истории

В Ливии на деньги Евросоюза построили лагеря для мигрантов из Африки. Их там держат без суда, пытают и убивают — но ЕС все равно Расследование Иэна Урбины и The Outlaw Ocean Project

Источник: Meduza

Иэн Урбина — журналист-расследователь и основатель организации The Outlaw Ocean Project, которая занимается изучением преступлений на море. В апреле 2021 года он с коллегами поехал в Ливию, чтобы узнать, как погиб Алиу Канде — мигрант из одной из самых бедных стран мира, Гвинеи-Бисау. Канде пытался попасть на заработки в Европу через Ливию и с группой таких же, как он, мигрантов отправился на надувной лодке через Средиземное море. Как и многие другие мигранты, Канде погиб — но не на море, а в ливийской тюрьме. Изучив обстоятельства его смерти, Иэн Урбина выяснил, какой ценой Евросоюз добился снижения темпов миграции из стран Африки. На европейские деньги в Ливии построена система неподконтрольных практически никому лагерей для мигрантов с чудовищными условиями. Мигрантов там держат за решеткой без всяких обвинений и доступа к адвокатам, грабят, пытают и убивают. Европейские чиновники знают об этом, но продолжают выделять на эту систему средства — ведь она работает, миграция снижается. «Медуза» — один из международных партнеров The Outlaw Ocean Project, которые публикуют это расследование.

Гут аль-Шааль — квартал на западе ливийской столицы Триполи, состоящий в основном из автомастерских и свалок металлолома на обочине шоссе. В январе 2021 года комплекс бывших складов для хранения цемента и бетона в этом квартале обнесли высокой стеной с колючей проволокой. Внутри у синего грузового контейнера, в котором располагается импровизированный офис, стоит охрана — люди в черно-синем камуфляже с автоматами Калашникова. На въезде в комплекс висит вывеска: «Суд по рассмотрению дел о нелегальной миграции». На самом деле это секретная тюрьма для мигрантов, а сам комплекс известен под названием «Аль-Мабани» — «здание» на арабском.

В три часа ночи 5 февраля 2021 года вооруженные люди привезли в эту тюрьму Алиу Канде — крепко сложенного, застенчивого молодого человека 28 лет из Гвинеи-Бисау. Свой дом он покинул за полтора года до этого: на его ферме дела шли неважно и он собирался присоединиться к своим братьям, уехавшим на заработки в Европу. Но когда он и еще 130 мигрантов отправились на спасательной шлюпке через Средиземное море, их перехватил катер береговой охраны Ливии. Всех задержали и отправили в камеру № 4 тюрьмы «Аль-Мабани», в которой уже находилось больше двухсот заключенных. Даже присесть в такой тесноте было негде, и уже лежащим на полу мигрантам пришлось потесниться, чтобы их не затоптали.

Под потолком камеры круглосуточно светили лампы дневного света. Естественный свет мог проникать внутрь только через узкое зарешеченное отверстие в двери. Под крышей гнездились птицы, и их перья и помет падали вниз на головы заключенным. На стенах были выцарапаны ободряющие надписи: «Солдат никогда не отступает» и «Мы идем в наступление с закрытыми глазами». Канде забился в дальний угол, его охватила паника. «Что будем делать?» — спросил он сокамерника.

О том, где оказался Канде, не знал ни один человек в мире за стенами «Аль-Мабани». Его не обвиняли ни в каких преступлениях и не предоставили адвоката; никаких намеков на то, когда он сможет выйти на свободу, тоже не было. В первые дни своего заключения он держался обособленно, привыкая к мрачному порядку в «Здании».

Тюрьма находилась под контролем «Зинтанских бригад» — одной из самых могущественных вооруженных группировок в стране; именно ее бойцы патрулировали комплекс. Они охраняли около полутора тысяч мигрантов, распределенных по восьми мужским и женским камерам. На каждые сто человек был всего один туалет, так что Канде нередко приходилось мочиться в бутылку, а большую нужду справлять в душе. Спали заключенные на тощих подстилках, кишевших вшами, чесоточными клещами и блохами. Да и тех на всех не хватало, поэтому на одном матрасе приходилось спать по очереди. За право спать в душе, единственном месте в камере с хоть какой-то вентиляцией, случались драки. Дважды в день заключенных выводили колонной по одному во двор, где нельзя было смотреть вверх и говорить. Там охранники, словно смотрители в зоопарке, ставили на землю миски с едой, по одной на несколько заключенных.

Надзиратели отличались свирепостью и при любом недостаточно расторопном выполнении приказов избивали заключенных всем, что попадалось под руку: лопатой, трубой, обрезком кабеля или палкой, иногда до смерти. «Они били всех подряд вообще ни за что», — рассказывает сокамерник Канде, пожилой камерунец Токам Мартин Лютер. Среди заключенных ходили слухи, что трупы просто выкидывают на свалку битого кирпича и обломков гипсокартона под одной из внешних стен комплекса. Охрана предлагала узникам купить свободу примерно за 2500 ливийских динаров — это около пятисот долларов. Во время обеда они ходили по рядам с телефоном, предлагая заключенным позвонить своим родным и попросить привезти за них выкуп. Но у родителей Канде таких денег не было. «Если тебе некому звонить, то сиди тихо», — говорит Лютер.

Как изменилось отношение Европы к мигрантам

В последние шесть лет Евросоюз, уставший от политических и экономических издержек, связанных с волной миграции из стран Африки к югу от Сахары, спонсировал создание сложной системы противодействий на пути мигрантов к берегам Европы. На деньги ЕС тренируется и вооружается ливийская береговая охрана, по сути квазивоенное формирование, в задачу которого входит в том числе срыв гуманитарных операций по спасению мигрантов на водах. Задержанных отправляют на неопределенный срок в сеть тюрем, которыми заведуют вооруженные группировки, действующие в стране. Тюрьмы эти тоже содержатся на средства Евросоюза. За первые семь месяцев 2021 года было задержано около 6000 мигрантов, и большинство из них оказались в «Аль-Мабани».

Международные гуманитарные организации обнаружили в таких тюрьмах целый ряд нарушений прав человека: пытки заключенных электрошоком, сексуальное насилие со стороны охранников, в том числе над несовершеннолетними, вымогательство выкупа у семей заключенных и продажа узников в трудовое рабство. «Это система, создание которой Евросоюз планировал много лет, — говорит Салах Маргани, бывший министр юстиции Ливии с 2012 по 2013 год. — Ливия по этой задумке должна превратиться в такой ад, что его существование должно отпугнуть направляющихся в Европу мигрантов».

Через три недели после того, как Канде привезли в «Аль-Мабани», группа заключенных разработала план побега. Мусса Карума, мигрант из Кот-дʼИвуара, вместе с другими заговорщиками два дня испражнялся в мусорный бак, стоящий в углу камеры, пока вонь не стала невыносимой. Когда охранники открыли дверь камеры, девятнадцать заключенных, стоявших наготове, рванули мимо них во двор. Затем они залезли на крышу душевой, спрыгнули с высоты около четырех с половиной метров через внешнюю стену и растворились в узких переулках, окружающих тюремный комплекс.

Последствия побега ощутили на себе оставшиеся. Охрана вызвала подкрепление, бойцы которого сначала открыли беспорядочный огонь по камерам, а потом начали избивать заключенных. Один из мигрантов впоследствии рассказал Amnesty International о том, что происходило в тюрьме после побега: «В моей камере был парень, которого били по голове прикладом, пока он не потерял сознание и начал биться в судорогах. Скорую ему так и не вызвали. Он еще дышал, но говорить уже не мог. Что с ним было дальше, я не знаю. В чем он виноват, тоже».

В последующие недели Канде старался не попадать в неприятности и жил надеждой на то, что сбудется дошедший до него слух: якобы обитателей его камеры освободят в честь начала священного месяца Рамадан, осталось только подождать девять недель до него. «Пусть чудеса и милость Всевышнего, — писал в своем дневнике Лютер, — хранят мигрантов по всему миру, и особенно в Ливии».

