трудом, чтобы понять, что это такое. Устроился грузчиком, помогал людям переезжать. На этой работе у меня появился друг. Он не гей, но мы сдружились, а потом начали вместе снимать жилье, чтобы было дешевле.

У моего друга трудная судьба — проблемы с родителями и так далее. Поэтому по закону ему положено жилье, но ему его никто не предоставил. Я вписался в эту историю, мы начали бороться, и чуть больше трех лет назад он получил социальное жилье в аренду. В поселке на пару тысяч человек в часе езды от города, в центре которого мы раньше жили. Друг любезно предложил мне жить вместе с ним. Я согласился. Теперь мы живем вместе как друзья.

В таком варианте нет ничего трудного, так как я никого не ищу. Но соседи в поселке прямо спрашивали нас: «Вы ****** [гомосексуалы]?» Мы ответили, что нет. Конечно, кто-то что-то подозревает, но они ведь ошибаются. Свою ориентацию я не афиширую. Могут быть сложности, а плюсов никаких.

В маленьком городе или поселке гею не получится затеряться. Все тебя знают. Да и думаю, что само отношение к геям хуже. Все-таки все самые толерантные и открытые люди обычно уезжают в большие города. Ну и вообще странно ждать иного, когда везде пропагандируется, что это что-то ненормальное. Думаю, при этой власти ничего другого и не будет.

В остальном в поселке совсем не так плохо, как может показаться. Да, денег здесь немного, но очень много красивых мест, у нас из окна открывается вид на лес. Я влюбился в эти места. Изучаю их историю, думаю написать путеводитель о них. Здесь спокойно.

Да, когда-то я жил в Европе и был предпринимателем. Теперь живу в российском поселке и работаю на самой обычной работе. Но я ценю то, что есть. Конечно, у меня есть амбиции стать писателем. Пожить в столице мира Нью-Йорке. Но мне и тут хорошо. Это важный опыт.

«Сначала говорили, что мы сестры»

Татьяна, 42 года, Московская область

Я — коренная москвичка. Построила неплохую карьеру — я экономист, занимаюсь налогами. Была шесть лет замужем, родила от мужа двоих детей. Но потом муж начал пить, заниматься рукоприкладством, и мы развелись.

И вот мне исполнилось 30. К тому моменту я уже в разводе, получаю второе образование по психологии и думаю, что, наверно, нужно что-то строить и в личной жизни. Но с мужчинами как-то не складывается, и я вспоминаю, что в подростковом возрасте у меня были сильные чувства к девушке. Как таковых отношений при этом у нас не было. Я подумала — почему бы снова не попробовать?

Мне нужен был человек, с которым у меня будет духовная связь — совершенно без разницы, мужчина или женщина. Я зашла на сайт знакомств и увидела анкету девушки Виктории, которая писала, что ищет человека, не важно — мужчину или женщину. Наши желания и позиции абсолютно совпали. При этом она к тому моменту тоже уже побывала замужем и родила ребенка. Мы находились на одной волне.

Мы познакомились. Я приехала к ней, а утром сказала, что чувствую — она мой человек. Она удивилась и как-то не очень-то ответила мне. Продолжала встречаться параллельно с другими людьми. Прошло около полугода, и я сказала, что мне больше не нужны такие отношения. Вика пришла ко мне и извинилась. С тех пор мы вместе.

Около года мы встречались в Москве. В выходные постоянно были вместе. А потом решили уехать из города. Мы хотели жить вместе, но без переезда это было проблематично. Все-таки у нас трое детей, а купить в Москве большую квартиру для пятерых человек довольно сложно. В итоге мы сдали свои квартиры в аренду, купили участок земли в деревне в 100 километрах от Москвы и построили дом, где жили вместе с детьми.

Но самым сложным было не организовать переезд, а объяснить все родственникам. Я сказала напрямую, и моя мама отреагировала очень резко. У нас были очень сложные отношения — она считала, что у нас с Викой какие-то противоестественные отношения. В прошлом году мама умерла, она так и не приняла нас. Моя бабушка тоже — она пыталась даже пожить с нами, но говорила, что ей неприятно даже, когда мы просто улыбаемся друг другу. Бабушка тоже скончалась.

С отцом я перестала общаться, как и со многими другими родственниками. Я сделала выбор в пользу Вики. Кстати, ее мама отреагировала спокойнее. Вика ей напрямую не говорила, и она просто делает вид, что ни о чем не догадывается.

Одновременно с друзьями никаких проблем не возникло. Многие сильно удивились моему решению, но никаких конфликтов не было. Все просто сказали — ну интересно, как у вас все будет.

Еще один интересный момент был с бывшим мужем. Мы с ним не поддерживаем близких отношений, но общаемся. После нашего развода выяснилось, что он — гей. Его даже один раз избили за это.

Если люди со стороны сильно удивлялись, то я о своем статусе вообще не думала. Наоборот, я стала будто свободной от каких-то оков. Мне стало все равно на общественное мнение. При этом Вика, например, переживала все сложнее. Не могла взять меня за руку в общественном месте. А для меня это был определенный вызов — да, я такая, и что дальше?

