истории

Не бойся, умирать не так страшно Илья Жегулев рассказывает историю Орхана Джемаля, убитого в ЦАР

Источник: Meduza

В детстве Орхан Джемаль жил в окружении московских мистиков, думал, что его мать — это сестра, а еще у него было другое имя. В юности он ходил в геологические экспедиции, спасался от медведей в якутских лесах и много дрался с милиционерами. Повзрослев, Джемаль принял ислам — и стал одним из самых бесстрашных российских журналистов: он писал про войны, находясь на линии фронта, сидел в тюрьме в Сомали и водил знакомства с людьми, которых власти считали экстремистами и террористами. В ночь на 31 июля 2018 года его убили в Центральноафриканской Республике — вместе с Александром Расторгуевым и Кириллом Радченко. Спецкор «Медузы» Илья Жегулев рассказывает историю Орхана Джемаля.

«Орхан, ты что дома сидишь киснешь? Москва какая классная стала! Пошли гулять!»

Солнечным июльским днем 2018 года в гости к Орхану Джемалю завалился его старинный друг Вардан Варданян. Джемаль предложение принял — тем более что по Москве не гулял сто лет: все мотался где-то по делам. В тот день друзья обошли пешком весь центр — включая переулочки, где Джемаль провел детство. Как вспоминает Варданян, прохожие иногда косо посматривали на двух гуляющих мужчин: один — прихрамывающий бородач, одетый в футболку со спортивными полосками, другой — сутулый армянин.

— Они, наверное, думают — что за два нерусских ходят тут? И никто не догадывается, что мы с тобой два прожженных москвича, — смеялся Варданян.

Джемаль показал другу несколько новых московских памятников, — например, Цветаевой в Борисоглебском переулке, — а также подвал, куда в детстве ходил заниматься в геологическом кружке. Потом по арбатским дворикам они добрели до кафе «Журфак» — и продолжили разговор уже за столом.

— Орхан, вот в 1990-х мы здесь с тобой жили, — сказал Варданян. — Ведь могли бы так жить, чтобы у нас были квартиры здесь. И мы бы, как два старика, пили бы здесь чай или кофе, жили бы себе спокойно…

— Да, — согласился Джемаль. А потом, подумав, добавил: — С другой стороны, чего жалеть? Я что, это с собой в могилу заберу?

Варданян хорошо запомнил слова друга. Через сутки Орхан Джемаль улетел в командировку в Центральноафриканскую Республику, которая стала последней в его жизни. За свои почти 52 года журналист не раз был в миллиметре от смерти — но до того всегда обманывал судьбу.

Человек с половиной бороды

Перед фотографом в ателье на Фестивальной улице на севере Москвы сидел странный юноша. Он был в пиджаке, но под пиджаком было голое тело. Он был абсолютно лыс — и при этом бородат, но только на половину лица: другая половина была гладко выбрита. Дело было в начале 1980-х — и молодой человек пришел фотографироваться на советский паспорт; фотограф, пожав плечами, нажал на кнопку затвора.

С готовой фотографией юноша пришел в отделение милиции, но там такое изображение вклеивать в паспорт отказались. Это была не первая попытка — до того молодой человек уже приносил фотографию с голым торсом. Милиционеры посоветовали ему побриться и надеть галстук — «тогда точно примем». В третий раз на фотографии юноша действительно был в пиджаке и галстуке — но без рубашки и в парике. Как вспоминает Вардан Варданян, после этого милиционеры устали спорить — и вклеили снимок в паспорт будущего журналиста Орхана Джемаля. Правда, имя в этом паспорте значилось совсем другое: Юрий Константинович Волков.

Отцу журналиста Гейдару Джемалю, который впоследствии станет видным исламским общественным деятелем, было всего 19 лет, когда у него и его жены Елены родился сын. Родители были молоды, к тому же Гейдара ровно тогда отчислили из университета — и в итоге ребенка отдали на воспитание бабушкам. Более того: чтобы не возникало лишних вопросов, мальчику решили и вовсе не говорить, кто его настоящие родители; фамилию он тоже получил от бабушки по материнской линии — Волков. «Они его не бросили, просто у молодых была своя жизнь, когда воспитанием заниматься не успеваешь, — рассказывает Варданян. — Орхан думал, что бабушка — это мама, а маму считал своей сестрой: так ему говорили». Правду он узнал уже совершеннолетним.

Орхан вырос в богемной среде. Его бабушкой по отцу была Ирина Шаповалова-Амилахвари — наездница и дрессировщица диких зверей, дочь директора Малого театра и замминистра культуры СССР. «Ее номера [в театре Натальи Дуровой] со львом Амоном, рысью Мерси и енотом-полоскуном, хитрой обезьянкой неизменно вызывают восторг малышни», — писали о ней в прессе.

Как говорит друг Джемаля, журналист Максим Шевченко, Орхан «вырос с этой рысью, а со львом в детстве даже играл». В школьном возрасте он начал чаще общаться с матерью — Елена Джемаль к тому времени жила с Евгением Головиным, поэтом, писателем и одним из самых популярных московских мистиков. Головин писал книги, издавал журналы, активно занимался музыкой — песни на его стихи исполняла группа «Центр», а позже, уже в 1990-х, Вячеслав Бутусов с бывшими музыкантами «Кино» (критика восприняла пластинку с текстами вроде «Ты будешь трупы щекотать, и будут трупы хохотать!» неоднозначно).

