разбор

Как мероприятие, напоминающее выборы, закрепило господство правящей группы над повседневной жизнью россиян Максим Трудолюбов — о торжестве верхушечного консерватизма

Источник: Meduza

На многих значимых выборах в мире сегодня состязаются не столько идеологии и партийные проекты, сколько ценности — условно «традиционные» и условно «либеральные». Редактор рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов, прочитав несколько исследований о мировых «культурных войнах», пришел к выводу, что российские власти на выборах в Госдуму стремились не столько к политической победе — она была достигнута раньше, — сколько к утверждению своего права и дальше односторонне диктовать обществу социальные нормы.

Кремль, обладая полным административным контролем над всеми назначениями и законодательными изменениями в стране, зачем-то проводил мероприятие, внешне напоминающее выборы. Возможно, это было нужно для демонстрации политического триумфа над оппозицией, но она ведь и так была подавлена — до выборов.

Другая важнейшая цель этой символической процедуры — может быть, самая важная — в утверждении направляемого сверху традиционализма. Выборы должны были продемонстрировать убедительную победу культурно-ценностной программы, над разработкой которой российские политические менеджеры работали много лет. Ради такой цели не жалко и тех немалых ресурсов, которые были вложены в эти выборы.

Контуры этой программы закреплены теперь даже в российской Конституции и официальных документах. В обновленном тексте основного закона, сразу после статьи о правопреемстве по отношению к атеистическому государству СССР, мы читаем о сохранении памяти предков, «передавших нам идеалы и веру в Бога» (ст. 67.2). Там же говорится о браке как о «союзе мужчины и женщины» (ст. 72.1ж).

В недавно опубликованной Стратегии национальной безопасности РФ «попытки размывания традиционных ценностей» представлены как одна из важнейших угроз безопасности страны. Ранее были приняты законы об «оскорблении чувств верующих», о борьбе с пропагандой «нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних», о декриминализации домашнего насилия. Противостоять размыванию традиционных ценностей авторы этих документов хотят, вооружившись «моральным лидерством».

Антиконсервативная революция сверху

Российский официальный консерватизм принципиально отличается от американского, польского и многих других. Почти все культуры рано или поздно проходят через процесс пересмотра отношений между верой и разумом и утверждение верховенства научной картины мира над религиозной. Церковь теряет монополию на объяснение мира — так проходит секуляризация. Россия тоже ее прошла — в советские годы. Но в нашем случае процесс этот был навязан коммунистической властью и проводился силовыми методами: власти закрывали и разрушали места религиозных служб и собраний, реквизировали собственность, преследовали духовенство, наказывали верующих, ломали традиционный уклад жизни, отучали общество от старых гендерных ролей, практически выгоняя женщин на работу.

Искоренить традиционные ценности — настоящие, без кавычек — было трудно. Но после многих десятилетий усилий советские власти в целом с задачей справились. Религиозные сообщества, включая Русскую православную церковь, находились под плотным и унизительным контролем спецслужб, не имея возможности заниматься ничем, кроме «отправления культа». Один из руководителей Совета по делам религий сравнивал РПЦ с «забитой дворняжкой». Общины верующих преследовались, живая традиция передачи веры и жизненного уклада в семьях от поколения к поколению была прервана. К тому моменту, когда российские политики задумались о традициях, живых их носителей в стране почти не осталось.

Консервативная революция сверху

Как в СССР власти силой навязывали обществу модернизацию, так сегодня они силой навязывают обществу традиционализацию. Ирония в том, что в советское время многие из нынешних сторонников традиции из Совета безопасности РФ и других центров власти — по должности будучи сотрудниками спецслужб — занимались преследованием всего, что в СССР от традиции оставалось (так что весь проект выглядит как издевательство над российским обществом и его историей).

Российский религиовед и философ Дмитрий Узланер и его соавторы по сборнику «Постсекулярные конфликты. Дебаты о традиции в России и США» (см. описание в конце текста) называют совокупность сторонников «традиционных» ценностей по всему миру «Интернационалом моралистов» (moralist international).