Вот уже 10 лет мы живем в своем доме в натуральной деревне в Московской области. Здесь живет всего несколько десятков человек, а зимой вообще практически никого нет. У нас большой дом и участок. Абсолютная свобода — соседей нет ни сверху, ни сбоку. В этом смысле возвращаться в Москву я точно не хочу — это настоящий человейник. А здесь в наше пространство вхож только тот, кто нам интересен.

В целом в последние годы я по своей деревне и близлежащим поселкам вижу, что сюда перебирается довольно много людей из города. Например, врачи переезжают работать в сельские больницы. Люди ищут душевный покой — они устали от постоянной погони за чем-то в Москве.

Из минусов — я только недавно начала работать удаленно, а до этого 10 лет каждый день ездила на работу в Москву по 2,5 часа в одну сторону. Было сложно, но работать в деревне или близлежащих поселках невозможно. Есть люди, которые работают прямо здесь, но зарплаты небольшие — 30–40 тысяч рублей считаются хорошей суммой. То, что здесь нельзя нормально зарабатывать, — самый большой минус. Единственный магазин в деревне, сложности с содержанием дома и отсутствие газа — на втором плане.

С точки зрения отношения к ЛГБТ я не заметила сильных отличий по сравнению с Москвой. Нет какого-то особенно плохого отношения, но так чтобы люди прямо жили вместе — мы одни такие. Мы не выставляем отношения напоказ, не ходим за руки, но и не скрываем. Сначала, когда только переехали в деревню, мы говорили, что сестры. А потом люди нас узнали получше, и кому-то мы сказали, кто-то догадался сам. В целом если спрашивают, то мы не отрицаем. У детей в школе тоже спрашивали, но ничего нехорошего не было. Хотя, наверное, мужской паре было бы сложнее.

Думаю, у людей просто есть стереотип, что ЛГБТ — это что-то плохое, но когда дело доходит до личного общения, то люди понимают, что все нормально. Сейчас мне кажется, что в Москве было бы даже тяжелее. Там люди больше пересекаются и все было бы больше заметно. Давления было бы больше.

Три года назад мы зарегистрировали брак в Дании. В день заключения брака мы шли в мэрию и нас поздравляли посторонние люди. Все улыбались, никто не тыкал пальцем. Нам даже дарили подарки. Помню, как рядом с нами остановилась машина четы пенсионеров под 80 лет. Они были так рады за нас, но сказали, что им нечего нам подарить. И дали пакетик с ирисками. Мы до сих пор храним его.

Думаю, такого отношения в России не будет никогда. Это напрягает. Например, мы на улице в деревне до сих пор не показываем свои отношения. Зачем возбуждать людей? Это как скелет в шкафу. Все знают, но делают вид, что не замечают. Это такая психологическая защита.

Мне больше важно отношение к ЛГБТ-людям в юридической сфере. Например, у нас нет прав на совместное имущество, то есть Вика не является моим наследником. Или она не сможет попасть ко мне в реанимацию, если что-то случится. То есть по факту она мой самый близкий человек, а по закону — никто. У нас нет никаких прав в отношении друг друга.

Но самое страшное, что могло бы быть, — если бы в России начали массово забирать детей из ЛГБТ-семей. Это была бы большая проблема, хотя у нас все трое детей уже выросли и уехали жить в Москву. В остальном — ну пусть наша Госдума тешит свое самолюбие. От всех этих законов есть даже положительный эффект — геям легче получить политическое убежище в Европе или США.

Быть ЛГБТ-человеков в России — трудно. Нужно иметь собственную волю и ничего не бояться. Если бояться, то будет казаться, что все очень плохо. Да, это тяжело, но справиться можно, хотя у нас и нет той свободы, что есть в Европе. И пока у нас та власть, которая есть, все будет продолжаться по-прежнему. Будет плохо еще очень долго.

«Позор для семьи»

Анна, 19 лет, Киров. До 18 лет жила в поселках Костромской области

До семи лет я жила в селе с населением примерно 200 человек. Первый класс отучилась в самой обычной сельской школе — деревянный дом, два этажа, в классе нас было всего шесть человек. Потом мы переехали в соседний поселок, где живет уже несколько тысяч человек. Там тихо и нет машин, но не думаю, что в такой жизни есть что-то хорошее. Жители все друг о друге знают, сходить абсолютно некуда — в качестве развлечения дети и подростки просто гуляют по дорогам, наматывают километры по поселку.

В поселок мы переехали потому, что мой отец работал там в колонии — был кем-то вроде надзирателя. До переезда ему приходилось каждый день ездить из села на работу по семь-восемь километров, что не совсем удобно. Мама в селе работала воспитателем в интернате, а после переезда устроилась в отдел кадров в ту же колонию, где работал отец. Сейчас папа уже на пенсии, он ушел с работы из-за болезни.

