истории

«Люди плачут и говорят: дайте хоть что-нибудь» Что сейчас происходит в Курской области? Вот что рассказали «Бумаге» волонтеры, помогающие беженцам

Источник: «Бумага»

Бои в Курской области идут уже больше недели. Из городов и сел, попавших под удар, эвакуировали тысячи мирных жителей. В Курске беженцам помогают волонтеры: они встречают прибывающих в город людей, помогают им найти жилье и раздают гуманитарную помощь, которую в регион отправляют со всей страны (минимум 40 грузовиков, по словам властей, отправили только из Петербурга). Издание «Бумага» поговорило с волонтеркой из Курска и волонтером, приехавшим в город из Петербурга, о состоянии беженцев, обстановке и настроениях в области, а также о том, что не показывают в федеральных СМИ. С разрешения издания «Медуза» публикует этот материал целиком.

Анастасия

Волонтерка в Курске

О волонтерах в Курске

Я работаю на курском пункте выдачи без размещения, то есть без ночевки. Мы раздаем гуманитарную помощь. Обычно к нам обращаются люди уже одетые и обутые, но бывают случаи, когда приходят потные, в последних трусах, плачут и говорят: «Дайте хоть что-нибудь». 

В волонтеры идут люди абсолютно разных возрастов и профессий: фотографы, бизнесмены и просто те, кто может отпроситься с работы и у кого есть свободное время. Приходят школьники и студенты.

Времени общаться с беженцами у волонтеров, к сожалению, нет. Иногда я могу приободрить, но обычно физически не успеваю: в очереди стоит по 300–400 человек. Для беженцев есть психологи и скорая помощь, а также полиция и военные для охраны.

Каждого человека волонтеры регистрируют, чтобы он не числился среди пропавших без вести. Если человек зарегистрирован, то с ним могут связаться родственники. Есть единая база по Курской области, где оператор предоставляет родным информацию о статусе и местонахождении человека. Количество зарегистрированных людей только на нашем пункте давно перевалило за тысячу. Страшно представить, что происходит в пунктах с размещением беженцев.

Не могу сказать, как много пропавших без вести в действительности. Но волонтеры периодически видят в интернете объявления о поиске мам, бабушек (по данным врио главы Курской области Алексея Смирнова, на 12 августа пропавшими считались порядка двух тысяч человек, — прим. «Бумаги»). 

Об эвакуации

Когда все только началось [6 августа], я сидела дома в панической атаке. Включилась в происходящее я только спустя два дня [после начала боев]. Знаю, что некоторые, почувствовав неладное, выезжали [из приграничных районов] сами. Люди на машинах подбирали бабулечек, матерей-одиночек. 

При этом на въезде в Суджу стояли таксисты и предлагали вывезти людей за 15 тысяч рублей (героиня слышала об этом от очевидцев, — прим. «Бумаги»). Наживаться они, видимо, хотели на матерях-одиночках, которые ради детей под пули лягут, или на бабушках, на которых родственники положили. Для меня коммерсантство на чужом горе — полный треш.

Затем власти включились, вывозили людей на автобусах (по последним данным властей, из приграничных населенных пунктов в Курской области эвакуированы 121 тысяча человек, это примерно десятая часть жителей региона, — прим. «Бумаги»). Приезжали какие-то парни-волонтеры на бронниках. При эвакуации жители не могли взять достаточное количество вещей. К сожалению, и сейчас люди продолжают прибывать в одних трусах. 

Пожилые плачут, они в шоке. Кто-то размещен у детей, другие — в ПВР. Некоторых поселили у себя волонтеры, чтобы люди в возрасте не спали на голом полу. 

Раненых мирных жителей тоже достаточно. У людей проблемы с давлением. Сегодня вот бабушке плохо стало, мы ее приводили в чувство. Пожилые едут в больницы после пережитых обстрелов. Может прийти информация, что, например, из 150 эвакуированных около 30 человек госпитализированы. Это не значит, что в каждого осколком попало. У кого-то могло с сердцем стать плохо. Насчет количества раненых военных не знаю, но медицинские вертолеты постоянно летают.

