разбор

Станет ли Евросоюз Соединенными Штатами Европы? Примут ли когда-нибудь в ЕС Украину? А Россию? И правда ли, что все решают немцы? Стыдные вопросы к тридцатилетию единой Европы

Источник: Meduza

Ровно 30 лет назад, 7 февраля 1992 года, в нидерландском Маастрихте 12 европейских стран подписали договор, который объединил несколько действовавших с пятидесятых годов экономических соглашений и положил начало Европейскому Союзу. После Маастрихта пути назад уже не было: если до этого всех объединяла экономическая выгода, то теперь страны договорились о совместной валюте, совместной внешней политике и совместной архитектуре безопасности. Сегодня в Евросоюз входит уже 27 государств, но до сих пор политики, ученые и простые европейцы спорят о том, насколько он эффективен. «Медуза» отвечает на стыдные вопросы о единой Европе

Евросоюз — это вообще что? Государство? Международная организация?

Евросоюз — это союз из 27 суверенных государств, которые объединены друг с другом договорами. Обычно политологи и юристы говорят об уникальном характере этого объединения — тут даже не с чем сравнить. То есть государства-участники отдают органам Евросоюза часть своих функций, но остаются независимыми. 

Евросоюз очень похож на государство (тут есть собственный парламент и собственное правительство), но все-таки это не государство. В западной политологии часто используют определение, данное еще в конце XIX века немецким юристом Георгом Еллинеком: полноценному государство необходима территория, проживающий на этой территории народ и существующая на этой территории единая власть над этим народом. В случае Евросоюза проблема, по меньшей мере, в народе — единого европейского народа (может быть, пока) не существует — нет долгой общей истории, нет соответствующей самоидентификации. Даже в Германии, где Евросоюз очень популярен, только каждый десятый опрошенный считает себя в первую очередь европейцем, а не немцем (столько же, кстати, идентифицируют себя как «граждане мира»).

Это половинчатое положение Евросоюза (не государство, но и явно что-то большее, чем объединение стран) вызывает и всегда вызывало раздражение у сторонников евроинтеграции, которые желали бы изменения статуса ЕС и превращения его в полноценную страну. В конце концов, идея о «Соединенных штатах Европы» витает в воздухе уже больше ста лет — Ленин писал об этом в 1915 году, и далеко не он один.

Но каждая попытка форсировать процесс интеграции приводила к провалу или откату назад — и, в конечном счете, усиливала евроскептические настроения. Так, в 1954 году потерпел неудачу план общеевропейского оборонительного союза и создания общей армии (его не поддержал парламент Франции), а в начале нулевых — проект общей конституции ЕС (он провалился на референдуме в Нидерландах, после чего другие страны просто отменили похожие референдумы).

В общем, похоже, что сейчас союз государств — единственная возможная форма существования ЕС. Зато у него есть флаг (вы его точно видели, со звездами на синем фоне) и гимн, который основан на Девятой симфонии Бетховена и очень красив.

То есть общей армии у Евросоюза нет?

Нет, у Евросоюза до сих пор нет собственных вооруженных сил. Когда в начале пятидесятых годов западноевропейские страны впервые задумались об общей армии, они опасались войны с СССР. Смысл был в том, чтобы безопасно (без угрозы националистического реванша) вооружить Западную Германию, которая нужна была Западу на случай военного конфликта с СССР. После того, как французский парламент сорвал эти планы, ФРГ была перевооружена в рамках НАТО.

С тех пор было еще несколько попыток создания армии, но все они ни к чему не привели. Если не считать относительно небольшого Европейского корпуса, располагающегося в Страсбурге и способного в случае необходимости расшириться до 60 тысяч человек. Причем в этом проекте задействованы не все страны ЕС, а только Германия, Франция, Бельгия, Испания и Люксембург.

Впрочем, Лиссабонский договор 2009 года обязывает страны ЕС прийти на помощь той из них, которая подверглась нападению. До этого никаких военных обязательств у государств ЕС не было.

Кто и как управляет ЕС?

О руководящих органах Евросоюза много говорит расхожее немецкое выражение «бюрократический монстр», которым их часто называют. Чуть ли не главная претензия: все запутанно так, что черт ногу сломит, непонятно, кто чем занимается, и ради чего такая армия чиновников. И если осмысленность наличия целого наднационального аппарата власти, это отдельный вопрос, то устроен он не так уж сложно и напоминает правительство любой федеративной демократической страны: есть законодательная власть (Европарламент и Совет Европейского Союза), есть исполнительная (Еврокомиссия), есть собственный суд.

