истории

«Мне не нужен Навальный, чтобы критически оценивать ситуацию в России» Ученого Сергея Абрамова обвинили в финансировании «экстремистской» организации и заставили пройти психиатрическую экспертизу. Вот его интервью изданию T-invariant

Источник: Meduza

Сергей Абрамов — известный российский ученый, член-корреспондент РАН, крупный специалист по суперкомпьютерным технологиям. Весной 2023 года Управление ФСБ по Ярославской области возбудило против него уголовное дело по статье о «финансировании экстремистской деятельности» (часть 1 ст. 282.3 УК РФ; максимальное наказание — восемь лет лишения свободы). По версии следствия, Абрамов со своего банковского счета сделал пожертвование в адрес неназванной «экстремистской» организации. Речь, по данным газеты «Коммерсант», идет об основанном Алексеем Навальным Фонде борьбы с коррупцией (ФБК). Абрамов при этом утверждает, что пожертвований ФБК не делал, а перевод от его лица мог оформить кто-то другой. В конце 2023 года в рамках расследования дела ученого, который находился под подпиской о невыезде, принудили к судебно-психиатрической экспертизе. По ее итогам Абрамов был признан полностью вменяемым. 30 января 2024 года он ознакомился с обновленной версией обвинения в свой адрес. После этого издание T-invariant поговорило с ученым о его жизни с ярлыком «экстремиста», политических взглядах и причинах атаки силовиков на российскую индустрию суперкомпьютеров. С любезного разрешения редакции T-invariant «Медуза» публикует полную версию этого интервью с незначительными правками.

«Экстремист-конформист, стремящийся избежать конфликтов»

— Сергей Михайлович, что постановили психиатры? Насколько вы опасны для общества и занятий наукой?

— В ноябре 2023 года была амбулаторная судебно-психиатрическая экспертиза, которая не смогла ответить на вопросы следователя о моей вменяемости. Была назначена стационарная судебно-психиатрическая экспертиза. Для ее проведения в декабре 2023 года я провел 12 дней в Ярославской психиатрической больнице. В этот раз эксперты смогли изготовить свое заключение и ответить на все вопросы следователя. Экспертиза установила, что я был вменяемым и в августе 2021 года, когда мне приписывают начало преступления (которое я не признаю), и остаюсь вменяемым до сих пор.

Более того, экспертиза была тщательной и, как мне кажется, объективной. В заключении есть весьма подробный мой психологический портрет, который, как мне кажется, никак не вяжется со словами «имеет экстремистские взгляды и позицию».

Судите сами: юридическое определение экстремизма (п. 1 ст. 1 114-ФЗ) — это про насилие или угрозу насилия, про оправдание терроризма, про рознь или про превосходство (расовое, национальное, религиозное…), про всякое подобное. А теперь попробуйте это соединить с моими чертами, как их определили эксперты: вежлив; доброжелателен; эмпатичен; суждения и оценки взвешенные, несколько эгоцентричные; эмоциональные проявления адекватны ситуации; хорошо развито чувство юмора, уместно демонстрирует его; настроение ровное; бредовые идеи не высказывает; конформность внутренних установок (склонность к конформизму); противоречивое сочетание разнонаправленных тенденций — стремление отстоять свою позицию и установки на избегание конфликтов. На мой вкус, если все совместить, то получаются «сапоги всмятку» — экстремист-конформист, стремящийся избежать конфликтов.

В общем, экспертиза прошла. Новый жизненный опыт. Я очень рад, что эксперты закончили за 12 дней и 29 декабря отпустили меня перед Новым годом домой, хотя по закону могли еще продержать.

— Как вы провели эти 12 дней в психиатрической больнице?

— К врачам и вспомогательному персоналу у меня претензий нет. Более того, у меня очень теплое отношение к ним: это добрые и милосердные люди. Тяжелые моменты связаны с особенностью режима: никаких прогулок и телефон (кому он был дозволен) «по выдавке». А самое тяжелое — неожиданно оказалось, что в выходные телефон недоступен, жена ждет звонка и не находит себе места, и ты ничего не можешь сделать… Короче, жена пережила тяжелые дни, думая о причинах того, что я куда-то пропал. Я оставил свои воспоминания, вдруг кому-то будет интересно.

— А что узнали на последней встрече со следователем?

— Во-первых, мне вернули почти 20 килограммов «железа». Не все забранное во время обыска, но некоторое. Мой ноутбук и пять смартфонов (мои, жены, сына) пока не вернули. Зато отдали сервер видеонаблюдения в нашем доме, планшет, ноутбук моей жены, а также один из двух телефонов жены. А еще, что особенно важно, цифровое хранилище на шесть терабайт — подарок семьи на мой юбилей, где оцифрованы фото- и видеоархивы наших семей за много лет начиная с начала века, военные фотографии мамы и папы… Пока еще хранилище не включали, но я надеюсь, что ничего из семейного архива не потеряно.

Также на этой встрече я передал следователю свои показания и ходатайства о проведении различных следственных действий: экспертиз и следственного эксперимента со мною и моей техникой. Цель простая: обеспечить полноту и объективность расследования, мои права на защиту и возможность доказать мою невиновность. Я много что могу пояснить в своем деле и готов это сделать. Жду решения следствия по моим ходатайствам.

Пока в материалах дела, в которые я посвящен, очень много странного. Жду, когда мне предоставят все материалы — около 1000 страниц.

— Давайте вернемся к аресту в апреле 2023 года. Часто перед обыском бывают какие-то признаки, которые в моменте можешь и не заметить, но задним числом уже воспринимаешь как намеки. У вас такое было?

— Ничего подобного. Никаких намеков.

— Как проходил сам обыск в апреле 2023 года?

— Сам обыск у меня длился примерно с семи часов и до полуночи, со стороны следствия было десять человек, включая двух понятых. Вынесли огромное количество техники. Искали оружие — у меня его нет. Глаза загорелись, когда нашли кортик, но он наградной от постоянного комитета союзного государства России и Беларуси с сертификатом, что это сувенирная продукция.

Искали крупную сумму наличных и спрашивали, где у меня сейф. Никак не могли поверить, что в нашем сельском доме нет сейфа.

Надолго задерживались на папках с материалами из зарубежных поездок. А самое ужасное, о чем мы узнали позже, — зачем-то пришли с обыском в переславскую квартиру к сыну. Обоснование обыска в квартире сына — я якобы в ней прописан, хотя следствие прекрасно знало, что я прописан в Москве. Оружия, крупной суммы денег и прочего у сына не нашли. Забрали телефон — подарок его жены. Этот обыск очень серьезно повлиял на здоровье сына.

— Как вы себе объясняете, кто и зачем за вами пришел сейчас?

— У меня нет данных, но у меня было много конфликтных ситуаций. Например, вот стандартная ситуация: я участвую в очередном суперкомпьютерном проекте, в котором настаиваю, что все надо делать по уму — «мост надо строить поперек реки». А мне говорят: «Абрамов, мост будем строить вдоль реки. Решение принято — надо исполнять».

В подобных случаях моя позиция была простой: «Я так работать не буду. Вы можете меня убрать из проекта, но вы не заставите меня делать то, что я считаю неправильным». И такие конфликты позволяли приобрести на многие годы весьма влиятельных недоброжелателей.

Kогда я был руководителем Института программных систем имени А. К. Айламазяна РАН (далее по тексту — Институт, — прим. «Медузы»), то примерно по такой же схеме получилось очень серьезно испортить отношения с некоторыми руководителями местного и регионального уровня. Не со всеми, со многими у меня были отличные отношения, взаимопонимание и прямой контакт «на мобиле». Но несколько раз по схеме «Будет как я сказал!» — «Нет, будет как я сказал, потому что это правильно: по уму, по чести и по закону». И когда выходило по-моему, я на долгое время приобретал недругов с большими возможностями.

Наконец, я живу последние 15 лет в селе и занимаю роль, которую можно назвать «гражданский активист». Как айтишник поучаствовал в организации IT-инфраструктуры сообщества односельчан: WhatsApp-группы (более 800 участников), облачные хранилища нашей переписки с чиновниками. Мы ведем борьбу в первую очередь за приличные дороги и за газификацию. Никаких манифестаций, а скучная и сильно аргументированная переписка в рамках ФЗ-59. Все групповые письма мы обсуждаем вместе, но отправляю их я за своей подписью. И по нашим обращениям прокуратура три раза судилась с местной властью и выигрывала эти суды. Думаю, моя персона после этого может вызывать недовольство у кого-нибудь из местных или региональных чиновников.

Короче, переворачивая Визбора: несомненно, у меня есть много-много влиятельных друзей, значит, есть, конечно, и влиятельные враги.

А куда без этого? И если среди них есть злопамятные, то они могут постараться найти способ рассчитаться со мною за прошлое. Даже если прошло много лет. И если думать про нынешнее дело (а я про него много думал), то как айтишник скажу: любой недоброжелатель мог легко провернуть простую операцию — от моего имени с моего банковского счета перевести деньги каким-либо экстремистам. Это очень просто, не требует никаких специальных знаний, хакерских навыков или специальных средств. Ну а все остальное со мной уже сделает наша система. Так можно легко поквитаться за прошлые «обиды».

То, что недоброжелатели есть, понимал всегда. В 2010 году, например, бдительные влиятельные люди высказали опасения, что есть «признаки шпионажа в пользу НАТО», — ФСБ проводила проверку. Слава богу, тогда разбирались по делу и решили: нет признаков шпионажа. У меня даже оказалась копия ответа из ФСБ России, которую я называю «справка от ФСБ о том, что Абрамов не шпион». Что-то мне подсказывает, случись такое сегодня — я бы с вами не разговаривал.

— Откуда тогда возникли подозрения в шпионаже у ФСБ?

— Мы, наша команда, наш институт напрямую причастны к созданию шести отечественных суперкомпьютеров, попавших в мировой рейтинг Top500, а если считать и косвенное участие — то к 12. А всего отечественных машин в Top500 за всю историю — 14 штук. Иногда получалась некрасивая картинка, когда мы за 80 миллионов рублей создавали суперкомпьютер реально переднего мирового края технологий — не самый крупный, потому что денег было у нас не много; но каждая деталь в нем реально была на острие отрасли. Можно было добавить разумные деньги и за счет этих решений занять просто первое место в мире… А в это время в другом проекте были миллиарды, но технологические решения сильно уступали. Красивая картинка? Нет, не красивая. Понятно, что административный ресурс в крупном проекте был крупнее.

Ну и начиналось. Шли письма от депутатов Госдумы, членов абсолютно разных партий в разные инстанции: в Минобрнауки, в РАН и т. п. Содержание писем — Абрамов принимает неправильные технические решения, неправильно проводит торги, неправильно расходует бюджетные деньги.

— В итоге какая ваша машина повлекла обвинения о возможном шпионаже?

— Самый острый период был, когда мы делали машину «СКИФ-Аврора ЮУрГУ». Это как раз тот проект, в котором реально все детали были на переднем крае развития технологий в отрасли. На проект было выделено всего 80 миллионов рублей, и, если бы его масштабировать (я настаивал на этом, но безуспешно), можно было бы построить и топ-10, и даже топ-1. Проект делался в тесной кооперации Института с итальянской компанией «Евротех» и с молодой российской компанией «РСК-СКИ» (сейчас — группа компаний РСК), с технической поддержкой от Intel.

И для всех был не секрет, что «Евротех» не просто крупная технологическая международная компания с главными подразделениями в Италии, но и один из важнейших разработчиков и поставщиков встраиваемой электроники для НАТО.

В это же время затевался крупный — на миллиарды рублей — суперкомпьютерный проект. На этапе эскизов я участвовал в его зарождении. На этапе разработки подходов «как будем строить мост» я рассказывал, что есть возможность построить очень красиво — по технологии «СКИФ-Аврора». В какой-то момент один высокопоставленный чиновник, с которым мы вместе сделали много проектов, сказал мне: «Строить будем не так, как ты предлагаешь. Техническое решение иное. Решение принято. Тебе и Институту предлагается исполнять принятое решение как соисполнителям». Я отказался. А такое на некотором уровне неприемлемо.

После этого как раз пошли письма обеспокоенных депутатов из Думы, о которых я говорил. Еще через время — крупная проверка ФАС России. При этом [ее проводило] не Управление ФАС России по Ярославской области, а «центральный офис». И «копеечное» дело на 80 миллионов рублей вел первый замглавы ФАС России. Вы можете себе такое представить? Решение ФАС России — сделку расторгнуть, проект «обнулить». Если бы это решение было реализовано, мне легко было бы предъявить что-нибудь из класса «нецелевое использование бюджета в особо крупном размере». Однако мы смогли в суде отменить решение ФАС России, при этом ФАС России билась до последнего — до высшего арбитража. Ну разве не фантастикой сегодня звучит это? Победа в суде над решением ФАС России?

Потом была проверка Счетной палаты — плановая. Мы завершали союзный проект СКИФ-ГРИД, а союзные проекты всегда штатно заканчиваются большой проверкой аудиторов. Вот только вели совсем не бухгалтерские разговоры. И ребята все такие крепкие, почему-то мне всегда казалось, что через их рубашку погоны просвечивают. Долго меня расспрашивали про «Евротех», как мы с ними взаимодействовали, что мы получили от этой кооперации, что они получили, о чем говорили, что делали. Это были сотрудники Счетной палаты, но по их стилю была видна отличная техническая и технологическая осведомленность, опыт следственной работы.

Ведомство тогда возглавлял Сергей Степашин. Проверку нашу вел один из аудиторов России — Виктор Косоуров (потом сенатор). Неслыханное дело: он сам к нам в Переславль приезжал! Обычно аудиторы России МКАД не покидают.

— Нашли нарушения?

— А как же! И вот докладывает Косоуров: программа СКИФ-ГРИД будет успешно выполнена (еще несколько месяцев оставалось), все цели уже достигнуты, флагман — система «СКИФ-Аврора ЮУрГУ» — выполнен на высочайшем технологическом уровне, ранее не демонстрируемом в России, в том числе и за счет международного сотрудничества. Но есть три недостатка.

Во-первых, мы же люди креативные, как рекламу нашего флагманского проекта мы заказали сувенирные бескозырки, на которых было написано «СКИФ-Аврора». Сам суперкомпьютер и технологии в нем — они были революционные. Поэтому, конечно, отсылка еще к той самой «Авроре», из 1917 года. Это сувенирка была всего на пару десятков тысяч рублей. А в смете на бюджет не было статьи «рекламной продукции».

Во-вторых, мы платили командировочные институтским водителям и институтской охране (у нас своя), которые перевозили «железо» на миллионы рублей из Переславля в Челябинск. А по бюджетной смете платить можно было только ученым.

В-третьих, ФАС с тем самым своим решением о неверных торгах…

Степашин дал мне слово, попросив ответить по этим нарушениям. Я объяснил, что ошибки признаем, но мы их уже исправили: из небюджетных средств вернули те немногие деньги (сувенирка и командировочные) в бюджет союзной программы. Ну а решение ФАС России уже судом отменено.

Слово возвращается нашему аудитору, и он неожиданно говорит, что во время проверки было много сигналов и просто приходили очень влиятельные люди… В общем, у бдительных граждан есть впечатление, что в процессе международной кооперации были признаки шпионажа в пользу стран НАТО. В «Евротех» или в Intel ушли критические технологии и знания… А так как Счетная палата не уполномочена разбираться в таких вопросах — сказал наш аудитор, — а сигналы таки поступили, то есть мнение написать письмо в ФСБ России — пусть проверяют.

Степашин спрашивает меня: «Ну, и что вы про это скажете?»

На что я ответил (а на меня вдруг такая апатия нашла от всего услышанного): «Знаете что… На чужой роток не накинешь платок. А пускай специалисты проверяют на шпионаж и закрывают эту тему. Пожалуйста, напишите запрос в ФСБ».

«На том и порешим», — сказал Степашин. И отправил письмо в ФСБ.

Была проверка, меня многократно опрашивали. Но все было нормально, до возбуждения уголовного дела не дошло. Не было, естественно, там никакого шпионажа. Россия, не заплатив ни копейки, законным образом получила законные права на несколько технологий переднего края — это было. А в обратном направлении ничего критического мы не передали. Несколько крепких инженерных разработок, но не более того.

— Первый отдел в институте вашем был?

— Всегда. И у меня тогда с сотрудниками местного и регионального отделов ФСБ были нормальные рабочие отношения. И слова об «оперативном сопровождении» ведь не просто так написаны. Каждый занимался своим делом. Я — наукой, они — безопасностью страны. И дело каждого касалось интересов России. Более того, отслеживались даже внутренние угрозы. Так, однажды один из курирующих нас офицеров ФСБ приехал и сказал, что есть обострение, и рекомендовал обновить разрешение на оружие у моего водителя и в дальнейшем ездить с оружием. Так что — предупредили меня.

«Я могу без чужой подсказки прийти к выводу, что для страны вредно сосредоточение власти в руках одного человека»

— Но это вы описываете 2010–2012 годы. Едва ли ваше уголовное дело — отголосок тех историй. Что этому предшествовало в последние годы?

— Была в 2022 году странная история: проверка института прокуратурой, когда я уже директором не был. Отвезли некоторых людей в ведомство, мурыжили там на тему, что прежний директор (то есть я) неправильно сотрудничал с компаниями по договорам научно-технического сотрудничества. А что тут неправильного? Ведь не могут российские айтишные компании делать мирового уровня технологии без академических ученых. И наоборот, ученые только «с полей, с земли» могут получать интересные и востребованные практикой задачи. Вроде бы рутинная проверка, но проскакивали изредка какие-то вопросы про мои политические взгляды. И в контексте одного российского оппозиционера, чье имя власти не любят называть.

— Вот нашим читателям тоже интересно, что у Абрамова с Навальным?

— Во-первых, что-то из того, что Алексей Анатольевич [Навальный] делал и говорил, мне нравилось. Но это не повод вешать мне ярлык «сторонник» или «поддерживает (оправдывает) экстремизм».

Если говорить про Навального как про личность, то, конечно, он незауряден, силен духом, верен своему предназначению (как он его видит), следует своим принципам с предельной самоотверженностью.

Во-вторых, я не очень понимаю его программу. В первую очередь потому, что я ее не изучал.

В-третьих, я явно не целевая аудитория Навального. Мне кажется, он больше ориентируется на другой круг граждан России. Как по возрасту, так и по положению в обществе.

Наконец, мне не нужен Навальный, чтобы критически оценивать ситуацию в стране. У меня своя голова на плечах. Меня в СССР сначала в физмат-школе, потом в МГУ имени М. В. Ломоносова научили ровно одному делу: выполнять критический анализ проблемы, находить для этого достоверную информацию и на базе результатов анализа синтезировать конструктивное решение проблем. Поэтому как гражданин с такими навыками я самостоятельно вижу проблемы Родины и способен во многих случаях указать конструктивные пути их решения.

Ну и конечно, влияет личная история. Моего деда расстреляли в 1937-м, я внук репрессированного. Мама (как доброволец) и папа, сын врага народа (как мобилизованный), честно и отважно сражались в Великой Отечественной войне бок о бок с представителями разных народов СССР. И фундамент истинного патриотизма (в правильном понимании этого слова) у меня от родителей. Как и глубокое неприятие расовой, национальной и любой иной розни — это тоже от них. Весь мой «стартовый капитал»: воспитание, образование, борьба с моими медицинскими проблемами от рождения, отличное начало профессиональной карьеры, — это все у меня, внука врага народа, от советской власти. И с этим ничего не поделаешь.

С другой стороны, я ученик антисоветчика [Валентина] Турчина не только в науке. Основная его книга по философии, «Феномен науки» (про то, как устроена эволюция любой системы, в том числе и государственной), и глубокий анализ тоталитаризма в книге «Инерция страха» сильно повлияли на меня и как на ученого, и как на гражданина. На базе чисто кибернетического подхода к анализу устройства системы я могу без чужой подсказки прийти к выводу, что очень вредно для страны сосредоточение власти в руках одного человека и одной партии. Это уже было в СССР и плохо кончилось.

Мне не нужен Навальный, чтобы оценить ситуацию, в которой, например, живет моя старшая сестра. Ее избрали в деревне старостой. И она среди прочего 10 лет уже борется за то, чтобы им в деревню газ провели, а я ей в этом помогаю (письма писать, законы изучать). Газ в нужном количестве есть в 800 метрах от деревни. А чиновники сестре 10 лет писали отписки, что газ проведут, но тянуть будут 13 километров. А почему? Потому что так ведь денег гораздо больше можно запросить под проект. И вот старуха-соседка сестры который год колет все лето дрова, чтобы зимой было чем топить. На колотые дрова ей денег не хватит, вот и колет сама. И делает она это, стоя на коленях. По ветхости своей, потому что в годах. Все лето колет, стоя на коленях. Вот разок увидеть эту картинку и жить с ней — так выглядит величие России.

«Убили невероятно яркую продуктивную компанию и нанесли огромный удар по стране»

— Да, с величием много где не сложилось. Вот и с суперкомпьютерами. Ваша работа остановлена, вы в реестре Росфинмониторинга «экстремистов и террористов», у ваших трех компаний счета заблокированы. Работа компании «T-Платформы» вашего коллеги и товарища Всеволода Опанасенко также фактически остановлена, а сам он все еще под следствием. Что сейчас с индустрией?

— Последний отечественный несекретный суперкомпьютер был сделан в России в 2014 году. В списке Top500 сегодня остался единственный отечественный публичный суперкомпьютер — «Ломоносов-2». В этом смысле все закончилось вообще. Причина, наверное, в роли суперкомпьютеров. Суперкомпьютер сегодня — единственное средство победы в конкуренции (в любой сфере: экономической, социальной, технологической, военной). Нет конкурентной среды, нет конкуренции — суперкомпьютерные технологии не нужны.

Второй тезис (это не моя мысль, это перевод одного слайда доклада в конгрессе США): «Суперкомпьютерная отрасль — забота государства». Нет адекватной заботы государства — не будет суперкомпьютерной отрасли. Адекватная забота — это, например, от двух до шести миллиардов долларов США в год из бюджета. И никаких внебюджетных средств. И бесплатные (но конкурсные) услуги суперкомпьютерной инфраструктуры страны любым компаниям или иным потребителям этой страны. Если этого нет совсем, в суперкомпьютерной отрасли регресс. А даже меньший масштаб осмысленной заботы государства приводит к пробуждению отрасли. Увы, сегодня — регресс.

Видимо, создание конкурентно-превосходящих товаров, технологий и услуг не стоит в целях. У нас есть газ, есть нефть… А если с ними проблемы, ничего, «люди — вторая нефть» — тоже большой источник ресурсов.

— Кто в итоге развалил индустрию? И можно ли еще ситуацию изменить?

— Я бы не ставил крест на отрасли. Хотя она в огромном регрессе. Конечно, ситуация с «Т-Платформами»… это был, пожалуй, первый сильный удар.

А ведь было время совсем другое, когда власть защищала эту компанию! В 2013 году компания «Т-Платформы» попала в черный список США, и это был существенный удар.

— США тогда обвинили «Т-Платформы» в участии в работе над вооружением?

— Да, но всегда и во всех странах суперкомпьютеры используются для военных задач. На одной нашей машине в университете в Челябинске, насколько я знаю, среди прочего что-то считалось и для ракетных двигателей. Дело обычное. Правда, замечу, когда «Т-платформы» попали в черный список, то МИД впрягался в полный рост, и, по слухам, даже первое лицо страны… И добились снятия санкций. Отстояли.

— А сегодня не только не впрягаются, но и своими руками вносят во внутренние черные списки?

— Да, прошло время, и возникли претензии МВД к «Т-Платформам». Судебные «хозяйствующих субъектов» и уголовные дела. Институт делал техническую экспертизу, я понимаю реальную ситуацию и могу сказать, что в оспариваемой поставке не было никаких отклонений от технического задания. А если даже были иные какие-то резоны (не нарушение ТЗ), ну точно стране (МИД? Первому лицу?) надо было сделать все так, чтобы у компании не возникло никаких последствий.

Что имеем? Убили невероятно яркую продуктивную компанию и нанесли огромный удар для страны. И этот удар по своей тяжести превышает весь ущерб, который только можно себе понапридумывать, если даже предположить, что та сделка с МВД действительно была с криминалом.

Это то, что я вижу сплошь и рядом: происходит борьба государства с неким «злом» (в кавычках, поскольку не всегда это и зло), и ущерб от этого «зла» заведомо на порядки меньше, чем ущерб от побочного эффекта борьбы с ним. Это ошибка системы. Примерьте к себе: у вас болезнь и вы принимаете лекарство, у которого гарантированные побочные последствия на порядки тяжелее последствий болезни. Нормально?

Мы с Всеволодом общаемся, поддерживаем друг друга. Но у нас разные ситуации. У Всеволода Опанасенко — типа про экономику, у меня — типа про политику.

— Кто сейчас в России может работать над суперкомпьютерами, если вы и Опанасенко выведены из игры?

— Что-то делают люди в Сарове, «за забором», это «Росатом». Ядерное оружие без супервычислений сделать невозможно. Как и мирный атом, или термояд. Да у них там много и других задач.

А для остальных… Без серьезной (я опять про большие деньги) поддержки государства делать нормальные машины уровня Top500 не получится. Кто-то решил, что они могут суперкомпьютеры купить на Западе или в Китае. Сбербанк, «Яндекс», МТС, по сути, так и сделали: купили несколько таких машин. Но это корпоративная история, а не суперкомпьютерная инфраструктура государства. И это произошло раньше, в другой ситуации.

Ну а наша команда, как и многие подобные, переключилась на создание отдельных суперкомпьютерных технологий. То есть нет денег на большие системы уровня Top500 — создаем отдельные технологии, которые нам позволят оставаться на переднем крае, и, когда государство созреет и даст денег на большой проект, мы постараемся быть способными на своих технологиях его выполнить.

Мы разрабатываем погружные технологии охлаждения суперкомпьютеров. Другое направление — отечественные решения для интерконнекта.

— Получается, «Ломоносовы» стареют, но работают, а новых уже не будет?

— Первый «Ломоносов» выведен из эксплуатации, «Ломоносов 2» — в строю. Они оба долгожители. Но это скорее проблема, чем достижение. Такие машины устроены так, что с точки зрения энергетики через пять лет они слишком много тратят энергии. И когда-то выгоднее новую систему построить, чем позволить функционировать прежней машине. Та же ситуация была у «СКИФ МГУ» («Чебышёв»), где я был главным конструктором, тоже был долгожитель.

Будут ли новые системы? Слышал, что примерно полтора года назад были деньги выделены на новые крупные проекты, класса не ниже топ-100. Но что с этим замыслом сегодня — неясно. Уже и курс доллара другой, и есть всем понятные проблемы с закупкой «железа» под такой проект. И в таких условиях надо набраться большого мужества, чтобы взяться за новый проект.

— Потенциальные исполнители боятся? Смотрят на примеры Опанасенко и вас? 

— Думаю, браться страшно. Даже наши примеры не важны. Как вообще сегодня можно в нашей области работать? Западные решения в части процессоров и прочего — неясно, как получить на разумных условиях. С китайскими — тоже нелегко и непривычно (если на бытовом языке, без технических деталей). Отечественные процессоры? Так их чипы пока делал только Тайвань, а он строго следует санкциям, как кажется. И это только первый пласт проблем.

Серьезный чип через параллельный импорт привезти — это полдела. Каждый проект уровня Top500 (тем более топ-100) — это не просто закупка железок. Когда все было нормально, мы не просто закупали, мы напрямую общались с компаниями. Как пример: мне приходилось общаться с вице-президентами Intel — мы с ними обсуждали проект, чтобы определенная партия процессоров была в срок нам доступна, чтобы они вписывали ее в свои планы, чтобы были правильные цены и чтобы мы вместе продвигали проект в СМИ. Нам выделялась горячая инженерная поддержка в случае проблем. Инженерная поддержка критична: такие системы строятся на самых новых, значит, не совсем обкатанных чипах. И если возникали проблемы, то наши разработчики и инженеры Intel (или AMD, или Mellanox, или NVIDIA, или Dolphin…) порою часами и днями плотно общались (email, телефон — проблема должна быть решена).

А теперь как все это обеспечить? Будет вице-президент Intel встречаться с главным конструктором большой системы из России? Другие руководители компаний? Думаю — нет, они не самоубийцы. Ну вот и все.

Быть полностью самодостаточной страной — производителем суперкомпьютеров может себе позволить совсем небольшое число стран. Это на первый взгляд. А вот если серьезно подумать, то никто. И Китай не исключение — я знаю точно. Как и США. Вот почему серьезного конфликта в треугольнике США — Тайвань — Китай ожидать не стоит. Даже после введения в строй фабрики TSMC в Аризоне. А если такой конфликт случится, то, значит, кто-то сделал роковую для себя ошибку.

— То есть выстрелили себе в ногу сами?

— Боюсь, что Россия стреляет себе не в ногу, а в голову. У нас теперь ждут, что Китай построит скоро новую фабрику, где чипы будут только чуть хуже, чем у TSMC. И тогда, надеются, можно будет отечественные процессоры пытаться перевести на ту фабрику. Но есть два вопроса: насколько прост будет перенос; станет ли китайская фабрика рисковать в смысле вторичных санкций (или в какую сумму она оценит этот риск). Надо еще учесть, что наш рынок не очень большой для Китая.

Построить собственную фабрику в России с приличной технологией? Для этого нужна международная кооперация похлеще, чем при создании суперкомпьютера топ-1.

— Вас проверяли на предмет госизмены, теперь ФСБ обвиняет вас в финансировании экстремизма. Какими глазами вы читаете материалы про ученых, которых пачками обвиняют в госизмене?

— Это история про «аналоговнеты». Россия шумела про свои гиперзвуковые технологии, про уникальные и неуязвимые «Кинжалы». А потом выясняется, что не все так однозначно. Кто допустил такое? Кто не обеспечил? Не знаю деталей, но есть подозрение, что ученых назначают «стрелочниками». Надо же как-то объяснить, почему наш гиперзвук не всегда такой гипер? Значит, есть враги народа, которые виноваты. Значит, надо найти. Нашли. Думаю, и дальше будут искать. А ученых искренне жаль. Это тоже история про то, что урон от борьбы со «злом» (в кавычках) больше, чем урон от самого «зла».