С вокзалов в другие регионы уехать тяжело — так было и до августа. Одну ж/д полосу закрыли давно, когда спецоперация только начала набирать обороты. Пути к тому же пролегают не по самому безопасному маршруту: иногда срабатывает тревога, поезда могут стоять долгое время. Еще накладывается туристический сезон (через Курск проходят некоторые поезда с курортного юга России, — прим. «Бумаги»). Если есть возможность, людям лучше добираться до Орла на машине — и уже оттуда ехать дальше.

Об освещении в СМИ

Я раньше думала, что Курск — это просто дерьмо собачье, прошу прощения за выражение. И никогда этого не скрывала. Но люди сплотились. Владельцы бизнесов дают свои товары. Предприниматели открывают дополнительные вакансии для беженцев с более-менее нормальной зарплатой по курским меркам, постоянно спрашивают: «Нужна ли подработка?» В моем окружении нет людей, которые сидят сложа руки. Но и утопировать картину не надо, что мы тут все взялись за руки и построили отдельное Черноземское государство. 

Нам нужна помощь. Есть ощущение, что люди в России и за границей не до конца осознают масштаб происходящего. 

Когда все [6–7 августа] началось, огласки не было: по федеральным [государственным] СМИ рассказывали про трансгендеров на Олимпиаде. О том, что украинские войска вступили на территорию Суджи, рассказали поздно. Мне писали друзья: «По новостям ничего [про Курскую область] не показывают». Почему же трансгендеры были в приоритете, хотя они, очевидно, не несут никакой угрозы?

В Курске тысячи беженцев. Нам не хватает бытовой химии, мыла, одноразовых бритв, детского питания, памперсов. Не хватает матрасов, постельного белья, полотенец — по нормам СанПиН такие вещи должны быть новыми. Часто приносят б/у, но такие спальные принадлежности мы, к сожалению, не можем выдавать на руки, в лучшем случае только расстелить на пунктах размещения. 

Об обстановке в городе

В Курске специфический менталитет. Люди не привыкли жаловаться, быть в позиции жертвы, опускать руки. Люди просто скажут: «Ну а что? Надо что-то делать дальше». Не чувствуется тревога, паника и апатия, но это из-за особенности людей. В Курске люди привыкли решать проблемы, когда что-то происходит. Очень жаль, что не привыкли заранее.

На улице людей меньше стало. Каждый день тревога: либо атака беспилотников, либо обстрелы, либо падают осколки. Я, честно говоря, не сильна в военной теории, но вот сейчас был какой-то взрыв. Мы, бывает, не спим до семи утра. 

Во время сирены все останавливается, по технике безопасности люди должны зайти в укрытие. Стоят автобусы, троллейбусы, люди опаздывают на работу. Встречаются работодатели, которые не входят в положение, штрафуют людей [за пропуск работы]. В стрессовой ситуации все показывают свое истинное лицо. 

Все магазины и кафе работают в штатном режиме. Я занимаюсь закупками для беженцев и наблюдаю легкий дефицит бюджетных товаров первой необходимости. 

В домах старой постройки есть бомбоубежища. Мой папа — он такой активист-старичок — принес туда диван, запас консервов, убрался. Некоторые люди готовили бомбоубежища в своих домах несколько месяцев: мы видели плачевный опыт с соседями, Белгородской областью. 

Я живу в новом жилом комплексе, где бомбоубежище не предусмотрено и нет подходящих подвальных помещений. Для таких, как я, есть государственные укрытия в более старых постройках, но до них нужно добраться. Они еще могут быть в запущенном состоянии: никто за них не взялся, хотя мы звонили в коммунальные службы.

О выплатах

Выплаты люди получают: 10 тысяч рублей всем и 15 тысяч рублей, если адрес регистрации человека в паспорте попадает под зону боевых действий. 

По приезде люди также составляют акт о том, что случилось у них в доме (если они знают). В будущем они должны получить компенсации от государства. Их размер неизвестен. Когда все закончится, это будут определять оценщики: у кого-то окно придется поменять, а кто-то будет выбивать миллионы на дом. 