В Европарламенте заседает (максимум) 750 депутатов — и это не так уж много, если сравнить, например, с парламентом ФРГ, где примерно столько же депутатов. Их выбирают раз в пять лет на выборах, которые одновременно проходят во всех странах Евросоюза — участвуют в них, как правило, те же привычные партии, что и на парламентских выборах внутри стран.

Помещается Европарламент в Брюсселе в здании, которое немецко-французский телеканал ARTE метко называет смесью отеля, аэропорта и торгового центра. Однако ежемесячные пленарные заседания проводятся в Страсбурге, а секретариат парламента работает в Люксембурге.

Со стороны это выглядит дико — раз в четыре недели необходимые документы и вещи депутатов упаковывают в пластиковые контейнеры и везут за 430 километров в Страсбург грузовиками. Туда же следуют несколько тысяч сотрудников Европарламента, лоббистов и журналистов. Через несколько дней все они возвращаются в Брюссель. Понятно, что все это неудобно, дорого и вызывает раздражение депутатов, но Франция против изменения этой исторически сложившейся аномалии.

Количество депутатов от разных стран примерно пропорционально численности их населения (с некоторым преимуществом в пользу небольших государств). Самая большая по населению страна ЕС — Германия. Соответственно в Европарламенте заседают 96 немецких депутатов (получается, что 1 миллион немцев представляет примерно 1 депутат). Эстония гораздо меньше, и эстонских депутатов там 7 (получается, что на 1 миллион эстонцев приходится 5 депутатов — так и выглядит это неравноправие в пользу маленьких стран).

Депутаты, впрочем, внутри парламента делятся не по странам, а по фракциям — социалисты разных стран образуют одну фракцию, консерваторы — другую, «зеленые» — третью, есть и ультраправые (куда без них) и даже евроскептики. Но иногда голосование в Европарламенте демонстрирует, насколько национальная идентичность по-прежнему сильнее любой другой надгосударственной. Например, большинство немецких евродепутатов от разных фракций голосовало против резолюции с требованием прекратить строительство «Северного потока — 2» из-за отравления Алексея Навального, хотя представители других стран в основном этот документ поддержали.

«Верхней палатой» иногда называют Совет министров Европейского союза, или просто Совет Евросоюза, куда из Европарламента поступают на утверждения принятые законы. Его резиденция находится в Брюсселе в здании, которое ночью выглядит как кубик, в котором лежит яйцо. И вот он действительно мало чем напоминает привычные верхние палаты. В Совете заседает 27 министров — по одному от каждой из стран, входящих в ЕС. И не на постоянной основе, а в зависимости от обсуждаемого вопроса. То есть, если обсуждается внешняя политика, то это совещание 27 министров иностранных дел, если медицины — 27 министров здравоохранения и так далее. Решение считается принятым, если за него проголосуют, по меньшей мере, представители 55 процентов стран ЕС, охватывающих 65 процентов его населения.

И еще одно отличие от «нормального государства»: ни у депутатов Европарламента, ни у членов Совета Европейского союза нет права законодательной инициативы. Она принадлежит (за очень редкими исключениями) Еврокомиссии — «правительству» ЕС. Работает она в Брюсселе — в здании, которое, как отмечает телеканал ARTE, сверху похоже на мельницу.

Этот орган формируется по сложной схеме: там снова 27 членов (по числу стран блока), но они работают на постоянной основе и отвечают каждый за отдельное направление, как обычные министры. И хотя еврокомиссаров делегируют правительства, но по крайней мере формально они должны работать исходя не из национальных интересов, а из общих интересов ЕС.

Председатель Еврокомиссии сейчас немка Урсула фон дер Ляйен, экс-министр обороны Германии, одна из самых близких подруг бывшего канцлера Ангелы Меркель, которую в какой-то момент считали ее наиболее вероятной преемницей.

Над этой структурой возвышается еще Европейский Совет (пора признать, это действительно сложно уложить в голове, и, пожалуй нет журналиста, который хоть раз не путал бы Европейский Совет с Советом Европейского союза, а то и с Советом Европы). Там заседают главы европейских государств и правительств, избираемый ими председатель, а еще глава Еврокомиссии. Это коллективный президент ЕС, его задача — определять основные стратегические направления развития Европы.