Тот процесс, который сейчас принято называть «миграционным кризисом», начался около 2010 года. Свою роль в нем сыграли войны на Ближнем Востоке, вооруженные мятежи в странах Центральной Африки, а также глобальное изменение климата, от которых жители этих стран массово устремились в Европу. По подсчетам Всемирного банка, в ближайшие пятьдесят лет из-за засух, неурожая и опустынивания мигрировать будут вынуждены еще почти 150 миллионов человек, в основном жителей «Глобального Юга», что еще сильнее усугубит миграционный поток в Европу. В самый разгар нынешнего кризиса в 2015 году в Европу с Ближнего Востока и из Африки за один только год прибыл миллион мигрантов. Один из самых популярных маршрутов шел через Ливию по морю до Италии — это чуть больше 300 километров.

Первая трагедия произошла в 2013 году, когда судно с более чем пятьюстами мигрантами из Эритреи затонуло в Средиземном море в километре от побережья Италии. Погибли 360 человек. Первым инстинктивным ответом в Европе стало сострадание. «Мы сможем!» — заявила тогдашний канцлер Германии Ангела Меркель, пообещав проводить благоприятную по отношению к мигрантам политику. За это журнал Time назвал ее «человеком года» в своем итоговом выпуске за 2015 год.

Северную Африку от побережья Италии отделяет всего пара сотен километров. В начале 2014 года Маттео Ренци в свои 39 лет стал самым юным премьер-министром в истории Италии. Ренци, хорошо смотрящемуся на экране телевизора либерал-центристу в духе Билла Клинтона, пророчили большой успех в итальянской политике. Как и Меркель, он начал с речей в поддержку мигрантов и заявил, что Европа, которая «отворачивается, когда видит мертвые тела в море», недостойна называть себя «цивилизованной». Он поддержал амбициозную программу спасения на водах «Операция Mare Nostrum» («Наше море» на латыни), которая обеспечила попадание в Европу ста пятидесяти тысяч мигрантов, которым власти Италии оказали помощь в подаче заявлений на убежище.

Споры о миграции между Европой и Ливией идут давно. В середине 1990-х годов Каддафи провозгласил идеологию панафриканизма и пригласил жителей стран к югу от Сахары работать на ливийских нефтяных промыслах. Но в середине двухтысячных, отчасти под давлением стран Европы, Каддафи резко изменил свое отношение к миграции. В 2007 году он ужесточил визовые требования для жителей африканских стран. А в 2008 году Каддафи подписал «соглашение о дружбе» с тогдашним итальянским премьером Сильвио Берлускони, по которому Ливия обязалась помогать Италии бороться с нелегальной иммиграцией. Иногда он пользовался этой возможностью как козырем на переговорах с Европой. Например, в 2010 году Каддафи шантажировал еврочиновников тем, что «Европа почернеет», если ему не предоставят десятки миллионов евро финансовой поддержки.

После свержения Каддафи Ливия погрузилась в хаос. На власть в стране претендуют две стороны: признанное ООН «Правительство национального единства» и конкурирующее правительство со столицей в Тобруке, которое поддерживают Россия и самопровозглашенная «Ливийская национальная армия». Обе стороны цинично заключают постоянно меняющиеся союзы с вооруженными племенными группировками, которым по факту принадлежит власть на большей части территории страны. На побережье Ливии в районах, где власти нет никакой, собираются мигранты, пытающиеся попасть в Европу.

По мере того, как количество мигрантов росло, двойственное отношение к ним в Европе сменилось на стойкое отторжение. Мигрантам требовалась медицинская помощь, работа и места для детей в школах, на что не всегда хватало ресурсов в принимающих странах. «Это сложнейшая головоломка, — говорит Джеймс Холлифилд, эксперт по миграции французского Института профессиональной подготовки. — Странам приходится искать способы защитить свои границы, не отказываясь при этом от самой сути либерального государства».

Националистические партии типа «Альтернативы для Германии» и французского «Национального фронта» начали эксплуатировать миграционный кризис для продвижения своих ксенофобских взглядов. Беспокойство по поводу миграции росло; в 2015 году приезжие из Северной Африки напали на девушек в Кельне, а на следующий год соискатель статуса беженца из Туниса врезался на грузовике в рождественский рынок в Берлине, убив 12 человек. Меркель была вынуждена поддержать запрет на исламскую одежду для женщин, полностью закрывающую лицо.

Операция «Наше море» стоила правительству Ренци примерно 115 миллионов евро в год, которые страна, переживавшая третью рецессию за шесть лет, позволить себе не могла. Попытки переселить мигрантов, осевших в Италии и Греции, закончились ничем; Польша и Венгрия с их ультраправыми лидерами не приняли вообще никого. Австрийские власти начали обсуждать постройку стены на границе с Италией. Крайне правые политики в самой Италии бесконечно издевались над Ренци и обличали его миграционную политику, зарабатывая себе все новые очки на выборах. В декабре 2016 года Ренци ушел в отставку, а его партия начала сворачивать программы помощи мигрантам. Он и сам в итоге отказался от своих щедрых заявлений. «Нам нужно избавиться от чувства вины, — сказал Ренци. — У нас нет морального обязательства принимать в Италии всех, кто живет хуже нас».

На протяжении последующих нескольких лет Европа начала применять иной подход к миграции, разработанный протеже Ренци, Марко Миннити, который стал министром внутренних дел Италии. Миннити, сын отставного генерала, откровенно выражался о промахах Ренци: «Мы не учли двух весьма сильных чувств [в обществе] — гнева и страха», — говорил он. По настоянию Миннити Италия перестала проводить спасательные операции на расстоянии больше тридцати морских миль (около 55 километров) от своих берегов. Страны Евросоюза начали отказывать в приеме судов гуманитарных организаций с мигрантами на борту в своих портах. Италия даже возбудила несколько уголовных дел против капитанов судов под своими флагами за содействие в торговле людьми. Миннити вскоре стал известен под кличкой «министр страха».

В 2015 году Миннити помог Евросоюзу разработать программу под названием «Чрезвычайный целевой фонд помощи Африке», которая с тех пор потратила около шести миллиардов долларов. Сторонники этой программы утверждают, что она занимается поддержкой бедных стран, указывая на ее инициативы по борьбе с COVID-19 в Судане и созданию безвредных для экологии рабочих мест в Гане. Однако большая часть работы фонда сводится к внедрению в африканских странах более жестких мер по борьбе с иммиграцией и спонсированию государственных служб, которые задерживают мигрантов до того, как они прибудут к берегам Европы. Благодаря этой программе граница Европы фактически сдвинулась к побережью Северной Африки, а охранять ее призваны правительства стран этого региона.

В 2018 году депутаты Европарламента поинтересовались у Еврокомиссии, что за «список покупок» получил фонд от властей Нигера: те просили предоставить им машины, самолеты и вертолеты в обмен на внедрение нужных ЕС мер по сдерживанию миграции. Схожая поддержка оказывалась и государственным службам стран, знаменитых своей репрессивной политикой. В Эфиопии, известной пытками задержанных участников протестов, спецслужбы благодаря этой программе получили доступ к личным данным граждан. В Судане при поддержке программы был построен координационный центр для тайной полиции, которая при помощи новых ресурсов также подавляла демонстрации.

Средства из бюджета программы выделяются по линии Еврокомиссии, высшего исполнительного органа Евросоюза, который не обязан получать на это одобрение Европарламента. На запрос автора этой статьи в пресс-службе «Чрезвычайного целевого фонда помощи Африке» ответили, что «наши программы направлены на спасение жизни, помощь тем, кто в ней нуждается, а также на борьбу с торговлей людьми и контрабандный ввоз мигрантов».

Миннити решил сделать главным партнером Европы по сдерживанию миграции Ливию. В 2011 году многолетнего диктатора Муаммара Каддафи убили во время восстания, спровоцированного событиями «арабской весны» и поддержанного США. С тех пор государственность как таковая в Ливии отсутствует. В 2017 году Миннити ездил в Триполи и заключил там ряд соглашений с формальными властями страны и командирами самых могущественных вооруженных группировок, действовавших на ее территории. ЕС, Италия и Ливия подписали меморандум о взаимопонимании, в котором говорилось, что стороны «решительно нацелены на сотрудничество в сфере поиска решений вопроса тайного проникновения мигрантов из Ливии в Европу по морю». За последние шесть лет Ливия получила от фонда полмиллиарда долларов на борьбу с миграцией. Маргани говорит, что цель программы ясна: «Пусть злодеем будет Ливия. Пусть в Ливии прячутся концы, а доброхоты в Европе получают возможность сказать, что они дают деньги на то, чтобы эта адская система была чуточку безопаснее».