Когда не хватает денег на закупку гуманитарки, государство выделяет, но это быстро заканчивается. Пока они рассчитывали на одно количество человек, где-то бомбануло, люди опять эвакуируются — и уже не хватает. 

О настроениях в Курской области

Честно могу сказать, что я игнорировала события 2022 года до нынешней ситуации. Пока не клюнет в твой участок, ты сидишь и делаешь вид, будто ничего не происходит. 

Все изменилось, когда я этим августом пошла за компанию сдавать кровь, где увидела все своими глазами. Я была в полном шоке. Переполненные больницы и люди с ранениями, которые получали помощь в палатках экстренной помощи на улице. Сейчас уже не так, но тогда масштаб ударил мне в глаза. Потом участились обстрелы. 

Я сдаю кровь, но я бы не хотела призывать людей поддерживать военные действия. Гораздо важнее поддержать беженцев. На их месте мог оказаться любой человек. Гуманитарная помощь вне политики. Женщины и их дети не виноваты в том, что их семьи жили тремя поколениями на этой территории. Люди верили в лучшее. Авось не прилетит.

Честно скажу: в начале августа моей первой мыслью было взять билеты на самолет и улететь с ребенком на Кипр. Но в какой-то момент я поняла, что не хочу бросать родную землю. Если есть возможность, нужно быть выше своего страха и сконцентрироваться на мирных людях: какая разница, кто виноват, если нужно что-то делать.

Эти люди не выбирали войну. Половина из них даже на выборы дойти не может, потому что до избирательного участка через три деревни добираться.

Никто не был готов к такому масштабу. Это вообще абсурд. Я до сих пор не знаю точных военных сведений, потому что меня не было непосредственно в месте боев [в Курской области]. Я лично не видела, кто куда зашел. Украина рассказывает одну версию, как бы им хотелось представить ситуацию, а мы в России слышим другую точку зрения. 

Но я вижу последствия: тысячи людей, которые уезжают из приграничных районов. Я не хочу романтизировать войны, я не вижу в этом ничего красивого и эстетичного. Единственная война, которую я романтизирую, — это война в «Наруто».

Я хочу мира для обеих сторон. Есть ощущение, что все больше людей [в Курске] принимают тот факт, что жестокость порождает жестокость. В этой ситуации нужно просто руководствоваться интересами обычных людей, потому что человеческие жизни дороже любых ресурсов. 

Возможно, люди в Петербурге и на Западной Украине друг другу враги, а мы [с украинцами] живем через дорогу как соседи. С 2014 года в нашем городе принимали беженцев: кто-то из Украины выезжал в Россию. У нас до города Сумы настолько микроскопическое расстояние [133 километра], что банальная коза перейдет дорогу и станет беженкой. 

Ярослав

Автоволонтер из Петербурга

Город [Курск] вечером показался очень тихим, мало людей на улице. Обратил внимание на таблички на зданиях с надписью «укрытие» и стрелочкой. 

Мы приехали вечером, отгрузили гуманитарку и поехали в снятую квартиру на ночь. Примерно в десять вечера зазвучала первая сирена. Было волнительно, не верилось, что это все происходит на самом деле. Страшно думать, о том, что для многих жителей Украины ракетная опасность и постоянные сирены стали обыденностью. Для нас война — это что-то далекое, что происходит на заднем плане, но здесь я заново ощутил 24 февраля, меня охватил ужас, и появилось жгучее желание сделать все возможное, чтобы остановить войну и помочь пострадавшим людям, независимо от их политических взглядов.

В телеграм-канале [врио губернатора Курской области] Алексея Смирнова мы прочитали, что необходимо отойти от окон и спрятаться, например, в ванной. Мы отошли в прихожую и прождали до отмены ракетной опасности примерно пять минут. Тревога повторилась в полночь, и до утра было тихо, только вертолеты пролетали несколько раз. Утром при выезде из Курска не работала геолокация, а утром снова была ракетная опасность. Она также была отменена через какое-то время.

В центре Курска также отсутствует горячая вода — по словам хозяйки квартиры, это из-за «текущей ситуации», которая неизвестно сколько времени продлится.