И у кого больше власти: у Евросоюза или у национальных правительств?

Однозначно — у национальных правительств. Есть лишь небольшое число сфер, которые отнесены к исключительной компетенции Евросоюза:

Еще несколько областей отнесены к совместному ведению Евросоюза и стран-участниц:

Евросоюз имеет преимущество в их регулировании — государства могут принимать собственные законы в этих областях только, если нет общеевропейских правил. Но, как отмечает The Guardian, на примере миграционного кризиса 2015-2016 годов хорошо видно, что, если между странами нет единства, европарламентарии редко могут изменить ситуацию, даже когда формально имеют такую возможность.

Еще Европарламент принимает бюджет ЕС, но он очень маленький — около 1% от ВВП всех стран блока. Парадокс в том, что многие жители ЕС жалуются на то, что в европейских делах от них мало что зависит, а решают все «брюссельские бюрократы» — но те на самом деле не то, чтобы очень влиятельны. Но граждане голосуют, потом не видят значительных изменений (потому что не в Европарламенте они происходят) и ощущают то, что исследователи называют «демократическим дефицитом»

Правда, что делами Евросоюза заправляют немцы? Вот и Урсула фон дер Ляйен — немка…

Якобы огромное влияние Германии на ЕС — один из любимых аргументов евроскептиков разных стран, но большинство исследователей считают его скорее громким, популистским лозунгом, чем подтвержденным фактом. Та же фон дер Ляйен — первая немка, возглавившая Еврокомиссию, а влияние ФРГ на европейские дела — это производная ее экономической мощи, а не устройства Евросоюза.

Более того, вопрос о том, насколько выгоден Евросоюз самой Германии, до сих пор вызывает много споров. Но ответить на него по понятным причинам не так просто — мы просто не знаем, что было бы без ЕС. Самая популярная точка зрения, которой придерживается большинство экспертов (1, 2, 3) заключается в том, что Германия больше всего вкладывает в Евросоюз и больше всего получает от него. 

В 2019 году немецкие ученые разработали «синтетический алгоритм», который позволил им предположить, как развивалась бы экономика стран, вступивших в еврозону, если бы они не приняли этого решения — и сравнить с нынешними значениями. Согласно этому исследованию, Германия из-за введения евро заработала за 20 лет почти 1,9 триллиона евро. В выигрыше (346 миллиардов евро) остались и Нидерланды, а все остальные страны в лучшем случае примерно остались «при своих» (Бельгия и Греция), а чаще понесли катастрофические убытки. Например, Франция и Италия потеряли на евро 3,6 и 4,3 триллиона евро соответственно.

Подробного разбора причин исследователи не сделали, коротко указав, что Франция и Италия «не нашли способа», находясь в еврозоне, повысить свою конкурентоспособность — а удешевлять национальную валюту, как в предыдущие десятилетия, они больше не могли (впрочем, «синтетический алгоритм» исследователей подвергался критике из-за большого числа допущений).

При этом с самого начала — буквально с 1951 года — Германия больше других стран платит за функционирование Евросоюза. В 2021 году на долю Германии приходилось четверть бюджета ЕС: Берлин перевел в Брюссель 38 миллиардов евро. В то же время есть страны, которые (самым прямым способом — в виде переводов) получают от ЕС больше финансовой помощи, чем вкладывают в его общие фонды — ирония заключается в том, что к этим странам относятся Польша и Венгрия, которыми в последние годы правят евроскпетики. Польша в 2021 году перевела в Брюссель 5,7 миллиарда евро, а обратно получила 18,1 миллиарда (в основном на инфраструктурные проекты).

Тем не менее Германия точно больше всех выиграла от введения евро — что выразилось и в росте благосостояния граждан, и в увеличении стратегического влияния страны в Европе. Без единой валюты немецкие производители едва ли смогли бы когда-нибудь получить такой обширный рынок сбыта, как после ее введения, и одновременно такую дешевую рабочую силу, как на юге и востоке Европы.

Хотя в самой Германии до сих пор сохраняется ностальгия по немецкой марке. В частности, среди отцов-основателей «Альтернативы для Германии», которая изначально считалась «профессорской» партией из-за обилия ученых-экономистов и выступала вовсе не против иммигрантов, а против единой европейской валюты.