И сам Головин, и Елена и Гейдар Джемаль входили в так называемый Южинский кружок, сформировавшийся вокруг писателя Юрия Мамлеева, — его участники изначально собирались в квартире Мамлеева в Южинском переулке на Патриарших и обсуждали эзотерику, оккультизм и прочие явления, посторонние для советской реальности. «Люди, собиравшиеся там, называли себя „шизами“ или „шизоидами“, — рассказывал еще один член кружка, журналист Игорь Дудинский. — Можно было увидеть такую картину — входит профессор в пиджаке и галстуке, его поддерживают под руки два бомжа. И он с этими бомжами ведет диалог, причем они в плане интеллектуального потенциала ни в чем ему не уступают».

Елена Джемаль не встраивалась в советское общество, как и ее первый муж, — сам Орхан говорил, что она была даже радикальнее отца, и называл ее «настоящим отрицаловом». Из принципа Елена никогда не работала на государство — и большую часть жизни прослужила регентом церковного хора. Впрочем, и к официальной церкви она относилась без пиетета. «Она была очень ядовита по отношению к попам, — рассказывал Орхан. — Совершенно антиклерикальный человек, причем очень верующая и внутри религии находящаяся».

«Отрицаловом» рос и Юрий Волков. В школьные годы он увлекся геологией — стал ходить в кружок и ездить в экспедиции; как вспоминал потом — прежде всего чтобы сбежать в другую жизнь из обычной советской. «[Вокруг] тухловатое было пространство. И геология — это был такой своего рода для многих эскапизм, — объяснял он годы спустя. — Тайга — закон, медведь — хозяин. И вот ты на полгода исчезаешь из [советского] пространства, из этих норм и правил — делаешь какое-то свое дело, живешь очень ясной и понятной жизнью».

«Уходя в лес, сидя у костра, мы максимально старались освобождаться от государства, — подтверждает Варданян, который ходил с другом в совместные экспедиции, познакомившись с ним в институте после армии. — Вот это братство, костер, палатки, байдарки, горы — это другая реальность, в которую мы уходили».

Геолог

Как рассказывает Варданян, молодой Юрий Волков отличался от будущего Орхана Джемаля — это был человек дерзкий, буйный, любивший кутежи и драки. «Был такой период в его жизни, в 80-е, когда бухал он очень сильно, — говорит Варданян. — Он мог выпить сколько угодно, здоровья ему хватало. Но никогда в жизни он не напивался „в дрова“, чтобы не стоять на ногах». Цель была не столько в состоянии опьянения, сколько в веселье и поиске приключений — причем пострадавшей стороной в этих приключениях обычно оказывались сотрудники правоохранительных органов.

«Как-то раз сидели, выпивали, и тут он говорит — пойдем к отделению милиции, найдем кого-нибудь», — вспоминает Варданян. В тот раз никого найти не удалось, но, по словам друга Джемаля, драки с милицией у него случались часто. «В другой раз он, уже сидя под арестом, зажал голову милиционера в решетку, украл ключи у него из кармана, вышел, а мента побил, — продолжает Варданян. — Конечно, его скрутили. Когда мы пришли его выкупать, цена сильно поднялась». Джемаль играл с огнем — но, как ни странно, обошлось без уголовных дел. «Честная драка мужская: он побил, его побили, — объясняет Варданян. — Хотя по закону можно было оторванный погон пришить к делу и человека посадить».

«Да, ментов он дико не любил, у него было к ним какое-то буквально дагестанское отношение, — говорит еще один друг и коллега журналиста Степан Кравченко. — То есть он просто не воспринимал их как людей. Считал, что со всеми можно договориться, кроме ментов — они были выделены в какой-то отдельный субстрат». Шевченко считает, что Джемаль полицейских «презирал, как нормальный потомок своих предков голубых кровей» — но не всех: «К честным ребятам он относился нормально. Но считал, что прикрывающийся погонами для реализации комплексов человек, зарабатывающий рэкетом и насилием под прикрытием погон, заслуживает осуждения». Когда Джемаля однажды спросили, что ему больше всего не понравилось в Дагестане, он прямо ответил: «Милиционеры».

Будущий журналист вообще с самой юности любил играть с судьбой — и потасовками с милиционерами дело не ограничивалось. Он много занимался экстремальными видами спорта: альпинизмом, спелеотуризмом, прыжками в воду с большой высоты. Один из них, по словам подруги Джемаля Надежды Кеворковой, чуть не закончился смертью. «Однажды он прыгнул на параплане с какой-то знаменитой крымской скалы и разбился весь, — рассказывает Кеворкова. — Его буквально склеивали по кусочкам. Ему сказали: если ты хочешь восстановить чувствительность руки, тебе нужно заняться фортепиано. И он правда научился играть».

