истории

«Нечто большее, чем просто стихи». Памяти поэта Вадима Жука Находясь в России, он открыто выступал против войны в Украине — и регулярно писал об этом стихи

15:29, 22 март 2025

Источник: Meduza

В возрасте 78 лет умер поэт, сценарист и актер Вадим Жук. С 1986 по 2000 год он работал в театре-студии «Четвертая стена» как художественный руководитель, автор, режиссер и актер. Кроме того, Жук писал сценарии и песни к анимационным фильмам, а также был одним из сценаристов мультфильма «Возвращение Буратино». Вместе с Михаилом Жванецким Жук вел передачу «Простые вещи» на телеканале РТР (сейчас «Россия 1»), а также писал куплеты к передачам «Итого» и «Плавленый сырок». Он открыто выступал против войны в Украине и последние несколько лет активно писал стихи на политические темы. «Медуза» вспоминает поэта.

Через несколько часов после смерти Вадима Жука его сын, блюзовый музыкант Иван Жук, написал: «Видимо, на поминки в Россию я не поеду, настоящие поминки происходят в Фейсбуке». Лента Фейсбука и правда в последние дни полна некрологов Вадиму Жуку, воспоминаний о нем, слов поддержки семье и друг другу. Блестящий сатирик, организатор легендарных капустников, актер, игравший у Сокурова, либреттист, Жук получил признание как поэт достаточно поздно — его первая книга «Стихи на даче» вышла в 2007 году, когда автору было за пятьдесят. В последние же годы фигура Вадима Жука приобрела огромное значение для русскоговорящей интеллигенции, и с его смертью ушло нечто бо́льшее, чем просто стихи. 

Читатели внимательно следили за Жуком потому, что он, находясь в России, последовательно и открыто выступал против войны с Украиной — в первую очередь как поэт. Его совместная с журналисткой и поэтессой Татьяной Вольтской книга стихотворений даже была отпечатана в Украине в конце 2022 года.

К активной гражданской позиции, подкрепленной статусом поэта, нужно добавить еще и то, что Жук был всеобщим другом и принадлежал одновременно к разным профессиональным сообществам: и театральному, и кинематографическому, и мультипликационному, и литературному. Так он укреплял связи внутри творческой интеллигенции. Уход таких людей часто переживается особенно болезненно.

Не менее важно и то, что в последние три года новые стихи Жука появлялись несколько раз в неделю, а в некоторые периоды даже ежедневно или по несколько раз в день. Так его поэзия стала частью повседневного чтения для многих сотен людей.

Жук скончался на следующий день после того, как ему в самый последний момент запретили вести ежегодный фестиваль анимационного кино в Суздале — об этом говорилось в первой версии поста журналистки Ларисы Малюковой. Чтобы понять значимость этого события для Жука, нужно учитывать, что он не только писал стихи, играл в кино и театре, писал сценарии, создавал легендарные капустники, но и почти всю свою жизнь был ведущим литературных юбилеев, общественно-политических мероприятий, фестивалей — в числе которых был и Суздальский.

Роль ведущего мероприятий часто несправедливо вызывает снисходительное отношение, никто не воспринимает конферансье всерьез. Если говорить совсем просто, то задача конферансье — объявлять концертные номера и развлекать публику между ними, сшивая разрозненную программу воедино. Однако для Жука это без преувеличения было одним из дел жизни. Сегодня, с дистанции, которую смерть всегда очень быстро создает, можно с уверенностью сказать, что поэзия была первой по значимости профессией Жука. Второй профессией можно как раз считать конферансье.

Виктор Шкловский говорил: «Писатель должен иметь вторую профессию не для того, чтобы не умирать с голода, а для того, чтобы писать литературные вещи. И эту, вторую, профессию не должен забывать <…> в прихожей, как галоши, когда входишь в литературу». Вадим Жук не только не забывал ее в прихожей, но и перенес полученный в ней опыт в свое поэтическое ремесло.

С началом полномасштабного вторжения в Украину, фактическим введением в России цензуры и возрождением практик самоцензуры Жук в каком-то смысле остался на культурной сцене один. 

В том сегменте литературы, частью которого был Жук, почти не осталось «концертных номеров» — только паузы между ними, которые он заполнял, превращая их в самостоятельную программу. Жук оказался способен сшивать культурное, духовное пространство, когда сшивать было почти нечего. Это можно сравнить с заминкой: конферансье уже объявил, кто будет выступать и что будет исполняться, но по техническим причинам артист запаздывает с выходом на сцену. Повисает напряженное молчание, неловкая пауза, которую необходимо заполнить. Неловкая пауза, которую заполнял почти ежедневными поэтическими высказываниями Вадим Жук, длилась и длится уже больше трех лет.