Миннити утверждает, что европейский страх неконтролируемой миграции — «легитимное чувство, к которому стоит прислушаться». Его политика привела к резкому сокращению количества мигрантов. В первом полугодии 2021 года в Европу через Средиземное море попало меньше 21 тысячи человек. В 2017 году Миннити заявил на пресс-конференции: «То, чего Италии удалось добиться в Ливии, должно стать моделью сокращения миграционных потоков без укрепления границ и возведения заграждений из колючей проволоки». С тех пор Миннити ушел в отставку и возглавляет Med-Or Foundation, военно-промышленный экспертный центр; от комментариев для этой статьи он отказался. Итальянские правые, сместившие Ренци с поста премьера, приветствовали усилия Миннити. «Когда мы предлагали похожие меры, нас называли расистами, — говорил Маттео Сальвини, лидер националистической партии „Лига Севера“. — Теперь наконец-то все поняли, что мы были правы».

Как Алиу Канде стал мигрантом

Канде вырос на ферме рядом c деревней Синтчан Демба-Гайра в Гвинее-Бисау. Там нет ни дорог, ни мобильной связи, ни канализации, ни электричества. Он жил в глинобитной хижине, покрашенной в желтый и голубой цвета, со своей женой Хавой и их двумя сыновьями. В деревне ему жилось беспокойно. Он любил слушать иностранную музыку и болел за европейские футбольные клубы. Канде свободно говорил на английском и французском, а в свободное время самостоятельно учил португальский — он мечтал когда-нибудь пожить в Португалии. «Алиу был очень милым парнем, с ним никогда не было проблем, — говорит Жакария, один из трех братьев Канде. — Он усердно трудился, люди его уважали».

Ферма, на которой работал Канде, выращивала кассаву, ямс и кешью — последние составляют 90% всего экспорта страны. Но постепенно погода начала меняться — вероятно, в результате глобального изменения климата. «Зимой стало не так холодно, как бывало, а жара наступает раньше», — говорит Жакария. Из-за проливных дождей большую часть года попасть на ферму можно только на лодке; а засухи стали длиться в два раза дольше, чем на памяти предыдущего поколения жителей деревни. Четыре тощие коровы в хозяйстве Канде едва давали молоко. Зато в огромных количествах начали плодиться комары, разносящие заразу. Когда один из сыновей Канде подхватил малярию, путь до больницы занял целые сутки, и мальчик едва не умер.

Канде, правоверный мусульманин, беспокоился, что он прогневал Всевышнего тем, что не сумел обеспечить свою семью. «Он чувствовал вину и зависть», — рассказывает Бобо, другой брат Канде. Жакария уехал на заработки в Испанию, а Денбас, еще один брат — в Италию. Оба слали домой деньги и фото из модных ресторанов. «Каждый, кто поедет за границу, привозит домой удачу», — говорит Самба, отец Канде. Хотя жена Канде была на восьмом месяце беременности, родственники уговорили его тоже отправиться в Европу, пообещав, что они позаботятся о его детях. «Все молодые люди из его поколения уехали за границу и добились там успеха, — рассказывает мать Канде Аминатта. — Так почему бы и ему было не попробовать?» И вот утром 13 сентября 2019 года Канде отправился в путь. С собой у него был любовный роман, двое джинсов, футболка, дневник в кожаном переплете и 600 евро. «Не знаю, сколько это займет, — сказал он жене тем утром. — Но я тебя люблю и вернусь домой».

Канде пересек Центральную Африку на попутных машинах и автобусах, пока не добрался до города Агадес в Нигере, ранее известный как «Ворота в Сахару». В прошлом границы между центральноафриканскими государствами были открыты, как и в ЕС. Но в 2016 году чиновники Евросоюза через «Чрезвычайный целевой фонд помощи Африки» продавили в Нигере новый закон и дали властям денег на его выполнение. По новому закону водители автобусов и гиды, которые на протяжении многих лет вели мигрантов по пустынной тропе через колодцы с водой, были объявлены торговцами людьми. За нарушение этого закона им грозило до 30 лет тюрьмы.

В результате мигрантам пришлось искать другие, более опасные пути. В 2019 году Канде и еще шестеро путешественников отправились в дорогу через Сахару. Иногда им приходилось спать прямо на песке. «Жара и пыль, тут ужасно», — говорил Канде по телефону Жакарии. Ему чудом удалось пробраться через ту часть Алжира, которую контролировали бандиты. «Они тебя поймают и будут бить, пока за тебя не заплатят выкуп, — рассказывал он семье. — Больше тут ничего нет».

В январе он добрался до Марокко — но там узнал, что плата за нелегальный провоз на корабле до Испании составляет три тысячи евро. Жакария уговаривал его повернуть назад, но Канде сказал: «Ты тяжело работаешь там в Европе, отправляешь деньги семье. Теперь моя очередь. Когда я доберусь до цели, ты можешь вернуться на ферму и отдыхать, а я буду работать». Он слышал, что из Ливии дешевле добраться до Италии. До Триполи он доехал в прошлом декабре и снял комнату в Гаргареше — трущобах, где селились мигранты. Его двоюродный дедушка Демба Балде, сорокалетний портной, уже несколько лет жил в Ливии на нелегальном положении, скрываясь от властей. Он устроил Канде на работу маляром и умолял его оставить планы перебраться через Средиземное море. «Я говорил ему, что это дорога смерти», — рассказывает Балде.

Как ЕС помогает Ливии задерживать мигрантов на пути к берегам Европы

В мае я приехал в Триполи, чтобы изучить систему тюрем для мигрантов. Незадолго до этого я основал некоммерческий проект The Outlaw Ocean («Океан вне закона»), которая занимается освещением нарушений прав человека и экологических проблем в открытом море. Со мной приехали мои коллеги, а также фотограф и оператор. Побережье Триполи усеяно недостроенными и заброшенными офисными и жилыми зданиями, отелями и школами. На каждом перекрестке стояли вооруженные люди. В Ливию иностранных журналистов почти не пускают, но мы получили визы благодаря поддержке международной благотворительной организации. Сразу по приезде я раздал членам команды устройства слежения и попросил их спрятать в обуви копии своих документов. Нас поселили в отеле недалеко от центра города и приставили к нам охрану.

По названию береговой охраны Ливии можно подумать, что это некая официальная военизированная организация, но в реальности никакого центрального командования у нее нет. Это просто местные патрульные отряды, которые ООН подозревает в связях с вооруженными группировками (гуманитарные работники говорят про них «так называемая береговая охрана Ливии»). В начале работы «Чрезвычайного целевого фонда помощи Африки» Миннити говорил журналистам: «Когда мы сказали, что нам нужно реорганизовать работу ливийской береговой охраны, это казалось несбыточной мечтой». Европейский целевой фонд с тех пор потратил десятки миллионов долларов на то, чтобы сделать из береговой охраны Ливии серьезно вооруженного проводника своих интересов. Обычно береговая охрана охраняет побережье страны от вторжения извне. Береговая охрана Ливии работает наоборот — охраняет берега Европы от мигрантов.

В 2018 году правительство Италии с благословения Евросоюза помогло береговой охране Ливии получить от ООН разрешение на расширение своей юрисдикции больше чем на 150 километров — далеко за пределы территориальных вод самой Ливии и на полпути к итальянскому берегу. Евросоюз выделил шесть скоростных катеров, 30 внедорожников Toyota Land Cruiser, десять грузовых контейнеров, переоборудованных под офисы, полевые радиостанции, спутниковые телефоны, надувные лодки, а также пятьсот комплектов униформы. Кроме того, ЕС в прошлом году потратил почти миллион долларов на строительство командных центров береговой охраны и подготовку офицеров. На торжественной церемонии в прошлом октябре представители ЕС и ливийские чиновники представили публике два белых катера новейшей модели с корпусами из стали, стеклопластика и кевлара. Суда построили в Италии и переоборудовали в Тунисе на деньги целевого фонда. «Переоборудование этих двух судов представляет собой прекрасный пример конструктивного сотрудничества между Европейским союзом, членом ЕС Италией и Ливией», — заявил на церемонии Хосе Сабадель, посол Евросоюза в Ливии.