В 1984 году Джемаль поступил в Московский геологоразведочный институт, — а через год его призвали в армию. Вернулся он, когда в стране уже вовсю шла перестройка, — и быстро начал заниматься журналистикой: кто-то из знакомых устроил юношу на телевидение — в отдел, который делал программы «Здоровье» и «Мамина школа». Как потом вспоминал сам Джемаль, знаменитая советская ведущая Юлия Белянчикова с симпатией относилась к юному помощнику режиссера, который тогда как раз восстанавливался после неудачного прыжка. Как-то раз, когда они разговаривали о работе, Джемаль попытался одной рабочей рукой завязать шнурок — и в итоге ему помогла ведущая. В спину юноша услышал: «Не знаю, кто это, но шнурки ему сама Белянчикова завязывает».

Джемаль окончил университет и некоторое время профессионально занимался геологией — выезжая в экспедиции, которые длились по несколько месяцев. Например, в Якутию: на территории Анабарского щита они искали редкие радиоактивные элементы. Однажды, оказавшись один в лесу, Джемаль столкнулся с медведем — чтобы спастись, он забрался на дерево и стал стрелять в воздух, привлекая внимание напарника. Медведь ушел.

Журналист на бронетранспортере

Перестроечное время и последовавшие за ним годы Джемаль называл «самым прекрасным периодом жизни страны»: «Вокруг [были] поэты, художники, бандиты, коммерсанты». Самый прекрасный период был еще и довольно опасным — как впоследствии вспоминал журналист, в те годы он часто «впутывался в какие-то жуткие истории». После одной из них (подробностей он не рассказывал) ему даже пришлось сбежать в Алжир — в 1994 году, когда ему было 28 лет, он поехал туда как топограф: возглавил экспедицию, которая изучала местные пещеры по заказу украинского Института спелеологии и карстологии.

В тот момент в Алжире бушевала гражданская война. Из Африки Юрий Волков вернулся уже Орханом Джемалем: таким, каким его впоследствии начали узнавать коллеги-журналисты. Он стал верующим мусульманином — бросил пить, начал соблюдать намаз и размышлять о Боге. Что именно повлияло на его мировоззрение, «Медузе» установить не удалось.

Как вспоминает Варданян, когда они встретились после Африки, он привычно спросил у друга, что он будет пить, — на что тот ответил, что больше алкоголь не употребляет. «Мне очень тогда понравилось, что он принял ислам, — говорит Варданян. — Я сам верующий [христианин] — и он стал религиозным. Несмотря на разные религии, мировоззренчески мы тогда стали более близки. Он более серьезно стал к жизни относиться, чего раньше не было».

Тогда же Джемаль сблизился с отцом — и решил поменять не только имя и фамилию в паспорте, но и профессию (как он сам рассказывал, Гейдар Джемаль посоветовал ему «успокоиться» и заняться «видом деятельности, оставляющим много свободы»). Через отца он приобрел и новых друзей: например, много общавшихся с ним журналистов Максима Шевченко и его жену Надежду Кеворкову. Как вспоминает Шевченко, Джемаль-младший начал заходить к ним в редакцию «Независимой газеты», чтобы поиграть в компьютерную игру Heroes of Might and Magic II.

Тогда же Джемаль всерьез вернулся в журналистику. Отец сперва привел его к приятелю по Южинскому кружку Дудинскому — тот в те годы работал в газете «Мегаполис-Экспресс», одном из первых российских таблоидов, который славился самыми дикими выдуманными материалами. Там Джемаль не прижился — хотя, как рассказывает Варданян, успел сочинить несколько историй, «как кто-то в пещере брата съел», причем героям своих текстов он давал имена знакомых (сам Дудинский в разговоре с «Медузой» материалов Джемаля не вспомнил). Со следующим местом работы помог Шевченко — так Джемаль стал писать для религиозного приложения к «Независимой газете».

Впоследствии места работы журналист менял часто: не мог и не хотел скрывать свое небезразличное отношение к той или иной стороне конфликта — и готов был ради тех, кто, с точки зрения Джемаля, был прав, поставить под угрозу собственную жизнь. Работая в «Новой газете», он специализировался по Северному Кавказу — и познакомился с боевиками-ваххабитами, которых считал борцами за свою свободу. Как и его отца, Джемаля не раз обвиняли в том, что он поддерживает экстремальные формы ислама. Сам он называл себя суннитом — но считал, что ислам един, и рассказывал, что в мечети, где сунниты с шиитами молились в разных частях здания, он демонстративно вставал между ними.

Джемаль быстро стал одним из немногих журналистов, которых считали за своего люди с оружием, конфликтующие с властями. Нередко это приводило к рискованным ситуациям. Когда в 2005 году Джемаль, будучи уже журналистом газеты «Версия», приехал освещать события в Нальчике, — по версии властей, на город напали исламисты, — местные милиционеры, прочитав его рабочие записи, решили его убить. Журналиста привезли в участок, избивали ногами — и только вечером следующего дня милиционеры внезапно извинились и отпустили Джемаля: видимо, потому, что все это время главный редактор «Версии» Анна Бокшицкая писала о похищении сотрудника и обрывала телефоны представителей силовиков.