А почему в некоторых странах ЕС евро нет? Разве Евросоюз создавался не ради единой валюты?

Начнем со второго вопроса — нет, Евросоюз не создавался ради единой валюты. Если совсем упрощать, создавался, его цель была в том, чтоб не допустить повторения двух мировых войн, которые в Европе подогревались нерешенными противоречиями между Францией и Германией.

Прообразом Евросоюза было Европейское объединение угля и стали — детище французского министра иностранных дел Робера Шумана. Через пару лет после окончания Второй мировой войны предложил механизм, с помощью которого можно было исключить саму возможность нового вооруженного конфликта. Он заключался в объединении рынков каменного угля, железа и металлургии, чтобы нельзя было тайно готовиться к войне: грубо говоря, другие страны сразу заметят, что сталь идет не туда. Объединение угля и стали возникло в 1952 году, в него вошли Франция и Западная Германия, а также Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург (последним трем особенно надоело, что французская и немецкая армии решают свои сложные проблемы на их территориях).

Интересно, что поначалу сторонники единой Европы гораздо больше надежд возлагали на другие механизмы объединения — от единой европейской армии до единых политических институтов, благо недостатка в идеях не было. Однако все эти проекты по разным причинам проваливались, а идея сплотиться вокруг угля и стали год за годом эффективно работала.

Причем уже не просто как механизм взаимного военного контроля, а как выгодный всем механизм общего рынка (число участников которого росло год от года). В 1957 году Бельгия, ФРГ, Франция, Италия, Люксембург и Нидерланды подписали Римский договор о ликвидации всех преград на пути свободного передвижения людей, товаров, услуг и капитала (а еще основали сообщество по атомной энергии). Кстати, открывая свой рынок, Западная Германия шла на немалые жертвы: например, было понятно, что в Европу хлынут дешевые бананы из колоний, которых у Франции оставалось еще немало. А ведь бананы в Германию шли из Южной Америки в качестве частичной оплаты за строящиеся заводы Volkswagen. Но выгоды перевешивали.

В итоге объединение угля и стали проработало ровно полвека — до 2002 года, к тому времени его основные элементы были уже включены в другие интеграционные механизмы ЕС.

Евро появилось только в 1999 году и стала неизбежным следствием экономических интеграционных процессов — если рынки объединены, то зачем терять на обмене валют и разнице курсов? Тем более, что с 1979 года в ЕЭС уже использовался предшественник евро — валюта с названием экю, которая, правда, существовала только в безналичной форме (хотя в Бельгии выпускались красивые монетки, которыми можно было даже платить). Другая причина — объединение Германии. Одно из условий, на которых Франция согласилась дать на него добро, было именно во введении единой валюты: так французские власти рассчитывали поправить непростое макроэкономическое положение страны.

По Маастрихтскому договору 1992 года страны ЕС обязаны перейти на евро, если соответствуют нескольким критериям (позитивные показатели бюджета, инфляции, госдолга и еще нескольких значений плюс участие в европейском механизме установления обменных курсов). Но сразу же были сделаны исключения для Дании и Великобритании; кроме того, Еврокомиссия позволяет Швеции, в которой население настроено против евро, специально проваливать «экзамен».

После того, как в нулевых в Евросоюз вошла целая группа стран, некоторые из них довольно быстро перешли на евро (Латвия, Литва, Эстония, Словакия, Словения); некоторые хотели бы, но не способны выполнить эти критерии (например, Румыния), а некоторые (вроде экономически развитой Польши) не спешат в еврозону по причинам, похожим на шведские: против евро выступает 54 процента поляков).

Есть хоть одно железное доказательство, что Евросоюз решил какую-то проблему и стало лучше, чем до его создания?

Сложно сказать, насколько велика заслуга Евросоюза и предшествующих ему объединений в том, что на континенте уже более 70 лет не случалось крупных войн (если не считать серии конфликтов в бывшей Югославии): в военно-политическом смысле в это время на континенте главные роли играли страны, не входящие в ЕС — США и СССР. Но заслуга ЕС тут тоже есть: создание союза уменьшило противоречия между европейскими государствами.