Но самую ценную поддержку оказала пограничная служба ЕС Frontex, которая охраняет границы Европы с Россией. В 2015 году Frontex начала реализовывать программу «систематического захвата и уничтожения» судов, перевозящих мигрантов по морю. Сегодня агентство располагает бюджетом почти в полмиллиарда евро и собственным штатом сотрудников в униформе, которые имеют право принимать участие в операциях за пределами границ Евросоюза. Агентство занимается круглосуточным наблюдением за акваторией Средиземного моря при помощи дронов и частных самолетов. Когда агентство засекает судно с мигрантами, оно посылает его снимки и координаты местным властям и другим партнерам в регионе — якобы для того, чтобы оказать содействие в спасательной операции, — но почти никогда кораблям гуманитарных организаций.

Пресс-служба Frontex заявляет, что «агентство никогда не сотрудничало с властями Ливии напрямую». Однако совместное расследование коалиции европейских СМИ (в нее входят такие издания, как Lighthouse-Reports, Der Spiegel, Libération и телеканал ARD) отметило не меньше двенадцати случаев, когда сразу же после обнаружения Frontex судов с мигрантами на их перехват выдвигались катера береговой охраны Ливии. Расследователи обнаружили доказательства того, что Frontex иногда посылает координаты судов с мигрантами напрямую сотрудникам ливийской береговой охраны. В полученной журналистами переписке в вотсапе от мая 2020 года, например, сотрудник Frontex писал человеку, который представлялся как «капитан» береговой охраны Ливии: «Доброе утро, сэр, мы обнаружили дрейфующее судно на [указаны координаты]. Пассажиры вычерпывают воду. Пожалуйста, подтвердите получение сообщения». От чиновников я получил результаты запроса на раскрытие данных, из которых следует, что с 1 по 5 февраля 2021 года, примерно в то время, когда судно с Канде на борту находилось в море, агентство обменялось 37 сообщениями по электронной почте с сотрудниками береговой охраны Ливии (содержание писем Frontex раскрывать отказалось, сославшись на то, что это может поставить под угрозу «безопасность мигрантов»).

Высокопоставленный сотрудник Frontex, пообщавшийся со мной на условиях анонимности из-за опасения проблем на работе, рассказал, что агентство также посылает видеозаписи со своих наблюдательных миссий итальянским властям, которые, в свою очередь, передают информацию ливийским коллегам (в береговой охране Италии и в координационном центре службы спасения на водах в Риме не ответили на запросы о комментарии для этой статьи). Мой собеседник считает, что такое косвенное сотрудничество не избавляет агентство от ответственности: «Ты просто предоставляешь информацию. Ты не действуешь самостоятельно, но в итоге именно твоя информация приводит к принудительному выдворению [мигрантов туда, где им грозит опасность]». Сотрудник агентства утверждает, что он неоднократно просил свое начальство прекратить оказывать поддержку программе по возвращению мигрантов в Ливию (пресс-служба Frontex ответила на запрос о комментарии для этой статьи так: «В любой ситуации спасения на водах приоритет для Frontex — это сохранение жизней»).

После получения координат судна с мигрантами катера ливийской береговой охраны сразу выдвигаются на перехват, стараясь опередить корабли гуманитарных организаций. Цель таких операций — успеть задержать мигрантов до того, как их доставят до берегов Европы. Иногда бойцы береговой охраны открывают огонь по судам мигрантов или спасателей. С января 2016 года, по данным Международной организации по миграции (IOM), ливийская береговая охрана задержала больше 90 тысяч мигрантов. В 2017 году судно правозащитной организации Sea-Watch откликнулось на сигнал бедствия от тонущего судна с мигрантами. Но как только спасатели спустили на воду две надувные шлюпки, чтобы забрать пассажиров с тонущего судна, на место примчался катер ливийской береговой охраны. Волнами от него перевернуло обе шлюпки. Затем ливийцы начали выхватывать из воды плывущих к спасателям мигрантов и немедленно избивать тех, кого им удалось поймать.

«Было ощущение, что их интересует не спасение утопающих, а исключительно возвращение как можно большего количества мигрантов в Ливию», — рассказывает об этом инциденте Йоханнес Байер, руководитель спасательных операций Sea-Watch. Один из задержанных береговой охраной мигрантов выпрыгнул за борт, но зацепился за отплывающее на полной скорости судно, которое протащило его по волнам. Во время этой операции по перехвату погибли не меньше 20 человек, включая двухлетнего мальчика. А в феврале этого года судно береговой охраны Ливии открыло огонь по шлюпке с мигрантами и потопило ее. Пять человек утонули. Офицеры береговой охраны снимали их гибель на свои телефоны.

Береговая охрана Ливии фактически освобождена от ответственности за свои действия. В октябре 2020 года капитан отряда береговой охраны Абдель-Рахман аль-Милад, базирующегося в городе Завия, попал в санкционный список СБ ООН и был арестован ливийскими властями по обвинению в «непосредственном участии в затоплении судов с мигрантами при помощи огнестрельного оружия». До этого, в 2017 году, аль-Милад лично встречался с итальянскими чиновниками в Риме и на Сицилии, чтобы попросить дополнительные средства из бюджета целевого фонда. В апреле 2021 года его освободили из-под ареста якобы из-за недостатка доказательств.

На запросы о комментариях для этой статьи береговая охрана Ливии не ответила. Но в своих публичных заявлениях ее сотрудники постоянно подчеркивают, что на пути их успехов в ограничении нелегальной миграции в Европу стоят корабли гуманитарных организаций. «Почему эти НКО объявили нам войну, — задавал риторический вопрос итальянским СМИ в 2017 году пресс-секретарь ливийской береговой охраны. — Вместо этого им лучше бы сотрудничать с нами, если они действительно хотят действовать в интересах мигрантов». Представитель «Чрезвычайного целевого фонда помощи Африке» заявил, что ЕС не выделяет средства напрямую береговой охране Ливии, а только тренирует и вооружает ее сотрудников и что цель организации — «спасение жизней тех, кто пускается в опасный путь по воде или по земле».

В мае 2020 года оператор из моей команды Эд У провел пять недель на корабле «Врачей без границ», экипаж которого занимался спасением мигрантов на водах Средиземного моря. Эта организация отслеживает шлюпки с мигрантами при помощи радара и самолетов под управлением их добровольцев. Однако в большинстве случаев катерам ливийской береговой охраны удавалось опередить их и задержать мигрантов. Иногда сотрудники гуманитарной миссии видели в небе дрон IAI Heron, принадлежащий агентству Fortex. Этот беспилотник способен непрерывно находиться в воздухе до 45 часов. Корабль «Врачей без границ» старался действовать только в нейтральных водах, однако постоянно получал предупреждения по радио от ливийской береговой охраны. «Держитесь подальше от нашей цели», — требовал один из ее офицеров. Другой угрожал: «Не заходите в территориальные воды Ливии, иначе нам придется прибегнуть к другим мерам».

Иногда спасательные операции «Врачей без границ» все-таки проходили успешно. Спасенные суданцы плакали, когда вспоминали о том, что им пришлось пережить в Ливии. Один из них рассказал, что сотрудники береговой охраны Ливии избивали и пытали его, когда он попался им в прошлый раз. На глазах у другого в ливийской тюрьме забили до смерти двух его друзей. Третий носил футболку со сделанной вручную надписью «Иди в жопу, Ливия».

Как Алиу Канде пытался покинуть Ливию

Около 10 вечера 3 февраля 2021 года контрабандист отвел Канде и еще больше сотни его попутчиков на ливийский берег, набил ими надувную шлюпку и оттолкнул ее от берега. Некоторые мигранты от радости, что они наконец отправились в долгожданное путешествие, затянули песню. Через два часа шлюпка вышла в нейтральные воды. Канде, вцепившийся в борт шлюпки, почувствовал надежду. Он рассказал своим попутчикам, что думает о том, не перевезти ли ему в следующий раз тем же путем свою жену с детьми.

Контрабандист назначил трех мигрантов ответственными за судно. «Штурман» следил за маршрутом по компасу. «Капитан» управлял мотором и заведовал спутниковым телефоном. Как только судно отошло достаточно далеко от берегов Ливии, он должен был позвонить в гуманитарную организацию Alarm Phone и запросить эвакуацию. «Командир» следил за порядком и за тем, чтобы никто не дернул за шнур, спускающий воздух из шлюпки.

