Билли Айлиш выпустила свой третий альбом — «Hit Me Soft and Hard». В отличие от других поп-звезд первого порядка, записавших в этом году многочасовые лонгплеи, Билли представила пластинку всего из десяти песен. Впрочем, и в них она смогла вдоволь поэкспериментировать — ее новые песни можно назвать сюитами, в которых один стиль исполнения резко сменяется другим. Музыкальный критик Лев Ганкин рассказывает, что такое «синдром третьего альбома» — и удалось ли Билли Айлиш, как когда-то Мадонне, его преодолеть.
«Iʼm true blue», — раз за разом повторяет Билли Айлиш в заключительной композиции из альбома «Hit Me Soft and Hard». Это далеко не единственное идиоматическое выражение, которое певица использует в новой записи: по соседству с «true blue» («стойкий, преданный») обнаруживаются «birds of a feather» («одного поля ягоды»), «deer in the headlights» («остолбеневший, с выпученными глазами») и еще несколько цитат из словаря английских фразеологизмов. Но, кажется, случай «true blue» — самый интересный и многозначный.
Буквальная интерпретация сказанного здесь вполне уместна: среди романтических тропов, которые Айлиш виртуозно тасует в десятке новых песен, есть и троп об абсолютной, всепобеждающей верности; в другой композиции, «Birds of a Feather», прямым текстом поется о любви до гробовой доски. Однако в поп-музыке словосочетание «true blue» не может не спровоцировать дополнительную ассоциацию — с одноименным альбомом Мадонны 1986 года. То была ее третья по счету полноформатная запись; это — третий лонгплей Билли Айлиш.
Музыканты обычно мифологизируют вторые альбомы. В обиходную меломанскую практику вошел даже соответствующий «синдром» — мол, после яркого дебюта неизбежен спад, когда артист оказывается перед развилкой: испробовать ли вновь идеально сработавший рецепт или рискнуть и свернуть с пути. У Айлиш этот этап уже позади: через два года после прогремевшего на весь мир дебютника «When We All Fall Asleep, Where Do We Go?» (2019) она выпустила пластинку «Happier than Ever» (2021), в которой предстала в подобающем моменту раздерганном состоянии. Все еще девочка-подросток — но во взрослом теле и с меняющимися сообразно физическому и психологическому росту интересами. Все еще прежде всего любимая дочь и младшая сестра (музыку Айлиш традиционно пишет вместе с братом, Финнеасом ОʼКоннеллом) — но уже звезда, которой предстоит сменить домашний уют на ослепляющий свет софитов, оглушающее щелканье фотоаппаратов и назойливое внимание миллионов поклонников. О последнем артистка впрямую поет и в новой пластинке: «Интернет голоден до самых злых шуток, и кто-то должен давать для них повод» — запоминающаяся строчка из открывающей песни «Skinny».
Billie Eilish
Представляется, тем не менее, что самый сложный вызов — это именно третий альбом. Во втором можно сачкануть — в случае неудачи публика, скорее всего, отнесется с пониманием и запишет тебя в жертвы пресловутого синдрома («Happier than Ever» не был неудачей и позволил Айлиш освоить немало новых форм и интонаций в противовес эффектному, но немного однообразному электронному хоррор-попу первой пластинки — однако цифры не дадут соврать: в США он разошелся втрое меньшим тиражом, чем предшественник). С третьим такой возможности нет: либо это прорыв, либо пике, выбраться из которого будет уже существенно сложнее.
Так было у Мадонны, заявившей в середине 1980-х, что она не собирается всю жизнь петь «Like a Virgin», — «True Blue» оказался ее первой по-настоящему зрелой работой, в которой сама артистка выступила соавтором и сопродюсером всех песен. И риск триумфально оправдался: именно та пластинка окончательно забронировала Мадонне место в высшей поп-музыкальной лиге эпохи — где-то рядом с Майклом Джексоном и Уитни Хьюстон. Билли Айлиш проворачивает в альбоме «Hit Me Soft and Hard» сходный трюк, и, хотя судить о его результативности еще рано, свою часть работы она определенно выполнила.
В сравнении с другими недавними релизами больших американских звезд — Тейлор Свифт и Бейонсе — третья пластинка Айлиш с ходу удивляет лаконизмом: это не магнум опус из нескольких десятков композиций, а компактная запись, длящаяся чуть менее 45 минут. Правда, подытоживает ее короткий разговорный фрагмент: «Ну, когда услышим что-то новое?» — спрашивает певица как бы от лица слушателей, то ли намекая на скорый выход еще одного релиза (так интерпретировали слова Айлиш некоторые поклонники), то ли подтрунивая над ненасытностью публики. Мне ближе именно последняя версия, благо свои не всегда здоровые отношения с аудиторией певица в альбоме комментирует не раз и не два — здесь имеется даже композиция «The Diner», написанная от лица сталкера («Я видел тебя по телику и понял, что мы должны быть вместе»).
«Hit Me Soft and Hard» определенно задуман не как случайная подборка относительно свежих песен, а как цельное высказывание — концептуальный альбом, как сказали бы полвека назад. Неслучайно Айлиш на сей раз обошлась без промосинглов, подогревающих интерес к полноформатному релизу, — все десять треков были опубликованы одновременно. А в текстах финальных двух песен, «Bittersuite» и «Blue», прямо процитированы предыдущие восемь: все как учили — реприза перед переходом на коду.