А вот экономические и финансовые достижения Союза очевидны: 

Однако столь же очевидны и проблемы:

Странам Восточной Европы стало лучше от того, что они вошли в ЕС? Или все стали беднее, хозяйство развалилось, а люди стали разъезжаться в более богатые страны?

Судьба 11 стран Восточной Европы, вступивших в ЕС в 2000-е (Хорватия — в 2013 году), сложилась по-разному.

Еще один фактор, который может привести к остановке роста экономик стран Восточной Европы, — это демография. Кроме низкой рождаемости, характерной для большинства стран Европы, на востоке есть и специфическая проблема — утечка трудовой силы и мозгов, особенно сильная в условиях общего рынка труда ЕС. Здесь у разных стран тоже большие отличия: население Чехии, Словении и Словакии за последние десятилетия выросло, а остальных стран — уменьшилось (в Эстонии — всего на 0,5%). Литве демографические проблемы могут помешать стать страной с высоким уровнем дохода и развития.

Но деление на богатый Запад и бедный Восток — не единственная проблема неравенства. Страны юга Европы в последнее десятилетие почти не развиваются, а Греция, где ВВП на душу населения в нулевые был лишь немного ниже среднеевропейского, теперь упала на уровень «отстающей» Хорватии, пропустив вперед даже Румынию.

Как там в Великобритании после «брекзита»? Стало лучше?

На этот вопрос пока нет однозначного ответа — выяснить это помешала пандемия. Эффект от ограничений для граждан и снижения деловой активности оказался сильнее, чем эффект от выхода из ЕС.

Так, главный (и оцениваемый властями Великобритании как потенциально позитивный) эффект от выхода — снижение притока мигрантов в страну — действительно наблюдается: чистый приток мигрантов в 313 тысяч человек с марта 2019 года по март 2020-го сократился к концу 2020 года на 88%, а баланс со странами ЕС стал отрицательным (на 94 тысячи больше уехавших, чем приехавших). Однако сложно сказать, насколько этот процесс обусловлен выходом из ЕС, а насколько — ограничениями из-за пандемии. Тем более нельзя сказать, будет ли в итоге эффект от отмены общего рынка труда с ЕС позитивным для экономики: одни и те же ученые при разных методиках дают противоположные оценки.

Влияние «брекзита» на торговлю оценить проще: реальный выход страны из зоны свободной торговли случился, не когда страна формально покинула ЕС в январе 2020 года, а через год (до этого действовал переходный период). Торговля рухнула еще в 2020 году (из-за пандемии), но падение продолжилось и в 2021-м, даже несмотря на то, что Лондон подписал со странами ЕС отдельные договоры о свободной торговле. При этом в самом ЕС торговля в 2021 году восстановилась после первого года пандемии. 

Всего же экспорт Великобритании в ЕС за первые десять месяцев 2021 года снизился на 12% по сравнению с 2019 годом, а импорт Великобритании из ЕС — на 20%. Импорт был частично замещен поставками из стран, не входящих в единую Европу. В результате больше всего теперь Великобритания покупает у Китая, который обогнал Германию. Всего же, по оценкам экономистов, страна от уменьшения торговли со странами ЕС потеряет до 4% ВВП до 2035 года.

В целом в пандемийном 2020 году Великобритания потеряла почти 10% (ЕС — около 6%), зато в 2021 году восстанавливалась чуть быстрее, чем континентальные страны (и быстрее, чем любое государство «большой семерки»). Но по итогам двух лет пандемии экономика Великобритании сжалась сильнее, чем у ЕС.

Однако правительство Бориса Джонсона обещает, что скоро страна почувствует настоящие выгоды от расставания с ЕС: оно подготовило законопроект «О свободах брекзита», который демонтирует европейскую бюрократическую волокиту, препятствующую развитию бизнеса.

Пока же можно сказать, что изменений немного: размер британской экономики по отношению к оставшимся странам Евросоюза снижался и до «брекзита», продолжил он это делать и после него.

А какой-то еще «экзит» может случиться в ближайшие годы? Насколько вообще сильны евроскептические настроения?

Пока нет ощущения, что выход Великобритании стал спусковым крючком, запустившим механизм бегства других стран. Он больше похож на отдельную, уникальную историю. В конце концов, Великобритания всегда более чем сдержанно относилась к европейскому проекту . Ее, напомним, не было среди стран, подписавших в 1951 году документ о вхождении в объединение угля и стали. Представители Великобритании некоторое время участвовали в выработке Римского договора 1957 года, но покинули переговоры до их завершения. Наконец, первый референдум о «брекзите» прошел всего через два года после вступления Великобритании в Европейское экономическое сообщество, то есть в 1975 году.