Вскоре после того, как шлюпка отплыла от берега, на море поднялась качка. Пассажиров начало тошнить, и дно шлюпки превратилось в суп из рвоты, фекалий, конфетных оберток и хлебных крошек. Несколько мигрантов начали вычерпывать воду из шлюпки при помощи разрезанных пластиковых бутылок. Разгорелась драка, и один из мигрантов стал угрожать вспороть борт надувной лодки ножом, пока его не скрутили остальные. Мохаммед Давид Сумахоро, с которым Канде подружился на этой шлюпке, вспоминал: «Каждый начал взывать к своему богу. Один молился Аллаху, другой — Иисусу, третий и четвертый — своим божествам. Заплакали женщины, а за ними их дети».

К утру море успокоилось. Мигранты, решив, что уже достаточно далеко отплыли от берегов Ливии, позвонили в службу спасения Alarm Phone. Оператор сказал им, что неподалеку от них находится торговое судно. Пассажиры шлюпки начали праздновать. «Боса, свобода, боса, свобода», — некоторые начали скандировать слово «победа» на языке фула. Канде повернулся к Сумахоро с горящими от радости глазами и воскликнул: «Иншалла, у нас все получится! Мы попадем в Италию!» Но когда до них добрался торговый корабль, его капитан заявил, что у него нет спасательных шлюпок, и немедленно уплыл.

К этому моменту шлюпка с Канде и его попутчиками на борту отплыла уже более чем на сто километров от Триполи и покинула территориальные воды Ливии — но она все еще находилась в пределах юрисдикции ливийской береговой охраны, расширенной при поддержке ЕС. Около пяти вечера 4 февраля мигранты увидели в небе некий объект, который покружил над ними минут 15, а затем улетел. Данные от сервиса слежения за воздушными судами ADS-B Exchange показывают, что это был самолет модели Beech King Air 350, зафрахтованный агентством Frontex (агентство отказалось комментировать свою роль в этих событиях). Примерно через три часа на горизонте показался катер. «Когда он подплыл достаточно близко, мы увидели черные и зеленые полосы флага, — рассказывает Сумахоро. — Все начали плакать и кричать: „Черт, это же ливийцы“».

Патрульный катер модели Vittoria P350 был одним из тех судов, которые ЕС торжественно передал ливийской береговой охране в октябре предыдущего года. Катер три раза протаранил шлюпку с мигрантами. Затем офицеры береговой охраны заорали на мигрантов: «Залезай! Быстро!» Один из них начал бить пассажиров шлюпки прикладом своей винтовки, другой хлестал их обрывком каната. Мигрантов отвезли обратно на берег, погрузили в автобусы и грузовики и отправили в «Аль-Мабани».

Что происходит в ливийских тюрьмах для мигрантов

Когда я приехал в Ливию, местные чиновники пообещали мне, что я могу отправиться на патрульное задание с береговой охраной и проинспектировать тюрьму «Аль-Мабани». Однако несколько дней спустя стало ясно, что ни на то, ни на другое рассчитывать не стоит. Однажды вечером я зашел со своими коллегами в переулок и запустил над зданием тюрьмы небольшой дрон с видеокамерой. Стараясь, чтобы мой беспилотник не заметила охрана, мы наблюдали, как они готовят колонну мигрантов к отправке со двора тюрьмы обратно по камерам. Примерно 65 заключенных сидели в углу двора. Каждый сидел неподвижно, опустив голову, скрестив ноги и положив руки на плечи заключенному перед ним. Стоило только одному из заключенных бросить короткий взгляд в сторону, охранник немедленно ударил его по голове.

И во времена Каддафи, и после него в Ливии строились многочисленные тюрьмы для политзаключенных, членов вооруженных формирований и иностранных наемников. Когда Европа обратилась к Ливии за помощью в поимке мигрантов, для них уже были готовы центры содержания. Сейчас известно о пятнадцати таких центрах, из которых крупнейшим является «Аль-Мабани». Представитель Международной организации по миграции сообщил мне, что c 2017 года через эти центры прошли десятки тысяч мигрантов.

По ливийским законам иностранцев-нелегалов можно задерживать на неопределенный срок и без допуска адвоката. С точки зрения властей Ливии, между трудовыми мигрантами, соискателями статуса беженца и жертвами торговли людьми нет никакой разницы. В начале 2021 года шесть женщин, содержавшихся в центре «Шараа аль-Завия», рассказали расследователям из Amnesty International, что в заключении их насиловали или подвергали другим видам издевательств на сексуальной почве. В центре «Абу-Салим» как минимум двоих мигрантов убили при попытке побега в феврале этого года. «Смерть в Ливии — нормальное явление. Никто тебя не ищет, а если ищет, то не найдет», — рассказывал Amnesty International один из мигрантов, прошедших через ливийские центры содержания. «Вся система центров временного содержания прогнила до основания», — заявила в июле 2021 года Диана Эльхатави, занимающаяся проблемами Северной Африки в Amnesty International.

Мигрантов, задержанных береговой охраной, грузят в автобусы (их тоже закупают на деньги Евросоюза) и везут в центры временного содержания. Иногда офицеры береговой охраны продают туда задержанных. Но некоторые просто исчезают. В первые несколько месяцев 2021 года, по подсчетам Международной организации по миграции, береговая охрана и другие ливийские силовики задержали больше 15 тысяч мигрантов. Однако в конце этого периода в центрах временного содержания удалось обнаружить только шесть тысяч заключенных. Федерико Сода, глава ливийской миссии IOM, уверен, что остальные растворились в «неофициальных» тюрьмах, которые содержат контрабандисты и вооруженные группировки и куда гуманитарные организации попасть не могут. «Цифры просто не складываются», — говорит он.

Тюрьму «Аль-Мабани» построили в начале этого года под руководством Эмада аль-Тарабульси, одного из руководителей так называемой «Службы общественной безопасности». По сути, это просто вооруженное формирование, члены которого связаны с племенем Зинтан. «Зинтанские бригады» сыграли ключевую роль в свержении Каддафи и несколько лет держали в плену его сына Сейфа аль-Ислама. Сегодня эта группировка находится в союзе с «Правительством национального единства», а аль-Тарабульси ранее занимал в нем пост заместителя руководителя разведки. Он построил тюрьму в Триполи, в квартале, находящемся под контролем группировки, и назначил ее директором полевого командира Нуреддина аль-Гритли, человека с тихим, вкрадчивым голосом (аль-Тарабульси от комментариев к этому материалу отказался).

До этого аль-Гритли руководил тюрьмой для мигрантов под названием «Таджура» на восточной окраине Триполи. В 2019 году вышел отчет правозащитной организации Human Rights Watch: шестеро заключенных этой тюрьмы, включая двух шестнадцатилетних подростков, пожаловались на жестокие избиения, а одна женщина рассказала, что подвергалась неоднократным изнасилованиям. Авторы доклада описывают, как еще одна из женщин, содержавшихся в «Таджуре», пыталась повеситься. Согласно отчету ООН, охранники тюрьмы заставляли заключенных чистить оружие и грузить ящики с патронами. В июле 2019 года, в разгар очередной вспышки гражданской войны в Ливии, в здание тюрьмы попала бомба. Один из корпусов был полностью уничтожен. Погибли больше 50 человек, включая шестерых детей. Большинство выживших перевезли в «Аль-Мабани».

Чиновники Евросоюза признают, что мигранты в Ливии содержатся в чудовищных условиях. «То, что творится в этих центрах, недопустимо, — заявил мне в ответе на мой запрос представитель „Чрезвычайного целевого фонда“. — Незаконное содержание под стражей в них должно прекратиться». В прошлом году Жозеп Боррель, вице-президент Еврокомиссии, заявил, что «ответственность за незаконное заключение мигрантов под стражу полностью лежит» на властях Ливии. В первоначальном соглашении с Ливией Италия брала на себя обязательство оплачивать процесс задержания мигрантов и следить за его безопасностью. Сегодня еврочиновники настаивают, что ЕС не оплачивает напрямую содержание тюрем. «Чрезвычайный целевой фонд» не раскрывает расходные статьи своего бюджета, но его представитель заявил мне, что деньги идут исключительно на «жизненно важную поддержку мигрантов и лиц, находящихся в заключении», в том числе посредством агентств ООН и международных НКО, оказывающих услуги «здравоохранения, психосоциальной поддержки, денежной помощи и поставки непродовольственных товаров». Тинеке Стрик, депутат Европарламента, сказала мне, что это не освобождает Европу от ответственности: «Если бы ЕС не финансировал ливийскую береговую охрану, то не было бы ни этих перехватов [судов с мигрантами], ни помещения в эти чудовищные центры временного содержания».