Billie Eilish
О чем этот концептуальный альбом, сказать сложнее. Подростком Билли Айлиш талантливо озвучивала приблизительно сходный опыт своих ровесников и ровесниц: детские страхи пополам с уже вполне взрослыми привязанностями, эйфорию и депрессию, пробуждение сексуальности, отчаянное, порой безрассудное познание жизни. В «Happier than Ever» она взрослела вместе с целевой аудиторией, но все еще могла выступать от ее лица. Сейчас ей 22 («21 год — как целая жизнь», — вздыхает она в «Skinny»), и тем, кто ее слушает, примерно столько же. В этой точке выясняется неизбежное: то, что раньше было общим опытом, теперь превратилось в опыт как раз заведомо, принципиально несхожий — взрослые люди не переживают одно и то же в одно и то же время, их жизненные траектории уникальны.
Осознав это, Айлиш, очевидно, принимает единственно возможное решение: она поет о себе. О своих столкновениях с бодишеймингом («Skinny»), о своем опыте лесбийской любви («Lunch»), о том, каково быть пострадавшей стороной в отношениях («The Greatest») и, наоборот, обидчиком («LʼAmour de ma Vie») — даже о своих любимых фильмах («Chihiro» — явный привет «Унесенным призраками» Хаяо Миядзаки). В альбоме «Hit Me Hard and Soft» нет заявки на универсальность — возможно, оттого на звуковом уровне запись решена в основном в приглушенных тонах исповедальной авторской песни (или, в принятой на родине Айлиш номенклатуре, singer-songwriter). За некоторыми исключениями, это среднетемповые композиции с неспешным гитарным перебором в тех местах, где в «Bad Guy» или «Bury a Friend» были футуристические электронные биты.
Как кажется, концептуальная целостность присуща «Hit Me Hard and Soft» прежде всего именно в музыкальном плане. Ключ к устройству альбома услужливо предоставляет неологизм «Bittersuite» — так называется один из треков с пластинки. С одной стороны, «bittersweet» — это «горько-сладкий», неоднородный по вкусу: так говорят и о чувствах — например, светлой печали или, наоборот, радости с элементами грусти. Если взяться описать эмоциональный крен альбома одним словом, «bittersweet» в самом деле неминуемо придет на ум — однако этот эпитет здесь, как нетрудно заметить, написан с намеренной орфографической ошибкой. В таком виде в нем начинает угадываться корень «suite» — отсылка, с одной стороны, к роскошным, но тоскливым гостиничным номерам, в которых непрерывно гастролирующая артистка вынуждена проводить лучшие годы жизни, а с другой стороны, к музыкальной форме сюиты.
Billie Eilish
Большинство песен из «Hit Me Hard and Soft» — и это довольно нетривиальное решение для массовой поп-музыки, которую заведомо сочиняет и исполняет Билли Айлиш, — действительно представляют собой небольшие сюиты, то есть произведения, состоящие из нескольких прямо не связанных друг с другом (зачастую контрастных) частей.
Вот первая «Skinny»: величественная баллада, в финале которой внезапно вступает струнный квартет (партитуры Финнеаса ОʼКоннелла для альбома исполнил нью-йоркский ансамбль Attacca Quartet, известный сотрудничеством с современными академическими композиторами вроде Кэролайн Шоу). Вот «Chihiro» — негромкая композиция с упругим хаус-битом, ближе к концу буквально тонущая в мареве синтезаторов, сквозь которое безуспешно пытается пробиться даже вокал Айлиш. Вот «The Greatest» — элегическая авторская песня, которая (будто эхо заглавного трека с «Happier than Ever») взрывается во второй половине натуральной рок-балладой. Следующая песня «LʼAmour de ma Vie» откалывает еще более неожиданное коленце, выруливая — ничто не предвещало! — буквально на фестивальный EDM с резкими автотюновыми эффектами на голосе.
Самые многочисленные — и сногсшибательные — метаморфозы происходят в итоговой композиции «Blue»: первая часть — бодрый оптимистичный инди-поп с многоголосием, вторая же — щемящее ламенто со струнными, внутрь которого вмонтирована еще и третья тема, скороговорка, напоминающая альбом «When We All Fall Asleep, Where Do We Go?».
Эти эксперименты с формой, во-первых, довольно интересны сами по себе. Во-вторых, они служат сигналом другим артистам: если Билли и Финнеасу, суперзвездам поп-музыки 2020-х, так можно, значит, такое сегодня носят, и отношение к релизу как к набору сниппетов для соцсетей — не единственный путь. В-третьих же (и в-главных), форма в «Hit Me Hard and Soft» оказывается созвучна содержанию. Жизнь в 22 года (и далее — везде) нелинейна, сложна, составлена из противонаправленных импульсов, из контрастных, аннигилирующих друг друга эмоций, у нее неоднородный горько-сладкий вкус. Как иначе это озвучить, как запечатлеть это в звуке — и в тексте? Только так: «I try to live in black and white [Я пытаюсь жить черно-белой жизнью], — поет Билли Айлиш, — but Iʼm so blue [но мне так грустно]». И добавляет: «True blue, true blue, Iʼm true blue».
BLUE
Billie Eilish
Тихиро
Главная героиня фильма «Унесенные призраками». Хаяо Миядзаки в интервью называет ее «обычной десятилетней девочкой».
Ламенто
Музыкальное произведение, выражающее горе, печаль и скорбь. Часто с минорными тональностями, медленными темпами и диссонансами. Ламенто широко использовалось в барочной музыке. Один из самых известных примеров — «Lamento dʼArianna» Клаудио Монтеверди.