истории

Все друг другу братья. И в конце обязательно напьются «Улицам разбитых фонарей» — 25. Мы всерьез проанализировали этот сериал — и выяснили, почему он был таким популярным

Источник: Meduza

«От современного отечественного кино и телевидения останутся одни „Менты“, они же „Улицы разбитых фонарей“», — заметил в год выхода сериала писатель Дмитрий Быков. Он не ошибся. «Улицы разбитых фонарей» впервые показали 4 января 1998 года — и они произвели настоящую революцию: колоссальная популярность сериала определила развитие отечественного телевидения на несколько поколений вперед, создав целый жанровый феномен — «сериалы про ментов». Рассказываем, как маленькие истории из жизни петербургской милиции конца 1990-х стали зеркалом эпохи, в которое страшновато заглядывать сегодня.

Улицы РФ

Первый сезон «Ментов» сегодня можно спутать с кинохроникой, кем-то случайно снятой на импортную видеокамеру. Картинка покрыта рябью, объектив трясется, сама текстура изображения и звука создает эффект реальности и соприсутствия. Неслучайно канал РТР (сегодняшняя «Россия») сериал поначалу брать не хотел: качество первых серий было до того плохим, что продюсерам казалось, будто это чье-то домашнее видео.

«Улицы разбитых фонарей» действительно снимались, мягко говоря, в непрофессиональных условиях. Актеры играли в своей одежде, сцены разыгрывали где придется (нетрудно заметить, что по ходу действия кабинеты главных героев часто и без объяснения причин меняются), а больше всего — на улице. Съемки на натуре, в сером и промозглом Петербурге 1990-х, в конце концов и создали необыкновенную полудокументальную атмосферу сериала.

Здесь можно увидеть реальных людей того времени: нищие старики на рынках с пустыми авоськами, спящие бездомные на лестницах, буйные соседи в душных подъездах. Сами персонажи, милиционеры, вписаны в этот пейзаж идеально — и неотличимы от прохожих. Они народные герои. Носят ту же одежду, что и зрители, пьют ту же водку, живут от зарплаты до зарплаты.

В узнаваемости пейзажа — ключ к популярности «Улиц разбитых фонарей». Когда на телевидении практически не было ничего российского, удивительно было просто увидеть на экране знакомые лица, вещи и предметы: паленые зажигалки Zippo, пузатые мониторы компьютеров, чай Lipton в граненых стаканах, тамагочи (воспитанию одного из них беззаветно отдается Дукалис вместе с сотнями российских школьников того времени).

Александр Рогожкин, один из создателей «Улиц разбитых фонарей» и важнейший постсоветский режиссер («Чекист», «Особенности национальной охоты», «Блокпост»), говорил, что изначально сериал задумывали как «веселую историю про пациентов палаты № 6 (отделение милиции) в большом дурдоме (Россия 1990-х)». Отсюда и название, где в «разбитых фонарях» угадывается аббревиатура РФ. В первом сезоне эта публицистическая, но и горько ироническая интонация хорошо чувствуется. Это мир криминала, снятый грустными петербуржскими интеллигентами.

Закон больше не работает, на «улицах РФ» — свои, жестокие правила. Ключевая сцена первого сезона — разговор опера Волкова (Михаил Трухин) со школьниками в финале второго, возможно лучшего и наиболее мрачного, эпизода сериала. Узнав, что купил на рынке за 30 «штук» учебную гранату, мальчишка с озлобленным лицом говорит прямо в камеру: «Обманули, сволочи, говорили, что настоящая». В этой сцене странным образом чувствуется какая-то злая пародия на советский «Ералаш», только вместо привычного детского свиста после реплики раздается меланхолическая музыка композитора Андрея Сигле и сыплются титры. В жестокой озлобленности ребенка — лик эпохи. Его иррациональная тяга к насилию — от среды и нищеты, от безумия времени. И молодому милиционеру Волкову нечего ему ответить.

Персонажи

В «Улицах разбитых фонарей» нетрудно увидеть попытку подражания бесчисленным американским процедуралам, например «Закону и порядку», где одна и та же команда следователей в каждой новой серии раскрывала новое дело. Однако российский аналог, по крайней мере в первом сезоне, много импровизировал и выходил за строгие жанровые рамки. Атмосфера жестокого города и прогнившего общества роднила его с нуаром; черный юмор, розыгрыши и анекдоты — с ситкомом; абсурдизм и некоторая сюрреалистичность с акцентом на сновидениях героев — с «Твин Пиксом». Кстати, на осознанное подражание нуару намекает эпизод «Моль бледная», где буквально воспроизводится финал знаменитого «Бульвара Сансет» Билли Уайлдера.

