истории

«Владелец клуба в Перми спросил, почему я не привез ему Макаревича» Менеджер группы IC3PEAK рассказывает, как он две недели делал концерты вопреки МВД и ФСБ

Источник: Meduza

17 ноября московская электронная группа IC3PEAK отправилась в тур по городам России — и почти сразу у музыкантов начались проблемы с концертами. В нескольких городах площадки отказались проводить выступления из-за давления силовиков; в Новосибирске музыкантов задержали полицейские прямо на железнодорожном вокзале; в Перми группу повсюду сопровождали сотрудники ФСБ. Тур-менеджеру IC3PEAK Олегу Митрофанову пришлось на ходу придумывать, как сделать так, чтобы концерты все-таки состоялись: группа договаривалась с альтернативными площадками и распространяла информацию только в личной переписке с поклонниками. Это не помешало полиции сорвать несколько выступлений — но большинство концертов все-таки состоялось. «Медуза» поговорила с Митрофановым об опыте сопротивления силовикам, родителях и нервах.

— Как давно вы работаете с IC3PEAK?

— Впервые поработал года четыре назад, но это скорее была дружеская помощь. Потом общались; как-то на рейве я в шутку сказал, что я их менеджер, и разруливал все вопросы. Там была история с гардеробом, где не брали вещи, за едой была огромная очередь. Я все разрулил, и они такие типа: «Ты че, наш менеджер?» Это было очень смешно. Потом мы договорились о концерте в [московском клубе] «Диссиденте» — еще до русскоязычного альбома; я на нем влетел, естественно. Ну и в этом году договорились вместе делать концерты.

— Тогда еще ни о каких запретах речь не шла?

— Нет, это было в апреле.

— А раньше вам приходилось решать какие-то проблемы с силовиками на концертах?

— С Центром «Э» было столкновение. Я работал с фестивалем, у которого в лайнапе значились группы, выступавшие в поддержку украинской АТО. Сначала был такой дружеский наезд: мол, чуваки, этих групп не должно быть. Мы их отменили. Но они не остановились, пришли с пожарниками и закрыли фестиваль под предлогом отсутствия необходимых мер безопасности. Это было в июле 2016 года, когда Outline закрыли, а этот фест был как Outline для панков.

— Когда вы поняли, что с туром IC3PEAK будут проблемы?

— Когда мне позвонили из «Джем-бара» [в Казани], сказали, что есть интенция концерт [23 ноября] не проводить. Сказали, что это относится только к их площадке, поэтому можно спокойно перенести куда хотим. Что я и сделал, но для осторожности не анонсировал место до последнего дня.

— То есть у вас была некая стратегия поведения в такой ситуации?

— Просто я делал нелегальные мероприятия раньше. Мы вывозили звук в [московский парк] «Музеон» под мост — я там праздновал день рождения, звал дружественные команды. Мы вывозили в лес звук, там делали опен-эйр. Мои друзья делали фестиваль «Структурность» — до сих пор, на мой взгляд, лучший фестиваль за всю историю отечественной музыки. Он проходил одиннадцать раз, последний раз шел две недели — и каждый день была новая локация. Причем места там были в духе заброшенного свинарника в воинской части, или детского дома для душевнобольных, или музея Капицы на Ленинском проспекте.

— Что вы делали, когда стало понятно, что проблемы будут не только в Казани?

— Мы составили сырой список площадок, в которые, если что, можно привезти звук-свет и сделать мероприятие. Правда, чаще всего эти места оказывались либо заняты, либо там отказывались проводить мероприятие, но во время тура появлялись люди, которые сами писали, предлагали помощь. Например, с клубом в Воронеже, где все в итоге, к сожалению, прошло плачевно, помогал местный житель. В Новосибирске я долго общался с местным владельцем бара, который был категорически настроен сделать концерт, но у него было [другое] вечернее мероприятие, важное для него, имиджевое — и он в итоге помог с контактом лофта [где прошел концерт]. Это было в таком формате: если у тебя есть запрос к миру, то все вокруг собираются для его решения.

— У вас часто так бывает в жизни — с запросами к миру?

— Если это благая интенция — то да.

— Почему концерты IC3PEAK — благая интенция?

— Потому что музыку нельзя запрещать. Потому что музыка должна дойти до своего слушателя — в случае если нет официального постановления о ее запрете. Не должно быть такого, что власти давят на площадки и запрещают проводить концерты.

