истории

«Я стараюсь передавать больше продуктов. Но он просит книги» Кевина Лика из Адыгеи обвинили по статье о «госизмене», когда ему было 16 лет. Его мама Виктория рассказывает историю сына

Источник: Meduza

Родившийся в Германии Кевин Лик и его мать, майкопчанка Виктория, переехали в Россию, когда сыну было 12 лет. В 2022-м они решили вернуться в Германию, но в день отъезда 16-летнего Лика задержали сотрудники ФСБ. В декабре 2023-го Верховный суд Адыгеи приговорил его к четырем годам колонии по делу о «госизмене». Следствие установило, что подросток якобы «осуществлял визуальное наблюдение» и фотографировал «места дислокации» российских войск в Майкопе, а затем отправлял фотографии «представителям иностранного государства». Сначала Лик находился в колонии для несовершеннолетних в Краснодаре, но в мае, когда ему исполнилось 18, его перевели в обычное СИЗО в нескольких часах езды от Майкопа. Детали дела Лика неизвестны, заседания закрыты от прессы. Кооператив независимых журналистов «Берег» поговорил с матерью Кевина Викторией о том, как подросток, побеждавший в олимпиадах и проводивший все время за учебой, оказался в СИЗО за «государственную измену».

— Когда вы в последний раз виделись с сыном? Как прошла эта встреча?

— Я видела его во вторник (6 февраля, — прим. «Берега») в суде на ознакомлении с делом. Мы читали документы, но могли перекинуться парой слов. Так как в суде он еще проходит как несовершеннолетний, я могу присутствовать на ознакомлении.

Свидания нам официально дают два раза в месяц — либо его привозят в ИВС в Майкоп, либо я еду в СИЗО в Тлюстенхабль, где он сидит. Звонить ему я не могу, в его СИЗО нет такой возможности.

Когда мы видимся, всегда спрашиваем друг у друга про здоровье, настрой, психическое и физическое состояние. Еще иногда к нему приезжает адвокат и потом мне рассказывает [как дела у Кевина]. 

— Как он себя сейчас чувствует? 

— Как может себя чувствовать ребенок, сидя в СИЗО уже практически год? Он ребенок, десятиклассник, который не окончил школу. Для него это больная тема. Он очень хочет учиться, он любит учиться.

В последний раз я отнесла ему учебники и три сумки продуктов. Он просил геометрию и математику, а в прошлый раз я передавала химию, биологию и художественную литературу. Но книги очень тяжелые — я могу передавать максимум 30 килограмм в месяц: и продуктов, и моющих средств, и учебников. Поэтому невозможно много собрать. Конечно, я как мама стараюсь передавать больше продуктов, но он просит книги, он без них не может.

Кевин такой человек — для него еда не на первом месте, он на нее не жалуется. Но он худой [поэтому его питание меня волнует]: при росте 192 сантиметра он весит где-то 65 килограммов. Раньше он был покрепче, конечно. И выглядел получше, чем сейчас. Но что такое жизнь в СИЗО? Считайте как в клетке. У него нет домашнего питания, нет свежего воздуха каждый день.

— Какие условия были в первые месяцы заключения и как сотрудники изолятора относятся к несовершеннолетним?

— Плохого он ничего не говорил. Он никогда и ни на кого не будет жаловаться. Рассказывал, что его там даже жалели, сотрудники ФСИН приносили ему фрукты. Он говорил: «Они дарили мне фрукты и не понимали, как подросток мог изменить Родине». Говорить плохое [про условия содержания] у них не принято.

Но уже в новом СИЗО для взрослых его однажды перевели в другую камеру, где почему-то начался пресс [давление]. Его избивали новые сокамерники. Двое суток ему связывали руки и душили, били по голове, в грудную клетку, у него был подбит глаз. Мы тряслись над его зрением: у него была операция на глазах — склеропластика. Ему даже наклоняться нельзя. И то, что его избили… Да опасно ему просто.

Через несколько дней после этого ему избирали меру пресечения. Когда мы с адвокатом пришли и увидели, в каком он состоянии, мы были в шоке. Он был настолько измученный! У него на руке были ожоги от сигарет: [cокамерники] бычки тушили. 

Кевин не хотел ничего рассказывать. Он закрывал руки, прятал шею за воротником кофты, хотя было лето и жара. Он пытался скрыть, что его душили. Он сразу сказал, что заявление писать не будет. Когда ты сидишь в СИЗО или тюрьме, так не положено делать. Но он рассказал нам, что случилось. 

Конечно, дальше бы они не зашли. Это наказуемо и беспредел даже по их законам. Его отвезли в травмпункт, зафиксировали эти побои, сделали рентген, потому что ему было трудно дышать. Мы не рассуждаем, почему так произошло, не разговариваем об этом. Какой смысл?