«Орхан на хвосте постоянно притаскивал каких-то личностей, с которыми мы иначе никогда и не пересеклись бы, людей из совершенно другого мира, — рассказывает Степан Кравченко, ставший редактором Джемаля на его следующем месте работы, в российской версии журнала Newsweek. — У нас [в редакции] были и чеченские, и ингушские оппозиционеры. Перед тем как чеченский батальон „Восток“ расформировали и разгромили, они приходили к нам в офис, мы пили чай, курили, смеялись. Это была параллельная реальность».

В 2008 году именно с людьми из батальона «Восток» Орхан Джемаль поехал в Южную Осетию освещать войну с Грузией — просто попросил Сулима Ямадаева взять его с собой. Из всех военных командировок Джемаля эта была, пожалуй, единственной, где он был на стороне официальной Москвы. О тех событиях журналист потом написал в книге «Хроника пятидневной войны». «Ежедневно со мной связывался мой шеф Степан Кравченко, — несмотря на войну, грузинский роуминг работал как часы, — вспоминал Джемаль. — Степан ультимативно требовал, чтобы я вернулся… Все последующие дни я беззастенчиво врал ему, что пытаюсь выехать из Цхинвали во Владикавказ… На самом деле я действительно покинул Цхинвали, но двигался не на север, в Россию, а на юг, в Грузию. И сидел не в жигуле-попутке, а на броне трофейной БМП: чеченцы захватили ее у грузин». В какой-то момент редактор позвонил Джемалю сразу после боя в одном из приграничных грузинских сел — журналист начал рассказывать, что почти добрался до Владикавказа, как вдруг в трубке раздался голос канонады. Кравченко к тому моменту давно уже все понял — и просто попросил подчиненного быть осторожнее.

Именно на войне Джемаль чувствовал себя на воле. «Я привык к войне, где можно голоснуть вертолет [и попросить]: „Братишка, подбрось“, где не нужны деньги, документы, — говорил он сам. — К войне привыкаешь быстро, война — это свобода». Как объясняет Шевченко, бытовуха повседневной жизни Джемаля угнетала: «Квартира, квартплата, бессмысленное течение времени… А там ты рискуешь, делаешь ставку на мгновение. Конечно, в нем было это присущее только исключительным аристократическим личностям ощущение „есть упоение в бою и бездны мрачной на краю“». По словам бывшего главного редактора «Новой газеты» Дмитрия Муратова, которого Джемаль считал своим учителем, Орхан относился к войне как к способу обновления мира. «Мне не близок этот взгляд, но он у него был обоснован, — говорил Муратов. — Он не был создателем войн, он искал в них проявление духа».

В следующий раз Джемаль поехал на войну в 2011 году — в Ливию: сперва как сотрудник «Дождя», потом — как корреспондент газеты «Известия», которой к тому времени владел основатель Life.ru Арам Габрелянов. Он освещал борьбу Каддафи с повстанцами — и, разумеется, он оказался на стороне вторых. «Ему нравились антикаддафисты, он считал, что они за правое дело выступают, и путешествовал в основном с ними, — вспоминает Кравченко, который после закрытия российского Newsweek продолжал оставаться близким другом Джемаля. — Орхан был со стороны повстанцев, с ними сдружился и как-то очень радостно все происходящее [в Ливии] воспринимал. Мне кажется, в тот момент он еще более, чем обычно, потерял какое-то хладнокровное отношение к действительности, к тому, что все это какие-то акторы, за которыми ты просто следишь и записываешь это на подкорку. Он как-то стал с этим сливаться».

Работавшая в Ливии врач Ирина Казмина познакомилась с Джемалем во время его первой командировки — после чего они начали общаться по электронной почте. «Была одна фраза в переписке, которая растопила мое сердце, — вспоминает Казмина. — Он написал: у меня ощущение, что я пишу близкому другу. И сразу где-то потеплело, хотя я его видела раз в жизни». Вскоре Джемаль приехал в Ливию снова и сразу отправился на передовую, откуда вскоре началось наступление повстанцев на столицу Ливии Триполи. Напарник журналиста, фотограф Сергей Пономарев, оказавшись на фронте, быстро потерял Джемаля из вида — тот ушел далеко вперед к линии огня.

Оказавшись в самом пекле, Джемаль принялся фотографировать происходящее — и тут почувствовал, что у него подломилась нога, и увидел, как под ней расплывается лужа крови (так он позже рассказывал эту историю Казминой). Решив, что умирает, он начал читать предсмертную шахаду — в этот момент к журналисту подскочил пулеметчик, которого он фотографировал, сорвал с головы куфию и наложил на ногу Джемаля жгут. 

Тем вечером Казмина ждала российских журналистов в гости — но они так и не появились. Следующий день в ее больнице выдался особенно тяжелым — началось наступление на Триполи, и раненых везли бесконечной чередой. «Хирургов не хватало, [раны] зашивали прямо в палатах», — вспоминает врач. Когда у нее наконец нашлось время пообедать, ее отыскала соседка, которая принесла ей рюкзак: оказалось, что его просил передать Казминой Джемаль, лежавший с ранением в госпитале неподалеку.