Персонажи «Улиц разбитых фонарей», как и положено нуару, тоже небезупречны, да и вовсе довольно жестоки. Хотя у них есть своя, национальная специфика, которая, пожалуй, была и у героев «Особенностей национальной охоты». Это уже не советские «ЗнаТоКи», матерые и строгие профессионалы, распутывающие сложные дела с энтузиазмом и коллективной сознательностью. Менты 1990-х — растерянные, уставшие от недосыпа мужчины, в которых нет благородства, но все-таки есть романтика, какое-то донкихотство.

Относятся они к своей профессии с иронией, как к игре. И поэтому непосредственно расследованиям сериал уделяет меньше внимания, нежели быту персонажей. Как уже было сказано, их привлекательность — в узнаваемости и простоте. Эти люди говорят на твоем языке, проводят время, как и ты: выпивают, разыгрывают друг друга, играют в снежки и пинают пивные банки на тротуаре.

В мире «Улиц разбитых фонарей» остались только человеческие связи, дружба и юмор — таков ответ на кошмар действительности. Поэтому так много в сериале сцен праздника и веселья, беззаботных шуток и песенных номеров. В кабинетах ментов, кажется, царит полное единодушие и нет железной субординации. Приказы, конечно, отдают, и начальство журит за проступки и своеволие, но все равно все друг другу братья и в конце обязательно напьются. Милиция — островок свободы, где еще живы простые человеческие отношения и своя, народная правда.

Подлинности и документальности истории прибавляет и автобиографичность —сериал основан на детективах писателя Андрея Кивинова, который пришел в литературу еще в 1990-е, когда работал в петербургском РУВД. Нетрудно увидеть в капитане Андрее Ларине (Алексей Нилов) черты Кивинова. Это грустный интеллигент, знающий наизусть Блока, рассуждающий вслух о боге и высшей справедливости, но всюду чувствующий себя посторонним. Неслучайно в первом сезоне так много длинных кадров с задумчивым Лариным, то прогуливающимся по морозной улице, то смотрящим из окна автомобиля.

В финале одной из серий Ларин от какого-то внутреннего отчаяния начинает писать письма воображаемым людям и придумывает себе нового напарника — игрушечного зайца. Он вообще большой фантазер, и юмор у него фаталистичный: он имитирует свое самоубийство за рабочим столом, а по телефону может сказать, что «Казанцев — в морге», имея в виду, конечно, что тот поехал на опознание.

Черный юмор помогал отстраниться от повседневного ада «улиц РФ» и самим ментам, и зрителям. В насмешках, песнях и коктейле «Казанова» (водка, налитая в соленый огурец) они находили утешение. Ведь в «Улицах разбитых фонарей» нет единого сюжета, как нет и объективного злодея, которого надо одолеть. Каждое новое раскрытое дело не меняет ничего в жизни простых ментов. Зарплату не повысят, убийства не прекратятся, остается только находить экзистенциальную радость в повседневных мелочах. Бессмысленность и безнадежность, которые испытывали персонажи сериала, роднила их со зрителями.

Идеология сериала: справедливость против закона

«При коммунистах их бы давно в кутузку снесли, а вот теперь — не смей, демократия», — говорит бабушка на лавочке, глядя на забавляющихся на улице героев. При всем их обаянии ментов из «Улиц разбитых фонарей» демократами не назовешь. Они не церемонятся с преступниками, вольно ведут себя с женщинами, нередко допрашивают подозреваемых «с пристрастием».

Самый отмороженный — старший лейтенант Анатолий Дукалис (Сергей Селин), который многим запомнился как милый и непосредственный персонаж (он даже стал мемом, когда его лицо поместили на упаковку сока «Добрый»). Однако ничего доброго в нем изначально не было.

Утративший после распада СССР свою родину, Ригу, ветеран Афганской войны, в первых сериях «Улиц разбитых фонарей» Дукалис показан настоящим злым ментом, который упивается насилием, выламывает двери и чуть что — достает оружие. Со странной улыбкой один из оперативников рассказывает Мухомору (Юрий Кузнецов), начальнику РУВД, о том, как Дукалис однажды задержал двух автоугонщиков и заставил их «сношаться», чтобы потом посадить по статье за мужеложество (речь идет про 1993-й, еще в действии советские законы).

У ментов в сериале вообще своеобразное представление о законе и справедливости. Корнями оно уходит в моральный конфликт между Жегловым и Шараповым в другом народном хите об органах, «Место встречи изменить нельзя»: «вор должен сидеть в тюрьме», даже если для этого нужно самому переступить закон. В похожем духе оправдывается перед начальством и Ларин: «Я должен использовать то, что я имею, а то, что не дает мне закон, я должен добыть сам». Недаром у него в кабинете висит портрет Высоцкого.