— Вы так говорите, как будто официальный запрет — это нормально.

— Официальный запрет хотя бы заставляет задуматься, что можно с этим сделать. А здесь ничего не поделаешь, только нелегально проводить концерт. Ты не можешь ничего спланировать. А когда у тебя есть официальный документ, ты можешь обратиться к юристу для оспаривания, к лингвистам для экспертизы. Можешь на крайняк договориться не исполнять треки, которые запрещены, или поднять возрастной ценз. Здесь никаких требований в отношении творчества не поступало — просто было такое кондовое давление на площадки и нежелание видеть нас в городе.

Как в Перми — нас выгоняли из города эфэсбэшники. Мы вышли из клуба — это уже третья была площадка, куда я перенес концерт, и он все равно не состоялся: владелец разорвал договор об аренде и сказал, что отныне мы находимся на площадке нелегально. Спросил, почему я не привез ему Макаревича: мол, лучше бы работал с нормальными артистами, а не с этими, как он выразился, эмо-готами.

Так вот, на выходе [из клуба] нас встретили двое ребят, сказали, что должны сопроводить нас из города, и спросили, когда у нас поезд. Мы такие: «Не обязаны ничего сообщать». Они парировали, что у них есть приказ и они будут сопровождать нас — хотим мы этого или нет. Спросили, какую мы любим кухню, предложили пойти с ними в ресторан. Естественно, мы отказались, запрыгнули в такси; они поехали за нами. Я ради интереса решил покататься по городу, уехал на окраину, сделал несколько кругов вокруг площади — там круговое движение, — и они за нами ехали, как в игре. В итоге мы поехали домой, поняв, что это бесполезно. И утром, когда мы выезжали на вокзал, одна из машин, с грязными номерами, резко включила фары и двинула за нами.

— Много нервов потратили на это?

— Нет, меня скорее это забавляет.

— Серьезно? По-моему, очень нервная ситуация.

— Нет. Куда более нервно было, когда в Москве делали концерт на 1500 человек в клубе, который, как потом оказалось, рассчитан на тысячу человек. Ни охрана, ни гардероб не справились с этим количеством людей, в итоге произошла давка, вызвали два наряда полиции, кого-то побили около клуба во дворе, у кого-то украли вещи. В гардеробе был полный хаос, люди ждали свои вещи по четыре часа, полиция проверяла паспорта у случайных людей, и выяснилось, что у клуба вообще нет ни лицензии на продажу алкоголя, ни пожарки. Это был полный ****** [раздрай].

— То есть даже когда вас повязали в Новосибирске и повезли в отделение полиции — было не так нервно, как в Москве?

— Ну, Москва прямо оставила глубокий отпечаток. Там по всем параметрам должно было быть все четко.

— [Музыкант IC3PEAK] Коля [Костылев] сказал, что концерт в Краснодаре 7 декабря был первым, который прошел без проблем.

— Так и есть.

— В Ростове-на-Дону тоже все было в порядке. Почему давление властей вдруг резко прекратилось?

— После [задержания] Хаски Краснодар, видимо, решил не жестить, потому что такое поведение местных властей оборачивается шумихой в СМИ — портится репутация города и перестают ездить группы. Плюс у нас был сильный адвокат, защищавший Хаски, у нас была площадка [краснодарский клуб «Су-27»] с самой дурной репутацией в городе. Там проходили самые остроугольные концерты — от ультраправых сходок и концерта Миши Маваши до подпольных байкерских сходок. И сам владелец был похож на какого-то старого орла, военного, и он просто, условно говоря, в рот всех ****.

— Вся эта шумиха вокруг запретов — это для группы хорошо или плохо?

— Палка о двух концах. С одной стороны — сорванные концерты, расстроенные посетители, куча слез, возвратов [билетов]. С другой стороны — резонанс, который помогает справиться с отменами, заставляет людей объединяться и дает дополнительный охват для группы. Только мне, честно говоря, не очень нравится такой создавшийся искусственный имидж меня как Навального, поскольку я, в принципе, аполитичен.

— Думаете, у вас имидж как у Навального?

— Мне говорили, да. Кто-то из журналистов, кажется из команды [журналиста и документалиста Андрея] Лошака — они приехали в Воронеж [где 6 декабря силовики сорвали концерт группы] из Москвы, учуяв, что что-то происходит.

— И как вам такой образ?