Казмина побежала к другу — и нашла его в больничном коридоре: «Жгут на ноге, бледный. Лежит, молчит себе спокойно, как будто просто полежать пришел». Операцию Джемалю, как говорит Казмина, поначалу делать отказывались — врачи считали, что журналиста можно спасти, только ампутировав ногу, — но она все-таки уговорила их рискнуть. Продолжил лечение Джемаль уже дома у врача, где скрашивал ей досуг историями из своей жизни. «Чего он только не рассказывал! — вспоминает Казмина. — Как он в Афганистане с талибами проходил блокпосты американцев. Как сидел в Сомали в тюрьме, подружился со своими тюремщиками — они курили ночью косячки. Знаете, у меня это вызывало восторг, как будто я читала какую-то хронику приключенческую. Причем все это как-то легко, с юмором. Человек заново это переживал — и радовался всему, включая сомалийскую тюрьму».

Через две недели забирать Джемаля из Ливии приехал Максим Шевченко — он договорился, чтобы Джемалю предоставили самолет до Австрии, а владелец «Известий» Габрелянов оплатил лечение сотрудника в местной клинике (государство журналисту помогать отказалось). Из Австрии Джемаль продолжал писать письма Казминой: например, присылал подстрочники стихов участников движения «Талибан» или рассказывал историю мятежа на шхуне «Баунти», участники которого в конце XVIII века высадились на одном из островов на Таити и организовали там свое государство. Журналист мечтал снарядить туда экспедицию.

Сын

Гейдар Джемаль никогда не скрывал от друзей, что у него растет сын, и рассказывал многим о своем эксперименте с «подменой» родителей. «Мы все время говорили Гейдару: представляешь, какая ломка психики будет [у Орхана], когда он вырастет и узнает правду?» — вспоминает друг семьи Джемалей Игорь Дудинский.

Впрочем, сам Орхан никогда не говорил публично об этом опыте и не критиковал отца, считая, что ему «вообще повезло с родителями». «Обычно бывает так: пока [ты] ребенок — мама главная. Потом — когда подросток, отрок, юноша — влияет отец, а дальше он утрачивает влияние. У меня не так, — говорил Джемаль. — Отец на меня влиял до самой своей смерти [в 2016 году], являлся ориентиром интеллектуальным и духовным. И это было не в силу традиции — он обладал определенным превосходством над очень многими людьми. Он был фантастический собеседник. Можно было с ним обсудить специфику шариатских проблем, а можно — теорию относительности». В этом, кстати, Орхан был похож на отца — о том, что с ним было очень интересно разговаривать, вспоминают почти все, кто знал журналиста.

Как рассказывает Вардан Варданян, мать с Орханом всегда была сдержанна — и даже когда Орхану рассказали правду о родителях, внешне не проявляла к нему нежности, только в его отсутствие рассказывая подругам, как гордится сыном. «Орхан это очень болезненно переносил. На самом деле, хоть она этого не показывала, у нее были чувства к Орхану, — говорит Варданян. — Именно поэтому она ему оставила квартиру, хотя Орхан туда так и не переехал. Хотел отдать отчиму, а тот не взял — в итоге в квартире после смерти мамы [в 2005 году] жила мамина подруга, и он никогда не просил ее заплатить. Хотя ему были очень нужны деньги — особенно в последние годы». По словам друга Джемаля, журналист вообще был совершенно равнодушен к материальным ценностям. Однажды он сумел скопить 8 тысяч долларов и хотел купить автомобиль — но когда узнал, что у поэта и издателя Ильи Кормильцева нашли рак, не задумываясь, отдал все сбережения на лечение, хотя они с Кормильцевым даже не были близкими друзьями. Кормильцев вскоре умер в лондонской клинике.

Орхан Джемаль родился, когда его родители были студентами, — и сам встретил свою первую жену Марину, когда учился в университете. Как говорит Варданян, первый ребенок — сын Женя — у них родился, когда Джемалю было 18 лет; как и когда-то самого Юрия Волкова, его отдали на воспитание бабушке и дедушке. Те вскоре после распада СССР переехали вместе с внуком в США — и в следующий раз отец с сыном связались только через много лет. «Орхан с ним встречался, общался, пытался сблизиться с ним, но он уже был довольно взрослый, — говорит Варданян. — Близкими они так с Женей и не стали».

Придя в начале 2000-х в «Новую газету», Джемаль встретил там журналистку Ирину Гордиенко, которая, как и Джемаль, специализировалась на освещении Северного Кавказа. Вскоре они поженились. «Ира была главной встречей в его жизни, потому что у них было полное совпадение, — говорит подруга семьи Кеворкова (сама Гордиенко отказалась говорить с „Медузой“). — Они невероятно дополняли друг друга. Это женщина, которая могла войти к страшным палачам, к диким, безумным ментам, когда эти менты убивали все, что движется, и совершенно бесстрашно, в полном одиночестве обличать их и требовать у них данные. Эти два субъекта стоили друг друга в полной мере». У них вообще было много общего — они даже оба водили мотоцикл.

В 2005 году у Джемаля и Гордиенко родился сын Мансур, с которым отношения сложились куда лучше, чем с первым ребенком, — однако через несколько лет семья стала распадаться. Они часто ругались, друзья пытались их мирить — но в 2011 году Гордиенко подала на развод. Именно в это время Джемаль поехал в Ливию. «В Ливии он откровенно хотел, чтобы его убили, — говорит Шевченко. — Орхан поехал искать красивой смерти». Редактор Джемаля Степан Кравченко подтверждает: развод стал во многом переломным моментом. «После этого количество его опасных командировок стало расти, — рассказывает он. — Было видно, что он пытается себя буквально запихнуть в каждую возникающую горящую точку, и по крайней мере мне было понятно, что он отчасти преследует какие-то терапевтические цели. Это помогало ему отвлечься от внутренних переживаний».