«Мы не волки, а санитары леса» — еще одна расхожая фраза из сериала. Менты транслировали «народное» понятие о справедливости, удовлетворяли тоску общества по «добру с кулаками», которое наведет порядок (как позднее Данила Багров в «Брате»). В «Улицах» сила тоже в правде, но и правда эта — в силе. Рогожкин отмечал, что это важный мотив для завоевания аудитории: «Самостоятельное, но справедливое исполнение приговора, которое берет на себя герой, пусть даже оно происходит с нарушением норм общественного поведения, то есть закона, приветствуется зрителем».

Нетрудно заметить, что сериальным ментам крайне чуждо все «другое», непохожее на них. Тут и там возникают карикатурные образы жителей Кавказа (Дукалис даже не знает, как пишется «азербайджанец»), а вместе с ними — гомофобия и сексизм (Казанцев, по кличке Казанова, регулярно пристает к женщинам и сопровождает это сальными шутками). Однако самыми чужими для ментов оказываются бизнесмены в малиновых пиджаках, разворовывающие страну, да еще высоколобые образованные чудаки, живущие в каком-то своем мире с оперой и Чеховым.

Зато, как ни странно, социально и духовно близкие к героям «Улиц» люди — это бандиты. С ними ментам комфортно строить диалог, ведь они тоже «нормальные мужики», главное — чтобы людей не убивали и не шумели. Грань между опера́ми и преступниками довольно тонка. И Дукалис в одной из сцен неслучайно так удачно имитирует «братка» в тюрьме, когда его сажают к очередному ворюге. Задает этот мотив, впрочем, уже первая серия, которая начинается с того, что бывший милиционер попадает в камеру. 

Наследие

Рассуждения ментов о морали и необходимости иногда пренебрегать законом (когда надо) звучали незадолго до того, как политическая карьера еще одного петербуржца, Владимира Путина, резко пошла вверх. Сходство между ним тогдашним и героями «Улиц разбитых фонарей» обнаруживается легко: это и похожее понимание «справедливости», и запрос на «крепкую руку», порядок любой ценой. Образ Путина для избирателя конструировался в контексте «Ментов»: он пришел к власти как «народный мститель», который «замочит в сортире негодяев», — но и свитер на нем почти такой же, как на героях «Улиц разбитых фонарей», и шутки на грани допустимого он тоже любит.

Культовый статус сериала, его невероятный успех обеспечивались и этими параллелями — вероятно, бессознательными. Характерно, что Рогожкин называл сериальных ментов «аполитичными».

Это был первый по-настоящему популярный российский сериал. Персонажи, слившиеся тут же с актерами, были в России как четверка The Beatles: они выступали в Кремле, с ними встречали Новый год. Они же получали награды от МВД и прокуратуры — за создание «положительного образа сотрудника правоохранительных органов». Само слово «мент» перестало быть ругательным. «Менты теперь такие же, как мы», — говорил Рогожкин. Или мы — такие же, как менты.

Но живые и мрачные, реалистические эпизоды «Улиц разбитых фонарей» в итоге уступили место на телевидении фан-сервису и имитации: ментовским киновселенным «Убойной силы», «Оперов», «Литейного». Одновременно шли «Агент национальной безопасности», «Гражданин начальник», «Глухарь» — все они пытались создавать тот же народный, человечный образ следователя.

Наиболее наглядное отличие «Улиц разбитых фонарей» от своего успешного продолжения, «Убойной силы», — в музыке. Ларин и компания залихватски пели лиричную песню Аллы Пугачевой о несбывшихся надеждах — а каждая серия закрывалась меланхоличными клавишами. Продолжение же с Хабенским и Федорцовым начиналось под бравую песню, восхваляющую оперов, от группы «Любэ» — «Прорвемся!» Надо сказать, менты действительно прорвались на экран — вплоть до «Ментовских войн» и «Ментозавров», которыми все еще забит прайм-тайм российских телеканалов.

В народной памяти «Улицы разбитых фонарей» остались слепком времени, а также богатым материалом для шуток и мемов (помимо «доброго Дукалиса», несколько лет назад завирусилась, например, сцена про «котлетки с пюрешкой»). За редким исключением, рассуждая о сериале, мы вспоминаем его сюжеты, образы, чернуху. Или отдельные комические сцены, гэги — как с «шапочкой» из первого эпизода, которую отчаянно «искала» вся милиция, чтобы успокоить безутешную женщину.

Однако, несмотря на все то разудалое наследие, которое «Улицы» оставили, первый сезон сериала впечатляет именно атмосферой упадка, тоски по правде и настоящему в мире лжи и денег. Где-то там и начинается «улица РФ», по которой нам приходится шагать и сегодня. И заново искать эту «правду».