истории

Мир не знает, как противостоять злу После убийства Навального не всем удается сохранить веру в «Прекрасную Россию будущего». Шура Буртин рассказывает, почему ему кажется, что ее не будет

Источник: Meduza

После убийства и похорон Навального многие чувствуют полное бессилие. К сожалению, даже слова самого Навального о том, что сдаваться нельзя, помогают далеко не всем. «Медуза» публикует текст журналиста Шуры Буртина, который считает, что надежда на будущее — «это сейчас вещь вредная». Эта точка зрения кажется редакции важной. К тому же Буртин, несмотря ни на что, пытается сформулировать, что могут в этих условиях делать те, кто считают, что страна обречена.

Только после этого убийства стало понятно, насколько мы неосознанно все-таки жили надеждой на «нормальное» будущее. Очень хотелось думать, что происходящее — какая-то временная ошибка. Несмотря на голос разума, в нас жил туманный образ этого предпочитаемого будущего — и определял наше поведение. Навальный поставил на этот образ свою жизнь, и тем как будто делал его реальным. А Путин нам по-простому объяснил, что этого будущего нет. 

И мне кажется важным не впадать обратно в иллюзию. Это зло на самом деле страшнее, чем мы способны переварить. Оттого что мы принесем цветы, выложим фотографию с Юлией Навальной, это будущее не появится, мы просто себя успокоим.

В этом видео «не сдавайтесь» Навальный говорит про какую-то нашу силу. Не знаю. Может, он чувствовал свою силу и на всех ее экстраполировал. Мне кажется важным почувствовать нашу слабость. Ясно увидеть, что будущего у нас нет и что мы очень слабы. Увидеть, насколько мы разобщены, как плохо умеем друг другу помогать. 

Надеяться, что с Россией в сколько-нибудь обозримом будущем будет что-то нормальное, опасно. Мы имеем дело с очень плохим, злокачественным процессом, который остановится очень не скоро. Потому что Россия огромная страна и сил у нее до фига. 

Думаю, убийство было сообщением Западу. Но при этом Россия тоже услышала это сообщение. И для нее оно звучит: «Предателей будем убивать». Путин и раньше это говорил, но предателями считались те, кто подвел его банду. А теперь — и предатели родины. Это не какой-то приказ, это работает по-другому: просто на всех уровнях узнали, что ограничители слетели. От убийства Кирова до Большого террора прошло три года.

На митинге в Тбилиси, посвященном убийству Навального, какие-то девушки стали скандировать: «Мы не боимся!» Я хотел сказать им: «А зря». Мы находимся в камере с психом, и его необходимо бояться. Надо трезво осознать, что все будет плохо — и не только в России. Война, скорее всего, будет раскручиваться. Почему-то когда я услышал про убийство, то сразу подумал, что они ведь захватят Грузию — просто потому, что остановиться невозможно. Я вдруг понял, что литовцы, латыши, грузины, которые паниковали по поводу русской угрозы, — они всё видели адекватно, а я — нет. Потому что мы смотрели субъективно, из себя, а они снаружи, объективно.

В принципе, Путина сейчас волнуют только терки с воображаемым Западом. Понятно, что Навального он тоже боялся и ненавидел, но он выясняет отношения с Западом у себя в голове, внутри своего бреда. Ему сейчас офигенно, на фронте все зашибись. И он говорит им: «Ну что, суки, думаете, есть какая-то другая Россия, Навальный какой-то? Думали, потом с ним будете договариваться? Нет, со мной будете говорить, поняли?!» Ему нужно, чтобы они выкусили, чтобы уважали, — и он будет поднимать ставки, идти на эскалацию. Остановить это некому. У нас нет на это силенок, и не было никогда на самом деле. Но и мир не знает, как противостоять злу. Путинское безумие — только одно из его проявлений, война лезет отовсюду, и мы запросто можем в этом сгинуть. 

Скорее всего, спасаться мы будем поодиночке. Оппозиция разобщена и беспомощна. Даже на свободе, в эмиграции, она не пытается что-то делать вместе; скажем, как-то защищать интересы миллионов убежавших россиян. И я не представляю, как на это можно повлиять.

Надежда на будущее — это сейчас вещь вредная. Не стоит морочить себе голову: нас мало, мы очень-очень слабые. Единственное, что у нас есть, — это сейчас, и мы в нем. Надо понять, что положение у нас херовое и что делать, мы не знаем.

Когда я узнал про Навального, захотелось всем позвонить. Пока это единственное, что приходит в голову, — быть ближе друг к другу. Сознательно быть ближе, больше обращать друг на друга внимания. Понять, что нужно тому, кто оказался рядом, подумать об этом дважды. Думаю, самое время перейти в emergency режим и попробовать вести себя по-другому. Надо сознательно стараться объединять людей вокруг чего угодно — хотя бы готовить вместе ужин. Важно не замыкаться, быть открытым к предложениям, доверять.

Когда Россия начала бомбить Харьков, кассиры в немногих оставшихся супермаркетах вдруг стали очень внимательными и вежливыми, потому что чувствовали, что эти люди только что стояли в очереди, в которую могло прилететь. Вот и нам так надо. Мне кажется, смерть Навального говорит не о том, что пора бросаться на амбразуру (мы все равно зассым), а о том, что мы всю дорогу не делали чего-то важного и потому оказались такими слабыми. Всегда оказываемся. 

Я не верю в эффектные выходки на фашистских выборах, при этом очень важно поддерживать инициативы хороших людей, даже если у них другой взгляд на вещи. Стоит ввести сознательный мораторий на всякие склоки, это сейчас тупо. Мы очень плохо умеем друг друга поддерживать, не только в политике, а вообще. Нам надо учиться, если не хотим глупо сдохнуть. Понятно, что мы привыкли жить в обычной жизни, в которой общество так или иначе не позволяет тебе сгинуть. По-моему, стоит понять, что ситуация изменилась.

Я боюсь, что в течение нескольких лет большинству моих друзей, которые ничем таким не занимаются, оставаться в России станет опасно. Когда Навального убили, мой друг и коллега Андрей написал отчаянный пост, призывающий всех, кто может, бежать. Последняя фраза там была: «А я так и не смог захотеть». Андрюха, да мало кто хочет, но ты легко захочешь, как только тебе или твоим близким будет угрожать опасность. Дело не в том, чтобы всем свалить раньше времени, а в том, чтобы не оказаться дураком — не дать упырям еще кого-то съесть. Захотеть не проблема, вопрос в том, как жить за границей. Для многих это очень сложно, им нужно помочь. Об этом надо всерьез думать, пока есть какое-то время.

У нас плохо с инфраструктурой, но все-таки какая-то есть. Стоит постараться активнее помогать организациям, которые что-то делают. Не важно кому, просто активнее участвовать в любых общих делах. А организациям хорошо бы не замыкаться. Чем сильнее эта инфраструктура, тем больше у нас шансов. Хорошо, что люди вроде Алексея Навального или Юлии Навальной пытаются нас объединить, но вообще-то надеяться на лидеров вредно, это самообман. Работает только инфраструктура.

Пока можно, надо писать письма политзэкам. Важно восстанавливать связи с украинцами. Это сложно, но надо пытаться, писать, звонить, помогать. После убийства мне позвонил почти незнакомый коллега из Киева, чтобы принести соболезнования, — хотя я Навального не знал, конечно. Сказал, что в Киеве много дурацкого хейта, но ему важно сказать, что он с нами. И я ему ужасно благодарен.

Мне важно не забывать ощущение ужаса, обрушившееся на меня в первый момент после убийства. Думаю, в тот момент я видел все трезво.