Стрик также подчеркнула, что Евросоюз финансово поддерживает и «Правительство национального единства», чье «Управление по борьбе с нелегальной миграцией» заведует этими тюрьмами. Она говорит, что, даже если бы ЕС не оплачивал непосредственно постройку тюрем и не платил зарплату их охранникам, деньгами Евросоюза так или иначе, даже если косвенно, оплачивается вся работа этой системы в целом. «Чрезвычайный целевой фонд» закупает катера, на которых бойцы береговой охраны Ливии задерживают мигрантов, автобусы, на которых их свозят в тюрьмы, внедорожники, на которых ливийские боевики охотятся за мигрантами в пустыне.

Агентства ООН на средства ЕС строят душевые и туалеты в некоторых тюрьмах, оплачивают закупки одеял, одежды и туалетных принадлежностей, которые выдают мигрантам при поступлении. Также целевой фонд собирается закупить машины скорой помощи, которые будут доставлять заболевших заключенных в госпитали. Мешки для трупов тоже закупаются на европейские деньги, и на них же охранников учат обращаться с телами погибших в традициях, соответствующих их религии. Да, многие из этих мер делают ливийские тюрьмы чуть менее невыносимыми местами для заключенных. Но в целом они помогают поддерживать всю адскую систему, которая существует именно благодаря политике ЕС по возвращению мигрантов в Ливию.

Вооруженные группировки также пользуются массой возможностей для извлечения прибыли из обитателей тюрем под их контролем. Например, они присваивают часть средств и товаров, которые международные организации и правительственные службы отправляют для помощи мигрантам, — это называется «перераспределением поддержки». Директор тюрьмы для мигрантов в Мисрате рассказал Human Rights Watch, что компании под контролем боевиков, обслуживающие центры временного содержания, присваивают до 85% всех средств, выделяемых на питание заключенных. В исследовании, проведенном на средства целевого фонда в апреле 2019 года, говорится, что основная часть бюджета фонда, выделяемого гуманитарным организациям, в итоге оказывается в карманах полевых командиров. «В целом это можно назвать прибыльным мероприятием», — заключает доклад.

Ливийские законы, принятые при Каддафи, позволяют привлекать иностранцев-нелегалов, вне зависимости от возраста, к принудительной неоплачиваемой работе. Любой ливиец может забрать мигрантов из тюрьмы за определенную плату, назначить себя их «опекуном» и заставить работать на себя. В 2017 году канал CNN снял репортаж о невольничьем рынке в Ливии, на котором мигрантов продавали на сельскохозяйственные работы. Ставки на этом аукционе по продаже живых людей начинались с четырехсот динаров — около 88 долларов за человека. В этом году около полутора десятков мигрантов, в том числе подростки 14 лет, рассказали Amnesty International, что их заставляли работать на фермах и в частных домах, а также отправляли чистить и заряжать оружие боевиков.

Но самая, пожалуй, распространенная схема заработка для хозяев тюрем — это вымогательство. В центрах временного содержания все имеет цену: защита, еда, лекарства и самое дорогое — свобода. Но выплата выкупа не означает, что жертву вымогательства отпустят; некоторых после выплаты выкупа попросту перепродают хозяевам другой тюрьмы. «К сожалению, распространенность центров временного содержания в стране и превращение мигрантов в живой товар означают, что после освобождения многие из них попадают в плен к другой вооруженной группировке и вынуждены платить выкуп за свою свободу несколько раз», — говорится в докладе целевого фонда.

На встрече с послом Германии в Ливии генерал Аль-Мабрук Абдель-Хафиз, начальник «Управления по борьбе с нелегальной миграцией», пытался представить дело так, что перед ним и его страной поставлена непосильная задача. «Ливия уже не просто транзитная страна, но жертва кризиса, спровоцированного провалами других стран мира», — заявил он тогда (Абдель-Хафиз отказался комментировать свои слова для этого материала). Когда я позвонил Нуреддину аль-Гритли, директору «Аль-Мабани» и спросил его о творившемся в его тюрьме насилии над заключенными, он ответил «Никакого насилия тут нет» и бросил трубку.

Как погиб Алиу Канде

Через несколько дней после того, как я прибыл в Ливию, я отправился в Гаргареш — трущобы в Триполи, где ненадолго останавливался Канде, — чтобы найти там бывших заключенных. Во время Второй мировой итальянские и германские военные устроили тут лагерь для военнопленных — он назывался Campo 59, или Feldpost 12545. Сегодня этот район — лабиринт узких улочек, усеянных закусочными и магазинами мобильных телефонов. Рейды вооруженных боевиков тут ежедневная рутина. Сумахоро, приятель Канде, задержанный вместе с ним, когда их лодку перехватила береговая охрана, встретил меня на главной улице и быстро отвел в комнату без окон, в которой жили еще два мигранта. За обедом из чана-масалы он рассказал мне о своем заключении в «Аль-Мабани». «Мне очень трудно об этом говорить», — признался Сумахоро.

Мигрантов в «Аль-Мабани» избивали за малейшую «провинность»: за то, что один шептал другому что-то на ухо, за то, что говорил на своем родном языке, или за то, что смеялся. Провинившихся отправляли в «изоляцию» — здание заброшенной бензоколонки за женским бараком. На здании до сих пор висела старая вывеска компании Shell. В «изоляции» не было уборной, поэтому заключенным приходилось справлять нужду прямо в углу. Зловоние стояло такое, что охранники, заходя в камеру, натягивали маски. Узников подвешивали за связанные руки на веревке, свисающей со стальной балки на потолке, и избивали. «Когда смотришь, как избивают твоего друга или другой заключенный орет от боли, пока его пытают, это еще не так плохо, — вспоминает Сумахоро. — Но вот когда двухметровый мужик порет женщину хлыстом…» В марте этого года Сумахоро объявил голодовку в знак протеста против насилия со стороны охранников. В наказание его отвели в «изоляцию», подвесили вверх ногами и начали избивать. «Тебя вешают как будто белье на веревке», — рассказывает он.

Другие бывшие заключенные, с которыми я говорил в Триполи, рассказывали, что не раз были свидетелями сексуального насилия. Аджара Кейта, мигрантка 36 лет из Кот-дʼИвуара, рассказала мне, что охранники часто выводили женщин из их камер и насиловали. «Они возвращались в слезах», — рассказывает она. После того, как двум женщинам удалось бежать из «Аль-Мабани», надзиратели отвели Кейту в свою контору и там жестоко избили — очевидно, в отместку.

Кроме того, охранники вербовали коллаборационистов из рядов мигрантов. Мохамед Сумах, молодой человек 23 лет из Республики Гвинея (чтобы отличить ее от Гвинеи-Бисау, эту страну называют Гвинея-Конакри по имени столицы), вызвался помочь с поддержанием порядка в камере. Надзиратели стали его допрашивать: кто из мигрантов друг друга ненавидит? Кто зачинщики? Постепенно его сотрудничество с администрацией стало более формальным, и Сумах стал переговорщиком по вопросам выкупа. В награду ему позволили спать в общежитии для поваров. А однажды в знак благодарности Сумаху разрешили выбрать нескольких человек из числа заключенных, которых отпустили на свободу. Сам он мог свободно ходить по территории тюрьмы. «Я знал, что меня все равно бы поймали и избили, если бы я попытался убежать», — рассказывает Сумах.

Сотрудники одной из международных гуманитарных организаций, посещавшие тюрьму дважды в неделю с проверкой, обнаружили, что многие заключенные были покрыты синяками и ссадинами, избегали смотреть в глаза и вздрагивали от резких звуков. Некоторые тайком совали социальным работникам записки с мольбами о помощи, написанными на оборотной стороне брошюр о защитных мерах от ковида. Другие рассказывали, что они чувствуют себя «исчезнутыми», и просили передать весточку о себе своим родным. В один из визитов проверяющие попросту не смогли зайти внутрь камеры, в которой сидел Канде, — так плотно она была набита заключенными. По их подсчетам, на один квадратный метр барака приходилось по три человека. В переполненных камерах стремительно распространялись туберкулез и ковид. В другой раз соцработники услышали от заключенных, что их накануне жестоко избивали, и зафиксировали множество переломов, порезов, ссадин и травм от ударов тупым предметом. Один ребенок был так жестоко избит, что не мог ходить.

