Нобелевскую премию мира дали правозащитникам из России, Украины и Беларуси. Почему именно так? Рассказывает Ян Рачинский — председатель правления «Мемориала» (который стал одним из лауреатов)

Нобелевский комитет объявил лауреатов премии мира. Ее получили российский «Мемориал», украинский «Центр гражданских свобод», а также белорусский правозащитник Алесь Беляцкий — председатель правозащитного центра «Весна» и политзаключенный. Для россиян это вторая Нобелевская премия мира подряд: в 2021 году ее дали главреду «Новой газеты» Дмитрию Муратову. «Медуза» поговорила с председателем правления «Мемориала» Яном Рачинским. Интервью состоялось прямо во время суда, который решил забрать в доход государства здание в центре Москвы, где много лет находился «Мемориал».

— Вы предполагали, что вам могут дать Нобелевскую премию?

— Честно говоря, поскольку это далеко не первая наша номинация [на Нобелевскую премию], особых надежд не было. Я не думал, что нам что-то дадут.

Мы привыкли быть в номинантах, так что сегодняшнее событие неожиданное и радостное. Тем более что предшественники, лауреаты этой премии, наши соотечественники (Андрей Сахаров, Михаил Горбачев и Дмитрий Муратов, — прим. «Медузы») — вполне хорошая компания. Можно гордиться. И люди, которые получили сегодняшнюю премию вместе с нами, безусловно, заслуживают самой высокой оценки.

— Сколько лет вы были в номинантах?

— Лет двенадцать по крайней мере. Может, даже и больше. Мы не всегда про это знали. Иногда нам сообщали те, кто нас выдвигал, иногда нет. 

— У вашего предшественника Дмитрия Муратова после получения Нобелевской премии все пошло плохо: газеты нет, сайт заблокирован. Не боитесь ли вы — хотя, как мне кажется, «Мемориал» уже ничего не боится, — что Нобелевская премия каким-то образом еще сильнее ухудшит ваше положение?

— В отличие от Дмитрия Муратова, у нас все-таки немного другая последовательность. Сначала «Мемориал» ликвидировали, потом дали премию. У «Новой газеты» все было наоборот.

И да: может быть ухудшение. Но важнее, что эта премия — важный сигнал для российского гражданского общества. Мировое сообщество понимает, что, где и как [в России].

То, что премия дана не только нам, тоже имеет значение. Это значит, что гражданское общество России, Белоруссии и Украины продолжает взаимодействовать. Оно не разделено, несмотря на все происходящие ужасы. Проблемы не в нем, а в политических режимах (официальный Киев, а также многие украинские правозащитники раскритиковали решение Нобелевского комитета: по их мнению, награждение представителей РФ и Беларуси премией мира неприемлемо в условиях войны. При этом в украинском «Центре гражданских свобод», также получившем премию, с такой оценкой не согласились, — прим. «Медузы»).

— На что вы потратите денежную часть премии?

— Пока не знаю. Для начала эти деньги надо как-то получить. Непонятно, удастся ли это в принципе. Переводы в Россию запрещены, карты не работают, так что это становится отдельной проблемой. Плюс к тому мы еще не обсуждали вопрос траты денег коллективно — а он, безусловно, требует коллективного решения.

— Насколько я понимаю, часть сотрудников «Мемориала» уехала из страны после начала войны и объявления частичной мобилизации.

— Уехало больше волонтеров, чем сотрудников. Молодые волонтеры покинули Россию. Они не хотят становиться убийцами, это вполне понятно. Кто-то уехал по соображениям безопасности — для части сотрудников эта угроза была весьма реальной. Кто-то остается здесь, кто-то вернулся из-за границы обратно. Это все переменная, которая не влияет на работу, а она продолжается: у нас оцифрована часть архива, ее можно обрабатывать удаленно. 

— Насколько я понимаю, ваш архив хранился в здании «Международного Мемориала» в Каретном переулке, которое у вас сейчас суд пытается отобрать?

— Да. Но большая часть архива оцифрована, мы продолжим его оцифровывать. Архив мы сохраним.

— Сколько времени на это может уйти?

— Если удастся сохранить темпы, года два-три. 

— Они у вас — и у нас — есть?

— Кто же это может знать?! Я не оракул.

— Что сейчас, в текущих реалиях, «Мемориал» может сделать в России?

— Мы можем продолжать нашу работу по разным направлениям — и по историческому, и по правозащитному. Будем собирать информацию о нарушениях прав в разных регионах в связи с разными обстоятельствами. Мы продолжаем и будем продолжать, будем пытаться помогать жертвам этих обстоятельств. 

— Есть ли в истории аналог того, что сейчас происходит в России?

— Аналогия с прошлым вещь довольно рискованная — всегда другой контекст, другие технические обстоятельства. Если говорить о чем-то, что внушает наибольшие опасения, то это, с одной стороны, расширение внесудебных полномочий разных силовых структур, которые, по существу, не должны в принципе иметь такие полномочия. С другой стороны, пренебрежение законом со стороны прокуратуры и судов. Все это очень тревожно, потому что эскалация этих явлений может происходить сама по себе.

— Вы допускаете ситуацию, при которой «Мемориал» перестанет работать в России?

— Нет, не допускаю, потому что «Мемориал» — это не одна организация, а большое сообщество независимых организаций, из которых многие даже не являются юридическими организациями, а просто сообщество людей. Это ликвидировать невозможно, это не наша прихоть, а человеческая потребность. Так что в этом отношении я спокоен.

— Что должно случиться для того, чтобы вы лично уехали из России?

— Не знаю, пока я таких обстоятельств не вижу и уезжать не планирую.