После развода самым близким Джемалю человеком стала Олеся Емельянова, бывший бильд-редактор российского Newsweek. При каждом удобном случае он говорил ей: «Не бойся, умирать не так страшно».

Дорога в Бамбари

Казалось, что тяжелое ранение в Ливии, после которого Джемалю пришлось долго восстанавливаться и ходить с тростью, повлияет на его энтузиазм по поводу горячих точек. Однако как только в 2014 году начался конфликт на Востоке Украины, журналист немедленно договорился о том, чтобы поехать туда от журнала Forbes — и делать видеорепортажи. В одну из командировок вместе с ним поехал и Шевченко. «Меня поражало, как он ходил под взрывами мин и приговаривал: „Ох, хорошо! Интересно!“ — вспоминает друг Джемаля. — А я лежал в канаве и молил бога, чтобы все это закончилось».

Однажды Джемаль чуть не погиб прямо на глазах у Шевченко — потому что хотел сделать красивый кадр (как рассказывает Кравченко, Джемаль в тот момент увлекся военной фотосъемкой — «ему не давали покоя лавры Роберта Капы»). «Он лежал на перекрестке и хотел заснять, как красиво взрываются мины справа и слева, — вспоминает Шевченко. — Я заполз за липу, кричу: „Орхан, сюда“. Тут он на меня посмотрел и все же отвлекся, с палочкой дошел до моего укрытия. И ровно в это время на тот пятачок, где он только что ловил кадр, прилетел снаряд». Впрочем, по словам Шевченко, на отношение Джемаля к происходящему это никак не повлияло: «У него переживание под названием страх просто отсутствовало».

В 2016 году умер Гейдар Джемаль. Орхан тяжело переживал смерть отца — как рассказывает Кеворкова, после похорон он месяц вообще не выходил из дома. «У него была такая ужасная присказка, которую я ненавидела: „Как дела?“ — „Жив пока“, — вспоминает подруга Джемаля. — А тогда он вместо „жив пока“ сказал: „Знаешь, я месяц не выходил из дома, просто сил не было. Мог умереть с голоду, потому что продукты кончились, видеть я никого не хотел и разговаривать ни с кем не хотел“». Впрочем, как говорят и Кеворкова, и Варданян, к Джемалю все-таки заходили друзья — и приносили еду.

Несмотря на войну в Донбассе, с работой у Джемаля становилось все хуже. Чаще ему не заказывали материалы, а приглашали экспертом в телевизионные ток-шоу: защищать ислам или крымских татар. Денег за участие в программах Джемаль не брал принципиально — хотя их ему и правда стало не хватать.

Шевченко, который, по его словам, в последнее время «финансировал» своего друга и давал ему денег на жизнь, рассказывает, что Джемаль много куда пытался устроиться на работу — включая даже Russia Today, — но у него не получалось. «Я думаю, что здесь какая-то комбинация факторов, — рассуждает Степан Кравченко. — С одной стороны, его немножко побаивались, потому что в первую очередь он был пассионарием, а не журналистом. Хрен его знает, что с ним будет, что он сделает. Ты его пошлешь куда-нибудь, а потом на твоих руках кровь, не дай бог. Или какие-то проблемы. Осторожные СМИ в целом старались хеджировать риски. Во-вторых, в медиа стало меньше денег. А в-третьих, информационная полянка так мутировала, что уже можно фигачить материалы про войну из Москвы или из Лондона — и их будут кушать точно так же или даже больше, чем если ты пошлешь туда большого автора, который напишет сагу. Его время, оно немножко ушло, он поздно для этого родился, мне кажется».

В 2016 году Джемаль снова сделал сюжет для «Дождя» — нашел в Турции дагестанцев, которых разыскивает Интерпол, и поговорил с ними. «Я начинаю отсматривать видео — там сидят на диване в рядок какие-то люди, — вспоминает тогда принимавший этот репортаж в качестве редактора „Дождя“ Родион Чепель. — К каждому из них подходит Орхан, целует, говорит: „Здорово, брат, как дела?“ Такой подход к работе с источниками впечатлял, но монтировать это было невозможно — статичная скучная картинка». В итоге, чтобы сюжет получился, пришлось объяснять Джемалю, как нужно снимать. «Он не просто не спорил, а принимал критику с благодарностью, — рассказывает Чепель. — Я не встречал человека, даже в зрелом возрасте настолько готового учиться и воспринимать новое».

В 2017 году Чепель сотрудничал с «Центром управления расследований» — изданием, которое финансировал Михаил Ходорковский. Они вместе сделали документальный фильм про Игоря Сечина. Следующий большой проект решили посвятить Евгению Пригожину — «повару Путина», следы которого к тому времени обнаружили и в хакерских атаках на американскую избирательную систему, и в деятельности российских частных военных компаний в Сирии.