— Как для вас прошел этот год?  

— Мне было очень плохо. Я провела его без своего сына, которого растила одна практически 18 лет. Я до сих пор живу в шоковом состоянии. Свою жизнь без сына я не представляю и не хочу представлять. Сейчас я не живу, а просто существую и думаю только о том, чтобы ему помочь, постараться вытащить его оттуда.

Я думала продать квартиру и уехать в Краснодар, но сын прописан здесь. Если получится добиться УДО, у него должна быть прописка, и я не хочу ему навредить.  

— В интервью «Новой газете. Казахстан» вы говорили, что во время задержания подумали, что сотрудники ФСБ ошиблись, когда пришли за вами? 

— Я просто была в недоумении, потому что я только вышла [из спецприемника] по административному нарушению, куда меня посадили непонятно за что. Я только вышла — а через два дня такое. Мы тогда только приехали в Сочи, оставили вещи в отеле и вышли покушать. И вот они [сотрудники ФСБ] подошли, окружили нас, показали документы и сказали, что Кевин задержан по 275-й статье — «измена родине» (государственная измена, — прим. «Берега»). Они приказали Кевину садиться в микроавтобус и отправили меня за вещами в отель, со мной пошли еще два человека. Это было для нас шоком. Я не знаю, почему так произошло. Я вообще ничего не думала об этом. От политики я далека. Я никогда ничем не интересовалась вообще.

— Вы с Кевином обсуждали политику дома? Как он отреагировал на происходящее в стране после 24 февраля 2022 года?

— Мы с Кевином практически не разговаривали, я его не видела. У него был настолько занятый день… В школе до двух часов, прибегал домой — у него уже стояла на столе еда. Он кушал и в полтретьего убегал в университет, где дополнительно изучал химию и биологию. Еще у него были репетиторы по русскому и математике. Домой он приходил около семи, у него была куча уроков, подготовка к олимпиадам, энциклопедии. Спал он тогда часов по пять.

Я думала о том, как его накормить, чтобы он был одет, обут и сыт. Он всегда был занят. Он очень умный ребенок, не на 17 лет. Образованный, воспитанный, интеллигентный, но он очень мало говорит. А если и говорит, то только по существу, больше [проводит время] сам с собой. Он сейчас мне говорит: «Мамочка, мы с тобой больше на свиданиях разговариваем, чем дома».

— Вы знаете, следил ли он за новостями?

— Я думаю, что да. Сейчас он мне рассказывает, что по утрам он просыпался и смотрел новости, читал. Говорит: «Мой день начинался так, а теперь я оторван от мира». Он любит читать, любит узнавать, любит интересоваться.

В суде он однажды сказал, что интересуется политикой, потому что она тесно связана с экономикой и экологией. По его словам, нельзя жить в современном мире и не делать этого. Но он отметил, что «быть политическим и интересоваться политикой — это разные вещи».

— Почему Кевин признал вину?

— Когда Кевина задержали и предъявили ему, что он задержан по статье за измену родине (государственную измену, — прим. «Берега»), нас привезли в отделение ФСБ в Майкопе, где уже был адвокат по назначению. И он сказал Кевину признавать вину: [якобы] тогда ему дадут шесть лет вместо десяти. Я была уставшая, он уставший, он плакал, я плакала. На его месте, возможно, я бы тоже признала вину. Я и сделала это, когда меня посадили на десять суток [перед его задержанием]: мне посоветовали признать вину полицейские. Они говорили, что тогда мне дадут штраф в 500 рублей. Я это сделала — и меня посадили на десять суток. Поэтому я не знаю, что повлияло на его решение. Он ребенок, очень образованный, но у него нет жизненного опыта, и в такой ситуации он не был никогда.

— Как Кевин отреагировал на приговор? 

— Он сказал единственное: «А за что? За что четыре года?» Это были его слова, которые он произнес, держась за решетку руками.

Мне сейчас бесполезно об этом что-то думать. Я считаю, что нужно действовать, нужно идти дальше, идти до конца. Мы подали апелляцию, она будет в Сочи. И мы будем идти вплоть до Верховного суда.

— Вы допускали, что решение суда будет другим?

— Я такой человек — я верю в чудеса. Может быть, это глупо, но я почему-то надеялась, что максимум будет условный срок. Конечно, у нас никого не отпускают. У нас не бывает оправдательных приговоров. Вы сами понимаете, это очень редкий случай.

— Вы упоминали, что у Кевина было 14 дипломов за разные олимпиады, хорошие оценки, он готовился поступать в университет. Как на его стремление к учебе повлияли следственный изолятор и приговор? 