Через несколько недель после того, как Канде отправили в тюрьму, другая гуманитарная организация привезла в «Аль-Мабани» воду и одеяла для заключенных, которые запросила администрация. Но когда соцработники увидели, что охрана забирает припасы себе, они решили, что больше оказывать помощь не будут. В конце марта в тюрьму приехал Шериф Халил, консульский сотрудник посольства Гвинеи-Конакри в Ливии. Канде соврал, что он гражданин этой страны, и умолял консула помочь ему. Но Халил оказался бессилен. «Он был в таком отчаянии», — рассказывает он мне.

Мы с Сумахоро не успели даже доесть обед, как зазвонил мой мобильный телефон. Это был полицейский. «Вам нельзя говорить с мигрантами! — заорал он на меня. — Немедленно убирайтесь из Гаргареша». Он заявил, что если я сейчас же не покину район, то меня арестуют. Когда я вернулся к своей машине, рядом с ней стоял этот полицейский. Если я буду дальше общаться с мигрантами, меня немедленно выкинут из страны, сообщил он. После этого нашей команде запретили отходить от отеля.

Пока Канде в своей камере ждал Рамадана, они с Лютером убивали время за игрой в домино. Лютер записывал в свой дневник, как заключенные в женском бараке устроили протест: «Они разделись до исподнего и сели на пол камеры, требуя, чтобы их освободили». Вместе с Канде они придумывали клички охранникам в честь приказов, которые те выкрикивали. Одного они прозвали «Хамса-хамса» — «пять» по-арабски, — потому что так он во время обеда напоминал заключенным, что им полагается одна миска на пятерых. Другого звали «Гамис» — «сидеть», потому что он следил за тем, чтобы никто не вставал без разрешения. «Молчать» требовал, чтобы не было никакой болтовни.

Однажды Канде и Лютеру пришлось успокаивать заключенного, который получил черепно-мозговую травму в результате избиения. У него развился психоз, он постоянно бился в судорогах и кричал. «Он стал настолько безумным, — писал Лютер в дневнике, — что нам пришлось связать его, чтобы хоть немного поспать». В конце концов охранники отвезли заключенного в больницу — но через несколько недель он вернулся в том же взбудораженном состоянии. «Невозможная ситуация», — записал Лютер.

В конце марта заключенные поняли, что на Рамадан их не освободят. «Вот такая жизнь в Ливии, — писал Лютер. — Чтобы насладиться свободой, нам придется еще потерпеть». Но Канде начал стремительно терять надежду. Когда его задержали, охрана почему-то забыла отобрать у него мобильный телефон. Он надежно спрятал его, боясь, что если телефон найдут, то за этим последует жестокое наказание. Но когда выяснилось, что освобождение в честь Рамадана — несбыточный слух, Канде отправил своим братьям голосовое сообщение в вотсапе, пытаясь объяснить, что с ним происходит: «Мы пытались доплыть до Италии, нас поймали и привезли обратно. Теперь мы заперты в тюрьме… Телефоном тут долго пользоваться нельзя». Он умолял братьев: «Постарайтесь дозвониться до отца». Потом он ждал, надеясь, что родные наскребут денег на выкуп.

В два часа ночи 8 апреля Канде проснулся от шума: группа суданцев пыталась выломать дверь камеры № 4 и сбежать. Канде, испугавшись, что за их попытку побега накажут остальных, спросил у Сумахоро, что им делать. Сумахоро с еще десятком заключенных пошел к суданцам. «Мы тоже несколько раз пытались сбежать, — объяснил он им. — Из этого ничего не получится. Нас тогда просто избили». Но суданцы не слушали. Тогда Сумахоро сказал другому сокамернику, что пора будить охрану. Надзиратели подогнали к бараку самосвал и подперли его ковшом дверь камеры.

Тогда суданцы оторвали железные трубы от стен душевой и начали бить ими всех, кто пытался им помешать. Одному заключенному попали трубой в глаз, другой упал на пол с проломленной головой, обливаясь кровью. Между разными группами заключенных завязались драки: сокамерники принялись избивать друг друга обувью, ведрами, бутылками от шампуня и кусками гипсокартона. Канде сказал Сумахоро: «Я не полезу в драку, я — надежда всей моей семьи». Драка продолжалась не меньше трех с половиной часов. Несколько мигрантов начали кричать охране: «Откройте дверь!» Но вместо этого надзиратели только усмехались и подначивали дерущихся, снимая их на свои мобильные телефоны через решетку в двери камеры. «Давай, мочи его! — кричал один из них, просовывая в камеру бутылки воды, чтобы дерущиеся не свалились от обезвоживания. — Если можешь убить, убей!»

Но около полшестого утра охранники ушли, а вернулись уже с полуавтоматическими винтовками. Без предупреждения они открыли беспорядочный огонь через окно душевой и стреляли десять минут без перерыва. «Впечатление было такое, как будто мы на поле боя», — рассказывает мне Сумахоро. Двоим подросткам из Гвинеи-Конакри, Исмаилу Думбуйя и Ауюбе Фофана, прострелили ноги. Канде, который во время драки спрятался в душе, пуля попала в шею. Он пошатнулся, прислонился к стене и рухнул на пол, обливаясь кровью. Сумахоро пытался остановить кровотечение куском ткани. Канде умер через несколько минут.

Через несколько часов приехал директор «Аль-Мабани» Гритли и начал орать на надзирателей: «Вы что натворили? Делайте с ними что хотите, только убивать нельзя!» Заключенные отказались выдать охране тело Канде, поэтому запаниковавшие надзиратели вызвали в качестве переговорщика Сумаха, своего осведомителя. В конце концов охранники договорились с заключенными, что те выдадут им тело Канде в обмен на свободу. «Я, Сумах, открою дверь, а вы выходите, — сказал заключенным переговорщик. — Потом я побегу рядом с вами до ворот». За несколько минут до девяти утра охранники заняли позиции у ворот комплекса с винтовками наизготове. Сумах открыл дверь камеры, в которой сидели триста человек, и скомандовал мигрантам следовать за ним к выходу колонной по одному, молча. Горожане бросили свои утренние дела и с изумлением смотрели, как бывшие заключенные растворяются в узких переулках Триполи.

Как в ливийский плен попал сам Иэн Урбина и его коллеги

На восьмой день в Триполи мы с моей командой сидели и восстанавливали обстоятельства гибели Канде. Мы поговорили с десятками мигрантов, чиновников и гуманитарных работников. У меня сложилось устойчивое впечатление, что сотрудники отеля и приставленная к нам охрана тайком докладывали о каждом нашем шаге властям.

В воскресенье, 23 мая, около восьми вечера я сидел в номере своего отеля и говорил по телефону с женой, когда в дверь постучали. Стоило мне открыть ее, как в номер ворвалось больше десятка вооруженных людей. Один приставил мне ко лбу дуло пистолета и заорал: «На пол!» Мне на голову набросили мешок, а затем принялись избивать руками и ногами, становясь своими ботинками прямо на лицо. Мне сломали два ребра и повредили почки, так что я потом еще долго мочился кровью.

В это время мои коллеги возвращались с ужина неподалеку от отеля. Их водитель заметил слежку и попытался развернуться. Тогда несколько машин внезапно перегородили ему дорогу, из них выскочили вооруженные люди в масках. Нашего водителя вытащили из машины и избили рукояткой пистолета, затем завязали членам моей команды глаза и куда-то увезли. Мы все оказались в комнате для допросов какой-то тюрьмы. Там меня снова избили по голове и ребрам. Я не видел, что происходит, потому что у меня на голове все еще был мешок, но слышал, как похитившие нас люди угрожали моим соратникам. «Ах ты собака!» — орал один из них на нашего фотографа Пьера Каттара и бил его по лицу. Другие угрожающе шептали сексуальные намеки в ухо Меа Долс де Йонг, нашей коллеге-оператору из Нидерландов: «Ну что, хочешь ливийского парня?» Через несколько часов у нас отняли ремни и всю бижутерию и кинули в камеру.