Как устроены эти поэтические высказывания? Литературные критики обычно называют поэтики, подобные той, что сложилась у Жука, «традиционными». Его стихи действительно вряд ли можно назвать экспериментальными, авангардными или инновативными.

Большинство его текстов написаны теми размерами, определять которые мучительно учились многие поколения советских и российских школьников и школьниц. В них есть рифма, почти всегда присутствует пунктуация, на месте прописные и строчные буквы. В этих стихах не слишком много цитат, аллюзий и реминисценций, а те, что есть, отсылают к классике, привычному канону русской литературы: Достоевский, Чехов, Блок, Мандельштам и так далее. Зато в поэзии Жука довольно много политики, гражданского пафоса, которые не нужно выискивать между строк — они даны эксплицитно. Все это делает творчество Жука доступным более-менее всем читателям и читательницам поэзии. 

В ситуации, когда поле культуры находится под сильным давлением государства, такие прямые высказывания имеют для многих людей особую ценность. Жук упаковывал политические эмоции, гражданское возмущение и гражданское отчаяние в готовые рифмованные формулы. «Рождественское» стихотворение он заканчивал словами: «А Ирод пусть будет один, / И пусть даже вовсе не будет»; в другом фиксировал, что «В двадцатых время вспять галопом скачет, / Достигнувши предела беспредела. / Тридцатые невдалеке маячат. / Я думаю, мне нечего там делать».

Третье начинал так: «Абьюз нерушимый советских республик, / Пропал безвозвратно под марши и блюзы». А по соседству с ними, наоборот, стояло то, что в школе нас учили называть «чистой лирикой»: «Но человек просыпается и тяжело дышит, / Вытащенный из ночи, как рыба из воды». Или же: «Всю ночь не решался и выпасть старался / Робеющий снег».

Это сочетание исповедальности и политизированности в стихах Жука воссоздавало антураж разговора на кухне, придавало им ту «кухонную» интонацию, которая знакома людям, родившимся до перестройки.

«Чистая» и «гражданская» лирика нередко встречались не только на соседних страницах книг или в соседних постах, но в рамках одного стихотворения. В этой интенсивной поэтической практике, где тексты писались почти на ежедневной основе, достаточно трудно выделить одно или несколько наиболее показательных стихотворений, да это и противоречило бы самому устройству поэтического письма Жука. Вот выбранный почти наугад текст, написанный 2 марта 2025 года:

Несостоявшаяся в реальности, но прокрученная в голове поездка в лес, (не-)встреча с медведем, водка, колокольный звон, «желтый пятак» луны, стилос-перо — все эти привычные атрибуты поэтического упираются в вопрос: «Как это так получилось, что идет война?»

Однако самый известный поэтический текст Жука — скандальное стихотворение 2023 года «Тупая! Тупая! Тупая! Тупая!» — устроен значительно сложнее. В центре этого текста простая российская женщина — «тупая доярка», чьему сыну, воюющему в Украине, суждено «мертвым … под Херсоном валяться».

Мать-доярка же ничего не сделала для того, чтобы он не пошел на войну, чтобы войны не было. В стихотворении переплетаются, перетекают один в другой два голоса — голос обвинения и голос если не оправдания, то сочувствия. Именно двойственность, непроясненность авторской позиции, которая обычно в стихах Жука всегда была однозначна, вызвали огромную дискуссию.

Это двухголосие — не сбой, а проявление другой «второй профессии» Жука — актерской. Поэт-актер исполнил в этом стихотворении обе роли, переходя из одного образа в другой так быстро и тонко, что для многих читателей и читательниц это осталось незаметным. 

На фоне протестов 2011–2012 годов возник проект «Гражданин поэт» — актер Михаил Ефремов читал рифмованные политические фельетоны Дмитрия Быкова, написанные поверх хрестоматийных стихотворений. Несмотря на использование похожих поэтических техник, тексты Жука звучали куда более естественно. Может быть, это связано в том числе и с тем, что Жуку-поэту не требовался, как Быкову, партнер-актер, потому что Жук сам был актером. Отсюда и личная интонация этих стихов.

Тогда же, в феврале 2012 года, на фоне протестов на Болотной площади и проспекте Сахарова поэт и критик Григорий Дашевский писал, что «весь интерес нынешнего момента в переходе от семейного тепла к публичному свету» и что «поэзии придется давать образцы речи вот в этих условиях — при чужих, на холоде и на свету». В тех обстоятельствах, менее 15 лет назад, стихи Вадима Жука казались устаревшими — как раз из-за этой интонации кухонного разговора для своих. Однако сегодня такая критика была бы неуместна.

Стихи Жука давали многим людям ощущение единства, общности. С его смертью этой общности, которая так необходима российскому среднему классу, стало сильно меньше. Заполнить неловкую паузу и напряженное молчание теперь нечем. Последнее опубликованное в «Фейсбуке» стихотворение Жука заканчивается так: