разбор

Больше 150 лет назад Лев Толстой (о, да) предупреждал: гуманизация войн — это не способ их предотвратить Максим Трудолюбов описывает мир будущего, который может быть в чем-то страшнее нынешнего

Источник: Meduza

Российская агрессия против Украины вызывает ужас и отвращение у огромной части мира. Означает ли это, что после окончания конфликта и наказания преступников, ответственных за его эскалацию, человечество сделает шаг ко всеобщему миру? К сожалению, это маловероятно. Редактор нашей рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов полагает, что возмущение людей вызывает прежде всего нескрываемая российская жестокость — отношение же современного мира к войне как таковой куда сложнее. Постоянные инновации в вооружениях и нынешнее наращивание оборонных бюджетов свидетельствуют о том, что развитые в военном отношении страны готовятся не к тому, чтобы останавливать конфликты, а к тому, чтобы воевать эффективнее, быстрее и с меньшим числом жертв. Но совсем не факт, что реже.

Современное оружие уже сейчас позволяет технологически развитым армиям свести число жертв (в первую очередь собственных, но и чужих тоже) к минимуму. «Гуманизация», делающая войну менее кровопролитной и более точечной, превращает ее еще и в более приемлемое средство решения вопросов с политической и социальной точек зрения. 

Две тенденции в международном восприятии войны идут параллельно на протяжении как минимум 150 последних лет. С одной стороны, развиваются правила, законы и обычаи ведения войны. Все больше стран присоединяются к конвенциям, которые регулируют отношение воюющих государств к мирным жителям, раненым и пленным; применение наиболее смертоносных видов оружия; удары по гражданской инфраструктуре.

С другой стороны, международное сообщество снова и снова предпринимает попытки отказаться от войн как таковых. Многочисленные конвенции, договоры, уставы международных организаций (включая устав ООН) запрещают агрессивные, захватнические, несправедливые войны. Но бои по всему миру продолжаются каждый день. 

Толстой против Красного Креста

В 1859 году молодой коммерсант Жан Анри Дюнан оказался свидетелем битвы при Сольферино, в которой сошлись объединенные силы Франции и Сардинского королевства с одной стороны и Австрии с другой. Когда Дюнан увидел тысячи раненых, оставленных на поле боя или беспорядочно свезенных на улицы и площади города, где никто не думал оказывать им помощь, он организовал группу добровольцев. Дюнан помогал солдатам, не обращая внимания на их национальность и знаки отличия. Он был настолько потрясен этим опытом, что в дальнейшем посвятил себя делу помощи участникам войн.

В 1863-м Жан Анри Дюнан основал организацию, позже названную Международным комитетом Красного Креста. А в 1864 году в Женеве — тоже во многом его стараниями — приняли самую раннюю версию Женевской конвенции «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях». Позже предметом внимания Дюнана и других создателей международного гуманитарного права стала судьба военнопленных и использование смертоносного оружия. 

А вот строки из «Войны и мира»:

Этот монолог князя Андрея Болконского — несомненно, реплика в заочных спорах с Анри Дюнаном и, возможно, в каком-то смысле отражение тогдашних взглядов самого Льва Толстого. Роман он писал в 1863–1869 годах и, конечно, был знаком с современной ему дискуссией о формирующемся гуманитарном праве. Мысль, вложенная в уста князя Андрея, заключается в том, что война — это насилие, кровь и разрушения, тогда как романтизация и даже гуманизация войны — это самообман и лицемерие. Если вести войну интенсивно и даже жестоко, то можно быстрее прийти к миру — а это менее жестоко, чем затягивать конфликт. Герой Толстого тут соглашается с Карлом Клаузевицем, автором трактата «О войне» и сторонником быстрой войны, направленной не на истощение, а на сокрушение противника.

Интересно, что Клаузевиц появляется в той же сцене романа в камео: вместе с еще каким-то немецким офицером он проезжает мимо беседующих Болконского и Безухова; те слышат обрывки их разговора. Князь Андрей иронизирует над прусскими полководцами, хотя по существу вполне соглашается с Клаузевицем.

Позднее — после своего религиозного обращения — Толстой превратился в непримиримого противника войны как таковой. Но и к гуманитарным инициативам он сохранил скептическое отношение, хотя уже по другим причинам. Русский писатель, как и другие пацифисты, не уставал повторять, что невозможно сделать «более гуманным» то, что по определению бесчеловечно, — акт организованного насилия. Более того, попытки «очеловечить» войну, как, например, и попытки гуманизации рабства в предшествующую эпоху, считал Толстой, могут привести к тому, что война станет чем-то более приемлемым, а не более отталкивающим.

Гуманизация vs предотвращение

Сегодня, в третьем десятилетии XXI века, приходится признать, что две мировые войны и множества других кровопролитных конфликтов минувшего столетия не ужаснули человечество настолько, чтобы заставить его отказаться от войн. Два описанных выше процесса — движение против войны и движение за гуманизацию войны — привели к некоторым результатам, но крайне неравномерным и не окончательным. Международные договоры, экономическая взаимозависимость и страх взаимного уничтожения предотвращают (или откладывают) часть войн. Многие столкновения просто не происходят. Об этом, конечно, не следует забывать — зная, что мы склонны недооценивать значимость событий, которые не произошли. Войн могло бы быть гораздо больше, пусть даже это и слабое утешение, особенно сегодня, в дни российской агрессии против Украины.

В том, что касается гуманизации войн, достигнуто, вероятно, больше, чем в их предотвращении. С переменным успехом, но обеспечиваются нормы гуманитарного права, касающиеся раненых, пленных и мирных граждан. В большинстве стран работают представители и волонтеры Красного Креста и Красного Полумесяца. Действуют конвенции и договоры, ограничивающие и запрещающие применение наиболее смертоносных и опасных для населения видов вооружений, в частности, химического и биологического. Интересно, что разработка таких договоров началась на мирных конференциях в Гааге в 1899 и 1907 годах, которые были созваны по инициативе России и шли под ее председательством.

Конечно, организаторы тех встреч были далеки от идеализма. Россия страдала от своей извечной болезни — стремления соответствовать наиболее развитым странам в военной сфере на фоне неспособности экономики эти амбиции обеспечить. Созывая те конференции, российская дипломатия стремилась остановить разрушительную для ее бюджета гонку вооружений. Идея в целом себя не оправдала: удалось заключить лишь три конвенции и несколько деклараций (например, о пятилетнем запрете на метание снарядов с воздушных шаров). Тем более печально, что Россия, когда-то стоявшая у истоков гуманизации войны и ограничения опасных вооружений, сегодня в числе главных нарушителей многих из возникших в этой сфере норм.

Тем не менее мировой тренд на гуманизацию может сохраниться и в будущем — причем, как и в прежние времена, не столько по идеалистическим, сколько по прагматическим причинам. Логика уменьшения числа жертв и разрушительных последствий войны совпадает с логикой развития технологий и политической динамикой в наиболее экономически развитых странах. 

Война высокоточная, но вечная 

«В наше время мечи не были перекованы на орала, они были перекованы на дроны», — пишет американский историк Сэмьюэл Мойн в своей недавней книге «Гуманизация. Как США отказались от мира и заново изобрели войну» (см. описание книги в конце этого текста). Значительная часть американского общества и некоторые представители истеблишмента открыто признают ошибочность и чрезмерную жестокость вмешательства США во многие мировые конфликты.

В то же время война, развязанная Россией, наоборот, подталкивает Вашингтон к удержанию позиций на мировой арене и к продолжению программ перевооружения. Да и в целом ни общество, ни элиты в Америке не готовы уступать доминирующие позиции страны во множестве регионов другим державам, часто конкурирующим с США или прямо им враждебным.

В итоге ответ на эти противоречивые запросы — не отказ от войны, а ее совершенствование. Дроны, другие виды дистанционно управляемого оружия, активное применение искусственного интеллекта в военной сфере отражают общую тенденцию к тому, чтобы война становилась чем-то более приемлемым для общества и одновременно процессом более точным и, так сказать, стерильным. 

Мировые военные расходы достигли уровня холодной войны

Москва сама запустила гонку вооружений, в ходе которой ей придется в военном отношении догонять более развитые страны, не имея для этого экономической и технологической базы. О том же самом предупреждал СССР в середине XX века Александр Гершенкрон, американский экономист родом из Одессы. Но для остального мира самое важное даже не это.

Американские военные операции движутся в сторону меньшей контактности и большей эффективности. В последние годы военные из армии США почти не берут пленных и все больше полагаются на «регулируемое насилие» с использованием высокоточных ракет или ограниченных групп специального назначения, чтобы свести к минимуму физическое пребывание американских военных на чужой территории. Американский способ ведения войны, замечает историк Сэмьюэл Мойн в своей недавней книге, все больше определяется стремлением избежать вреда для себя и — по возможности — для другой стороны. При этом именно в силу этих обстоятельств военные операции США могут в будущем охватывать все большие пространства и тянуться дольше. 

Мойн рисует жутковатую картину «гуманной» будущей войны:

В этом будущем военизированном мире будет минимум жертв, но и минимум мира. Предостережение Толстого актуально сегодня как никогда. Гуманизация войн делает их более приемлемыми, а не ведет к их прекращению. 

Что еще об этом почитать

Moyn S. Humane. How the United States Abandoned Peace and Reinvented War. New York: Farrar, Straus and Girouч, 2021

Walzer M. Just and Unjust Wars: A Moral Argument with Historical Illustration. New York: Basic Books, 1977

Толстой Л. Приближение конца. Полное собрание сочинений. Т. 31. Произведения 1890–1900 гг. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1954