Уже потом, сравнив спутниковые снимки с тем, что нам удалось увидеть в окрестностях места, где нас держали, я понял, что нас отвезли в секретную тюрьму в нескольких сотнях метров от итальянского посольства. Наши похитители представились сотрудниками «Разведывательной службы Ливии» — формально управления в составе «Правительства национального единства», которое заведует в том числе тюрьмой «Аль-Мабани». Но также эта организация связана с вооруженной группировкой «Бригады аль-Наваси». Люди, которые нас допрашивали, хвастались, что они работали вместе еще при Каддафи. Один из них свободно говорил по-английски и заявлял, что проходил обучение в штате Колорадо по американской программе профессиональной подготовки сотрудников тюремных администраций.

Меня поместили в одиночную камеру, где был унитаз, душ, матрас и камера наблюдения под потолком. Кормили меня желтым рисом и водой, которые охранники просовывали в щель в двери камеры. Каждый день меня таскали на многочасовые допросы. «Мы знаем, что ты работаешь на ЦРУ, — говорил один из охранников, приставляя мне к голове дуло пистолета. — В Ливии за это полагается смерть». Для моих похитителей меры, которые я предпринял ради безопасности своей команды, выглядели не более чем дополнительным доказательством моей вины. Зачем мы носим устройства для слежения и копии документов в нашей обуви? Почему у меня в рюкзаке нашли два «потайных устройства для записи» (часы AppleWatch и камера GoPro)? Что за пакет с секретными документами? (На самом деле это был список контактов на крайний случай.)

Тот факт, что я журналист, тоже служил скорее не оправданием, а отягчающим обстоятельством. Мои похитители сообщили мне, что у меня нет права брать интервью у мигрантов о нарушениях прав человека в «Аль-Мабани». «Почему ты пытаешься оклеветать Ливию?» — спрашивали они меня, при этом повторяя: «Ваши люди убили Джорджа Флойда!» В попытках совершить побег я разобрал сливной бачок унитаза в поисках какой-нибудь железки, которой можно развинтить болты на оконной решетке. Еще я постукивал по стене камеры и услышал, как Каттар, наш фотограф, тоже отвечает мне стуком. Это был странно ободряющий звук.

Моя жена во время нашего телефонного разговора услышала начало моего похищения и позвонила в Госдепартамент США. Вместе с их нидерландскими коллегами американские дипломаты обратились к «Правительству национального единства» с просьбой о нашем освобождении. В какой-то момент нас отвели в другую камеру, чтобы записать видео в качестве доказательства того, что мы живы. Наши тюремщики приказали нам смыть кровь и грязь с лиц и посадили за стол, уставленный банками с газировкой и сладостями. «Улыбайтесь, — приказали нам, — и выглядите нормально». Мы должны были делать вид, что непринужденно общаемся, и сказать на камеру, что с нами обращаются гуманно. Затем нас заставили подписать некие документы на арабском с эмблемой «Управления по борьбе с недружественными действиями» и именем генерал-майора Хуссейна Мухаммада аль-Аиба. Когда я спросил, что это за документы, мне в лицо рассмеялись. Кроме того, нам пришлось расстаться со всеми компьютерами, телефонами и наличностью, а также кинооборудованием на 30 тысяч долларов и моим обручальным кольцом.

Этот опыт — ужасный, но, к счастью, короткий — позволил мне изнутри взглянуть на систему бессрочного лишения свободы в Ливии. Я часто думал о многих месяцах, которые Канде провел за решеткой, и их трагическом завершении. Нас вскоре отпустили. Когда я и мои коллеги подошли к двери, один из тех, кто нас допрашивал, подошел ко мне, преградил мне дорогу, положив свою ладонь мне на грудь, и сказал: «Вы можете идти, а Иэн останется тут». Все замерли. И тут он расхохотался, сказав, что просто пошутил. Всего в плену мы провели шесть дней. Нас отвезли в аэропорт и посадили на самолет до Туниса. Как нам объяснили, нас депортируют из Ливии за «репортажи о мигрантах».

* * *

После того, как заключенных из камеры № 4 отпустили, слухи о гибели Канде быстро разошлись по Триполи и дошли до своеобразного лидера мигрантской общины. Этот лидер (он попросил сохранить его имя в тайне, опасаясь ливийских властей) пошел вместе с Балде, двоюродным дедушкой Канде, в полицию, где им выдали копию заключения судебной экспертизы. В этом документе было написано, что имя погибшего неизвестно, а его национальность ошибочно указана как Гвинея-Конакри. По версии властей, он погиб в драке, что лидера общины сильно разозлило. «Это была не драка, — настаивал он в беседе со мной. — Канде убила пуля». Потом они отправились в больницу на опознание тела Канде; его вывезли на каталке, завернутого в марлю, но с открытым лицом. В последующие несколько дней лидер общины и Балде ездили по Триполи, раздавая за Канде его посмертные долги: 189 долларов за хранение тела в морге, 19 за белый саван и 222 за похороны.

Семья Канде узнала о его гибели через два дня. Самба, его отец, рассказывал мне, что долго не мог ни есть, ни спать: «Горе лежит на моем сердце тяжким грузом». Хава родила дочь по имени Каджато, которой уже два года. Она говорит, что ее сердце разбито и она не выйдет замуж снова, пока не закончит траур по погибшему мужу. Жакария не надеется, что убийц его брата накажут. «Все, его больше нет, — говорит он мне. — Был — а теперь нет». Их ферма пришла в еще больший упадок, из-за непрерывных проливных дождей поля постоянно затоплены. Бобо, самый младший из братьев Канде, тоже попытается добраться до Европы. «А что мне еще остается?» — спрашивает он.

После гибели Канде Нуреддина аль-Гритли временно отстранили от руководства тюрьмой «Аль-Мабани», но вскоре восстановили в должности. Еще три месяца представители «Врачей без границ» отказывались посещать тюрьму; Беатрис Лау, глава ливийской миссии организации в то время, заявила: «Постоянные случаи насилия и телесных повреждений, наносимых мигрантам и беженцам, а также прямые угрозы безопасности наших сотрудников достигли неприемлемого для нас уровня». Организация возобновила свою деятельность в тюрьмах только после того, как получила гарантии от ливийских чиновников, что те остановят насилие в тюрьмах. Но уже в октябре власти Ливии при поддержке вооруженной группировки, контролирующей «Аль-Мабани», задержали больше пяти тысяч мигрантов во время облавы в Гаргареше. Многих их них отправили в тюрьму. Через несколько дней охрана открыла огонь по заключенным, пытавшимся бежать. Погибли как минимум шесть человек.

Хосе Сабадель, посол ЕС, потребовал провести официальное расследование гибели Канде, но, похоже, оно даже не начиналось (пресс-служба Евросоюза прислала такой ответ на мой запрос: «Заверения властей Ливии в том, что данные события будут расследованы и им будет дана соответствующая правовая оценка, должны быть подкреплены практикой. Виновные должны понести ответственность. За подобные преступления не может быть никаких поблажек»). Верность Европы выбранному курсу в борьбе с миграцией остается непоколебимой. В прошлом году Италия продлила срок действия своего «меморандума о взаимопонимании» с Ливией. С прошлого мая при поддержке ЕС Ливия потратила как минимум 3,9 миллиона долларов на содержание своей береговой охраны. Еврокомиссия недавно одобрила планы строительства нового «координационного центра спасения на водах» и закупки трех новых судов для ливийской береговой охраны.

30 апреля, вскоре после завершения вечерней молитвы, Балде и еще около двадцати мужчин собрались на кладбище Бир аль-Оста Милад на похороны Канде. Кладбище занимает около трех гектаров на пустыре за электрической подстанцией и двумя большими складами. Здесь хоронят мигрантов, умерших в Ливии, и сейчас здесь больше десяти тысяч могил. Многие из них безымянные. Мужчины произнесли молитву над телом Канде и опустили его в песчаную могилу глубиной не больше полуметра. Затем могилу украсили камнями и залили бетоном. Все хором сказали: «Господь велик!» Затем один из мужчин палочкой вывел на мокром бетоне имя Канде.

Иэн Урбина — директор The Outlaw Ocean Project, некоммерческой организации в Вашингтоне, США, которая занимается расследованиями проблем экологии и нарушением прав человека в Мировом океане.