— В данный момент он ограничен в учебе. Он очень страдает из-за этого. Даже сотрудники ФСБ в ту ночь, когда был допрос, спросили: «Что у тебя самое главное и важное в жизни?» Он ответил — образование. Он страдает оттого, что он не учится.

Я ему говорю: «Сынок, ты ничего не потерял. Ты просто это отодвинул в сторону, на какое-то время. Ты выйдешь и еще все успеешь, а я тебе во всем помогу».

— Как он представлял свое будущее до приговора? 

— Учиться, учиться и учиться. Он талантливый ребенок. Это даже директор в школе говорит: талантливый, образованный, воспитанный, интеллигентный ребенок. Его любят все.

Моей мечтой было, чтобы он стал врачом. Мы с ним анатомию учили. Кевин очень любит химию — он единственный в школе получил пятерку на ОГЭ. Любит биологию и по экологии написал лучшую работу по республике, занял первое место. Как раз когда меня посадили на десять суток, он защищал свой проект по лишайникам, который писал восемь месяцев.

Еще он легко учит языки, отлично говорит на английском, немецком, и на экзамене по русскому ему не хватило одного балла до пятерки, хотя в 12 лет, когда мы приехали в Россию, он на нем не говорил и не писал. В 2022 году Кевин стал призером Всероссийской олимпиады школьников по немецкому языку. Он мог бы поступить в любой вуз России на бюджет.

Когда его уже посадили и я это скрывала, мне писали из министерства образования республики: они искали Кевина, потому что он должен был поехать на Всероссийскую олимпиаду по немецкому языку. Она проходила в Самаре, и им нужно было заранее подготовить документы [для поездки] — но он в это время уже сидел. Я всем сказала, что он уехал учиться в Москву.

— Почему в 2017 году вы решили вернуться из Германии в Россию? 

— Я задумалась о возвращении еще за год до этого. Раньше мне было некуда возвращаться, но я всегда тосковала по родине, по друзьям, мы приезжали сюда в отпуск два раза в год. Кевин был не против, он сказал: «Лишь бы школа была поблизости, а друзей я себе найду». 

— Кто кроме вас сейчас поддерживает Кевина?

— На все сто процентов, как могу, поддерживаю я. Но рядом муж, который сейчас в Германии: он звонит мне и пишет каждый день. Меня поддерживают мои друзья и муж — а я поддерживаю Кевина.

У Кевина был друг Леша, сейчас он здоровается со мной на улице, но проходит мимо, ничего не спрашивает. Но все уже всё знают.

Думаю, много людей пишут ему письма, потому что про него писали в «Мемориале», на прошлой неделе в Москве был вечер писем политзаключенным, посвященный Кевину. Я думаю, что много людей тогда ему написали. 

Когда я видела Кевина последний раз, он рассказал мне, что ему прислала открытку семейная пара из Петербурга. Они написали: «Кевин, ты наше будущее, мы гордимся тобой». А еще 16-летний парень написал [ему в письме] — «сильному человеку». На самом деле хороших людей больше, чем плохих, и я думаю, что мой сын со всем справится.

— Что для него самое тяжелое в заключении?

— Я думаю, что он очень скучает по мне, потому что мы никогда не расставались. Вообще никогда. Я вырастила его совершенно сама. У него никогда не было отца, не было дедушек, бабушек. У него была только я. Он скучает по мне, я это знаю. И по учебе.

— Вы общаетесь с родственниками других политических заключенных?

— Да, общаюсь. У меня не было никаких соцсетей, а потом, когда Кевину вынесли приговор, я как будто проснулась, это был какой-то толчок. Я зарегистрировалась в телеграме. 

Когда «Русская служба Би-би-си» писала про Кевина, они не смогли меня найти. Когда я открыла эту новость, увидела под ней материал про Егора Балазейкина, и мне почему-то захотелось найти его родителей. У меня получилось найти их в телеграме, мы начали общаться. А потом и с другими родителями [политзаключенных]. Это дает мне большую поддержку. У нас очень похожие переживания, да и наши дети в чем-то похожи.

— Вы рассматриваете теоретическую возможность для Кевина отказаться от российского гражданства, чтобы Россия и Германия могли провести обмен заключенными?

— Человек, который находится под следствием или осужден, не имеет права отказаться от российского гражданства. И мы даже об этом не говорим. 

— В интервью «Новой газете. Казахстан» вы упоминали, что МИДы Германии и России общаются по поводу Кевина. Германия планирует участвовать в ходе его дела? 

— Кевин — гражданин Германии, он получил гражданство России только в 10 лет. Мой муж, который живет в Германии, связался с властями и сообщил, что Кевина посадили. Ему ответили, что они работают на соответствующем уровне. Я не знаю, что они могут, но они в курсе. Возможно, они своего гражданина не оставят и попытаются что-то сделать. Я на них как-то тоже надеюсь.