Последним должна была быть посвящена отдельная часть расследования — и у Чепеля возникла идея привлечь Джемаля: сначала как эксперта, а потом и как корреспондента, который мог бы вместе с оператором поехать в Сирию. Правда, оператора долго найти не удавалось — и поэтому главный редактор ЦУР Андрей Коняхин решил посоветоваться с режиссером Александром Расторгуевым: на его документальных проектах обычно работали самые смелые. Узнав о проекте, Расторгуев неожиданно загорелся им сам; вместе они решили, что будут снимать путешествие Джемаля в Сирию — и основным героем в кадре будет именно журналист.

Дело было за малым: попасть в Сирию. Первый план предложил сам Джемаль: въехать со стороны Ливана на велосипедах, изобразив туристов, — на севере страны они по-прежнему бывают. Коняхин даже успел согласовать с Ходорковским бюджет, который предусматривал закупку велосипедов, — но потом от этой идеи все-таки отказались. Пытаясь найти человека, который мог бы предложить более безопасный сценарий поездки в Сирию, Чепель и Расторгуев разными путями вышли на Кирилла Романовского — военного корреспондента, который много работал в Сирии, а до того — в Донбассе. Чепелю его посоветовал Аббас Джума, сириец, работающий на федеральные каналы (Джуму, в свою очередь, посоветовал Джемаль). А Расторгуеву, по словам Коняхина, — подруга из Гамбурга: она подружилась с журналистом, когда он восстанавливался в Германии после операции (у Романовского онкологическое заболевание).

В апреле журналисты связались с Романовским и рассказали ему, что журналисты собираются снимать фильм о ситуации в Сирии (наемники и ЧВК «Вагнер» не упоминались). В тот момент Романовский был в командировке как раз в Сирии — под Хомсом — и проконсультировать Чепеля не мог. Однако Коняхин начал сомневаться, нужно ли вообще с ним советоваться: было понятно, что Романовский прекрасно разбирается в сирийских делах, но главу ЦУР смущало, что работает Романовский на сайте «Федеральное агентство новостей», который регулярно предпринимает информационные атаки на «оппозиционные СМИ» и который неоднократно связывали с Евгением Пригожиным.

Время шло. К концу весны жизнеспособного сценария командировки в Сирию так и не было — риски делали ее попросту неоправданной. И тогда группа создателей фильма придумала другой вариант — поехать в Центральноафриканскую Республику.

Незадолго до этого появились первые публикации о том, что ЦАР — новая область интересов Пригожина: близкие ему компании занимаются там золотодобычей, а, предположительно, связанные с ним наемники помогают тренировать местные войска и охраняют чиновников. Первый план снова предложил Джемаль — идея была в том, чтобы приехать в страну под видом орнитологов, изучающих африканскую фауну, и, возможно, даже нанять российских наемников в качестве охраны. Джемаль предлагал этот сценарий на полном серьезе — и сейчас Коняхин говорит, что жалеет, что журналист не настоял на своем.

В итоге решили действовать более традиционным образом — найти в ЦАР фиксера, который помог бы россиянам со съемками. Расследователи пытались связаться с местными корреспондентами, работающими на французские СМИ, те предоставляли свои контакты, но процесс шел медленно. Тем временем Романовский вернулся из Сирии и сам позвонил Расторгуеву, сказав, что готов встречаться. 25 июня журналисты ЦУР и ФАН наконец увиделись (Джемаль на ту встречу по своим причинам доехать не смог).

По словам Коняхина, Романовский осведомился, правильно ли он понял, что «либералы решили снять кино про войну». В ответ на это Коняхин прямо сообщил, что ЦУР делает расследование про Пригожина, — и спросил: «Для тебя это нормально? Нет конфликта интересов?»

Романовский в ответ заявил, что ему идея нравится, — и даже сказал, что «завидует». По словам Коняхина, во время встречи военкор ФАН обаял всех. Он сыпал информацией по Сирии: рассказывал, через какие блокпосты нужно ехать, что и кому нужно говорить, даже обещал поехать вместе с группой и помочь журналистам на месте. Когда его спросили о возможном фиксере в Африке, он посоветовал своего знакомого — Мартина. Тот отказался говорить по телефону, сославшись на связь, — зато сразу начал высылать в мессенджере данные про гостиницу, дом и расценки. «Мартин был очень готов помогать и предоставлял детальную информацию — в отличие от всех остальных [собеседников в ЦАР], — объясняет Коняхин. — Наша бдительность была усыплена тем, что мы были на встрече с Романовским и доверяли друг другу».

Коняхин хотел, чтобы в Африке снимал сам Расторгуев, но режиссер сказал, что оператор из него плохой, — и предложил позвать своего знакомого Кирилла Радченко. Кроме того, режиссер сказал Коняхину, что в экспедицию поедет еще и издатель «Медиазоны» и продюсер группы Pussy Riot Петр Верзилов. По словам Коняхина, эту идею Расторгуев объяснил так: «Где Верзилов — там и праздник». Верзилову даже забронировали билет — но 15 июля он вместе с несколькими активистками Pussy Riot выбежал на поле «Лужников» во время финального матча чемпионата мира по футболу, получил за это 15 суток ареста и тем самым спас себе жизнь.