В детстве я постоянно играла в футбол и бегала с парнями, пока девочки занимались чем-то другим — даже не знаю чем. Но постепенно ситуация стала меняться. К седьмому-восьмому классу я стала изгоем. Меня стали притеснять в школе. Дело в том, что я одевалась как мальчик и меня из-за этого дразнили, хотя вроде бы таких стереотипов уже не должно было быть у людей. Мне придумали кличку — «Ваня», «Вано», «Иван». Никто не объяснял, что им не нравится. Просто дразнили — это же были дети.

Из школы такое отношение перешло на улицу. Я практически перестала выходить из дома — смотрела сериалы, читала книги. Гуляла только с лучшей подругой. Я просто не могла найти общий язык с другими детьми.

В восьмом классе я перешла в другую школу, и стало получше. Там было принято ходить в форме, и проблема ушла — хотя я все равно ходила в брюках, а не в юбке. Примерно в это же время, в 15 лет, я поняла свою ориентацию. В новой школе у меня появились чувства к одной из одноклассниц. До этого у меня была попытка встречаться с мальчиком, но ничего хорошего не вышло. Думаю, я попробовала это только потому, что так положено.

Когда я все поняла, начала больше узнавать об ЛГБТ-сообществе через интернет. Никому не говорила, переживала все сама. Было трудно. Самое тяжелое — мне было интересно все по этой теме, а [вместо того, чтобы больше об этом читать] приходилось сидеть и делать домашнюю работу.

Где-то через полгода я рассказала все своей подруге из класса. Мы с ней хорошо общались, и она вполне нормально отреагировала. Ее отношение ко мне никак не изменилось. Через пару месяцев я призналась в своих чувствах однокласснице, которая мне нравилась. Было очень страшно, но я решилась. Мы шли вместе из школы домой. Я боялась это произнести вслух, поэтому набрала на телефоне СМС и показала ей экран. Она ничего не сказала, только ускорила шаг. После этого она перестала со мной общаться, игнорировала меня. Делала вид, что ничего этого не было. Уже потом, летом после 11-го класса, мы погуляли с ней и поговорили об этом. Поспорили на бутылку виски Jack Danielʼs, что я найду девушку до того, как мне исполнится 20 лет. Я выиграла спор.

С девушками я начала встречаться только в Кирове, куда переехала учиться после 11-го класса. В поселке когда-то было училище, но его давно закрыли, так что вариантов особо не было — оттуда все уезжают. В школе мне всегда нравилась математика, но я плохо сдала экзамены и сейчас учусь в вузе на агронома.

Киров — большой город, и здесь все лучше, чем в поселке. Здесь я не сижу постоянно дома, как это было в поселке. Много людей, с которыми можно познакомиться и поговорить. Я не знала других ЛГБТ-людей в поселке, а здесь они как-то сами сразу нашлись. С девушками я знакомилась через специальные группы во «ВКонтакте» или через общих знакомых. Сейчас у меня есть девушка — мы встречаемся больше месяца.

Я не скрываю свои отношения [с ней] от друзей или в университете. Все воспринимают это нормально. Я ничего не рассказывала родителям, но они узнали все сами. Дело в том, что сейчас мы живем вместе — они тоже переехали в Киров. Этой зимой мама прибиралась дома и нашла фотографии меня с моей девушкой.

Родители начали на меня кричать. Говорили, что это ненормально. Просили не рассказывать никому. Не афишировать перед соседями. Говорили, чтобы я побыстрее выходила замуж.

Они до сих пор надеются, что это пройдет. И если отец сейчас уже относится нормально, то мама до сих пор общается со мной намного хуже, чем раньше. В основном она со мной или не разговаривает, или оскорбляет. Просто из-за моей ориентации. Иногда бывают моменты, когда она добрая, но редко. Приходится терпеть, съехать от них у меня нет возможности.

Родители относятся негативно к моей ориентации, потому что это якобы позор для семьи. Они хотят продолжения рода, хотя это вполне возможно и в гомосексуальных семьях. Думаю, они просто мало об этом знают, так как никогда с этим не сталкивались. Я пытаюсь все им объяснить как могу, но не получается. Думаю, когда-нибудь все нормализуется. Наверное, когда я перееду от них и они будут знать о моей жизни только с моих слов.

При этом в Кирове отношение к ЛГБТ-людям более-менее нормальное. Можно даже пройтись за руку со своей девушкой или поцеловать — всем будет все равно. Если кто-то спрашивает о моей ориентации, я тоже не скрываю. В поселке все это было бы невозможно. Если бы я осталась там, отношения было бы невозможно завести — просто не получится найти человека. Если там кто-то и есть, то тщательно это скрывает. Приходится скрывать, потому что там люди очень отрицательно относятся к этому. Мне кажется, что в целом чем меньше населенный пункт, тем хуже относятся к ЛГБТ-людям. Люди просто меньше знают об этом и больше боятся. Правда, непонятно — чего именно.

В этой сфере в России еще работать и работать. Но надежда есть. Я вижу, что люди моего поколения относятся к ЛГБТ проще и лучше. Мне кажется, это именно поколенческая разница. У моих родителей другое воспитание, другая культура. Многое еще осталось от СССР.