— Ну, не хотел бы сравнивать себя [с Навальным]. Фигура заметная, но спорная. Не совсем разделяю его взгляды. Мне бы хотелось быть все же каким-то серым кардиналом. Только мне хочется стоять за группой, а не за каким-то направлением мысли.

— Если вы аполитичны, вас может что-то заставить выйти на политическую акцию?

— (Пауза.) Честно — не был ни на одном митинге. Я скорее бы вышел на одиночный пикет. Формат митинга мне не очень близок — я не люблю массовые мероприятия, не люблю стадионные концерты; мне нравятся скорее спокойные домашние посиделки либо одиночный отдых. Поэтому, если меня что-то совсем уж выбесит в отношении ситуации в стране, то я выйду на одиночный пикет.

— Что выбесит, например?

— Запрет на ту деятельность, которую я веду, — и запрет на искусство. Вообще, все рамки, в которые ставят артистов сейчас. Если [министр культуры Владимир] Мединский останется на своем посту еще четыре года, я точно выйду в одиночный пикет, потому что я ненавижу этого человека. (Мединский остался в составе правительства в мае 2018 года — прим. «Медузы».)

— Вы вообще следите за новостями?

— Я слежу скорее за музыкой, новыми релизами, читаю Pitchfork, до сих пор читаю форум Funky Souls.

— Хорошо, давайте так. Про дело Серебренникова знаете?

— Да, конечно.

— Про пытки в ярославской колонии?

— Да, слышал.

— А, скажем, про челябинский детский дом?

— Нет, про это не слышал. Меня волнуют проблемы с культурой и искусством, я за это волнуюсь.

— Если бы был митинг в поддержку Серебренникова — вышли бы?

— Сложный вопрос. Все равно одиночный пикет. Сам бы организовал, сам бы вышел. У меня своя война, я не хочу подписываться под чужие идеи и чужие лозунги.

— Ну организуйте свой митинг.

— Не хочется за собой людей вести, понимаете? Это означает, что я должен навязывать незрелым умам свою идеологию и свое мировосприятие, а мне хотелось бы, чтобы люди сами приходили к чему-то, чтобы они воспитывались за счет всей информации, существующей в мире, и делали свои выводы. Вести за собой людей — это большая ответственность; мне хватает ответственности за IC3PEAK. Это то, за что я болею; хочется, чтобы у ребят все было хорошо, чтобы концерты проходили в нормальной атмосфере — несмотря на то что я люблю ****** [бардак] и мне нравится работать в обстановке, когда есть что-то необъяснимое. Когда все очень спокойно, я расслабляюсь и выпускаю ситуацию из-под контроля.

— В итоге все, что произошло с вами за последние недели, стоило того?

— Конечно, стоило. Это офигенный опыт — очень полезный и ценный. Это антропологическое исследование — я с этой целью, в принципе, и ехал по России: посмотреть, какие там люди, происходит ли развитие в плане музыки в регионах, развитие клубной индустрии. Я понял, что [индустрия], в принципе, мало отличается от Москвы, за исключением каких-то локальных безумцев, которые вставляют палки в колеса. Но чем больше палок, тем интереснее их вынимать.

— Как вы вообще оказались в этом бизнесе?

— Я любил музыку всю жизнь. Я просто долго старался быть конъюнктурным, и это играло против меня. Думал, что я буду развивать химическую промышленность, пытался учиться на нефтехимика.

— Родители настояли или по собственному желанию?

— Сам, все сам. Просто это был ложный путь. Там были какие-то паттерны заложены в школе — когда тебе говорят учителя, что лишь технические специальности ведут к успеху. Эти паттерны разрушились при столкновении с реальностью, когда я понял, что, работая с музыкой, я испытываю больше удовольствия и могу существовать на заработанные деньги.

— Семья поддерживала?

— Не. Мне мама долго говорила, что я, мм, лох, что не окончил университет. Я перед дипломом слился, потому что понял, что не должны эти два месяца [так проходить], это было самое мучительное [время] в моей жизни. Я занимался вообще не своим делом и понимал, что чем больше это делаю, тем больше рою себе могилу. Были несколько месяцев поисков, в итоге я пришел к концертам.

— Потом-то отношения с мамой наладились?

— Она до сих пор не знает, чем я занимаюсь. А я и не рассказываю. Она не читает новости, не умеет пользоваться компьютером — к счастью для меня.

— Когда-то же придется рассказать.

— Когда я смогу ее обеспечивать, тогда расскажу. До этого времени лучше ее не тревожить.