Когда авторы идеи впервые рассказали Джемалю про командировку в ЦАР, тот ответил кратким аудиосообщением: «Шикарно», — а потом начал рассказывать веселые истории про Африку. Олеся Емельянова вспоминает другое: «Когда мы строили какие-то планы на дальнейшее будущее, он часто говорил: „Если я вернусь из Африки. Это очень страшное место, оттуда далеко не все возвращаются“».

20 июля они встретились в последний раз — Емельяновой нужно было уезжать из Москвы по своим делам; до вылета Джемаля в Африку оставалась неделя. «Я тебе скажу честно, шансы, что выживу, 50 на 50», — сказал Джемаль. Емельянова вспоминает, что ей стало не по себе: уезжая в предыдущие рискованные командировки, Орхан никогда такого не говорил.

За несколько часов до вылета лучший друг Орхана Вардан Варданян, как всегда, зашел к нему, чтобы помочь собраться. У них издавна была такая традиция: Вардан проверял, не забыл ли что-нибудь Орхан, но в этот раз что-то было не так. «Орхан сидел никакой, болел, — вспоминает Варданян. — Апатия какая-то. „Ничего не хочу. Никуда не хочу“. Я говорю: крепкий чай, кофе попей, встряхнись; тебе надо собраться. Но он так и не стал [этого делать]. Я посидел часик и ушел».

Дальнейшее известно. Фиксер Мартин поначалу перестал выходить на связь — уже на следующий день после прибытия в ЦАР, 29 июля, Джемаль просил Емельянову помочь с поисками надежного англо- или русскоговорящего человека, сказав, что «мы пролетаем с фиксером». В тот же день он написал последнее сообщение Ирине Казминой: «Рассказывал, что страна жутковатая, снимать довольно сложно, все требуют взятки, и вообще все довольно мрачно, ему не нравится».

Мартин в итоге начал отвечать на сообщения, но встретиться с ним Джемалю, Радченко и Расторгуеву так и не удалось. 30 июля водитель, присланный фиксером, повез журналистов из столицы ЦАР Банги в город Бамбари, где Мартин обещал их встретить; поздним вечером того же дня россиян убили. Как выяснилось позже из расследования принадлежащего Ходорковскому центра «Досье», водитель, ранее служивший в жандармерии ЦАР, отклонился от маршрута и поехал по дороге, по которой незадолго до этого проехал местный жандарм Эммануэль Котофио в сопровождении четырех людей в штатском. Перед этим водитель и Котофио постоянно созванивались — а сам Котофио контактировал с находившимся в ЦАР российским военным Александром Сотовым, которого связывают со структурами Евгения Пригожина. 

Когда журналистов убили, фиксер Мартин перестал отвечать на сообщения в мессенджере. Позже служба безопасности Ходорковского выяснила, что сим-карта предполагаемого фиксера на всем протяжении командировки россиян находилась в столице ЦАР Банги, а вовсе не в Бамбари — а сам номер был зарегистрирован на вымышленное имя.

Поминки по Орхану Джемалю проходили 7 августа — через неделю после убийства в ЦАР. По исламу положено хоронить до захода солнца в день смерти — но тогда могила журналиста осталась бы в Африке. Шевченко считал, что тело нужно везти в Москву — «в том числе чтобы похороны стали политическим событием». Близкие Джемаля поддержали эту позицию. Самолет с телом Джемаля встречала его бывшая жена — по исламским традициям женщинам нельзя приближаться к телу во время похорон и поминок, но Гордиенко повезло: ей дали 15 минут побыть с Орханом наедине. По словам Шевченко, тогда она сказала: «Я поняла, что никого, кроме этого человека, не любила и любить не буду».

Церемония прощания с Джемалем в Московской соборной мечети, которую организовал Шевченко, действительно стала политическим событием — видные деятели ислама выступали с речами со сцены, собралось больше тысячи человек. 13-летний сын Мансур Джемаль пришел туда в белой рубашке и костюме. Он хмурился, но не плакал — и сказал об отце речь. «Мой отец Орхан Джемаль был очень великим человеком. Если бы таких людей было чуть-чуть больше в мире, то мир был бы намного лучше. Намного! — говорил мальчик, сосредоточенно глядя поверх толпы мусульман. — Я постараюсь стать таким же великим, как мой отец». Еще одни поминки прошли на следующий день в Центральном доме журналиста на Никитском бульваре — здесь Джемаля провожали уже не как мусульманина, а как одного из лучших российских корреспондентов.

Как рассказывает Надежда Кеворкова, незадолго до поездки в Африку Джемаль в течение нескольких часов рассказывал ей о своей новой теории — он считал, что ему удалось разработать математическое доказательство существования Бога. Подруга уговаривала его хотя бы тезисно зафиксировать свои мысли письменно — и в конце концов вроде бы Джемаль согласился. Но проверить это сложно: компьютер, куда Орхан Джемаль, возможно, записал свои выкладки о существовании Бога, и сейчас находится где-то в Африке. Он был найден, но что с ним стало дальше, неизвестно. По словам Коняхина, следователь никакого ответа о судьбе вещей, найденных с убитыми, не дал, не ответили и в Следственном комитете России.