Можно сказать, что британцы всегда одной ногой были за порогом ЕС и, благодаря развитой экономике, обладали большой долей самостоятельности внутри него. Стран с похожим сочетанием качеств и значительной долей населения, желающей «экзита», в ЕС сейчас нет.Относительное большинство (45 процентов) жителей ЕС сейчас оптимистично настроены по отношению к будущему союза, 38 процентов — нейтрально, и только 16 процентов — негативно. Это лучшие показатели с 2008-2009 годов.

При этом в четырех странах (Кипр, Греция, Словакия, Франция) больше жителей не доверяют Евросоюзу, нежели доверяют ему — разрыв особенно велик в Греции (36 процентов доверяют, 62 процента не доверяют). Но к этому показателю вряд ли не стоит относиться слишком серьезно: даже в Германии уровень недоверия очень высок (47 процентов доверяют, 44 процента не доверяют).

Если же задать вопрос не об абстрактном доверии к Евросоюзу, а об отношении к вхождению в еврозону, то картина будет совсем ясной: везде, где имеет хождение евро, им довольны и не собираются от него отказываться. Даже в Греции с ее рекордным недоверием к Евросоюзу от евро желали бы отказаться только 20 процентов населения (а 73 процента поддерживают эту валюту). И хотя Евросоюз создавался не ради единой валюты, она успешно играет роль его «скрепы»: выйти из ЕС и сохранить евро не получится.

Осенью 2021 года в прессе писали о возможном выходе из Евросоюза Польши из-за конфликтов между право-консервативными властями страны и Брюсселем. Однако опросы говорят, что к Евросоюзу поляки в среднем относятся лучше немцев, а на вопрос «считаете ли вы себя гражданами ЕС?», 81 процент жителей страны отвечает положительно (в среднем в ЕС — 72 процента). Учитывая, что за годы пребывания в ЕС, экономика этой страны во многом была перестроена как «сборочный цех» для более богатых стран Европеы, ни о каком «Полекзите» в ближайшие десятилетия и речи быть не может.

Украину могут когда-то принять в ЕС? А Россию?

Весной 2016 года в Нидерландах прошел референдум, на котором жителей страны спросили, согласны ли они, чтобы Украина подписала с Евросоюзом соглашение об ассоциации. 61 процент жителей Нидерландов проголосовали против, и маленькая страна на время заблокировала ассоциацию Украины с ЕС.

Год спустя Украина все-таки добилась соглашения о евроассоциации. И можно было бы сказать, что сделала первый шаг к будущему членству, если бы не то, что Нидерланды договорились с ЕС о принятии специального приложения к соглашению. Это отдельный документ, в котором говорится, что соглашение об ассоциации не дает Украине статуса кандидата в ЕС, а также не может считаться обязательством для предоставления такого статуса в будущем. Турция подписала аналогичный договор об ассоциации почти 60 лет назад, и все еще далека от вступления в ЕС.

Этот случай показывает, насколько украинский вопрос раскалывает Евросоюз. Украину примут только в случае единогласного решения всех 27 стран — в нынешней ситуации это выглядит невозможным. Европейцев беспокоит как возможное ухудшение экономической ситуации из-за появления в ЕС Украины, так и нежелание занимать сторону в конфликте Украины и России (73 процента немцев выступают против поставок оружия Киеву). Хотя в самой Украине вопрос возможного вступления в ЕС уже не раскалывает общество: большинство украинцев желали бы этого пути для своей страны.

Что касается России, то серьезно вопрос ее вступления даже не рассматривался хотя бы из-за архитектуры управления ЕС (Россия с ее 144-миллионным населением тут же стала бы доминирующей силой в Брюсселе и Страсбурге). Однако в 2010 году на нескольких саммитах были представлены планы по превращению России и ЕС в единой экономическое и безвизовое пространство. После возвращения Владимира Путина на пост президента и крымских событий эти планы были свернуты.

Демократическая партия России, которая в 2007 году шла на думские выборы под лозунгом интеграции с ЕС, получила на них 0,13% голосов.