Узланер пишет о почти зеркальном перевороте в отношениях между Россией и США. Во времена холодной войны «моралистами» выступали американцы. Американские политики видели себя носителями высших, в том числе и религиозных, ценностей, а своих противников с коммунистической стороны фронта они называли «империей зла» — источником разрушительных культурных влияний, бездуховной машиной, уничтожающей религию, традиции и права индивидуума.

Сегодня «моралистами» выступают российские правящие политики. О своих противниках с либеральной стороны фронта, об американцах в том числе, они говорят как об источнике опасных культурных влияний, разрушающих традицию.

Но в западных странах, в отличие от России XX века, секуляризация не была похожа на ковровое бомбометание и длилась столетиями. А партии и движения, стремящиеся вернуть там «традиционные» ценности и старые гендерные структуры, — это низовые гражданские инициативы, связанные с церквями и ультраконсервативными политическими движениями, например с американскими евангелическими церквами или Всемирным конгрессом семей. Российский консервативный поворот, наоборот, искусственно сконструирован сверху и преследует сугубо прагматические цели, связанные с удержанием власти.

Выборы «традиционных ценностей»

После неудачных попыток встроиться в «коллективный Запад» (за которые немалая доля ответственности лежит на западных политиках 1990-х и начала 2000-х) российские политические менеджеры осознали, что в условиях либерально-демократического мира им не удастся добиться тех же привилегированных позиций, какие они занимали в биполярном мире холодной войны.

Но новому антизападничеству нужен был другой, не советский язык. Причем такой, который не подчеркивал бы, а скорее затушевывал обиду правящей группы по поводу ее незавидного положения в глобальном мире. Наполнял бы это разочарование высоким, даже универсальным смыслом. Заимствованный на том же Западе язык антилиберализма подходил для этой цели как нельзя лучше. В частности, помогал найти там же союзников и сочувствующих.

Протесты 2011–2012 годов только укрепили стремление руководства РФ дистанцироваться от либерализма. Усиливать персоналистскую систему власти, сохраняя либерально-демократическую риторику, довольно трудно.

Именно в этот момент понятие «традиционные ценности», до того звучавшее только в выступлениях патриарха Кирилла, стало политическим лозунгом, замечает религиовед Сергей Чапнин в статье для упомянутого выше сборника. Традиционные ценности были представлены обществу в обращении президента Путина к Федеральному собранию в 2013 году. Звучало это так: «Сегодня во многих странах пересматриваются нормы морали и нравственности, стираются национальные традиции и различия наций и культур. От общества теперь требуют не только здравого признания права каждого на свободу совести, политических взглядов и частной жизни, но и обязательного признания равноценности, как это ни покажется странным, добра и зла, противоположных по смыслу понятий».

Это не был результат сложной и длительной общественной дискуссии (в политической сфере эти вопросы не стояли вовсе), а просто повестка, спущенная сверху. Консервативные позиции постепенно закреплялись в российском законодательстве. Этот процесс достиг кульминации в прошлогодних поправках к Конституции.

Российская власть последовательно отстраивала страну от западных обществ, где на протяжении минувших десятилетий шел ровно обратный процесс. Низовые движения за права женщин, за гендерное равенство, за права меньшинств, за освобождение от предубеждений по отношению к преследуемым и непризнанным группам населения после многих лет активизма добивались закрепления отвоеванных норм в законодательстве. Так в этих обществах формировались социальные нормы.

Кремлю было необходимо продемонстрировать нашему обществу и всему миру не только альтернативный выбор, но и то, что его совершает только и исключительно государство.

Нынешнее мероприятие, напоминающее выборы, должно было легитимировать тот факт, что правящая группа теперь полноправно господствует не только в политической сфере (это она делает давно), но и в повседневной жизни граждан.

Что еще об этом почитать

Stoekl K., Uzlaner D. Postsecular Conflicts. Debating tradition in Russia and the United States. Innsbruck: Innsbruck University Press, 2020

В вводной статье к этому интереснейшему сборнику социолог Кристина Штекль суммирует ключевые отличия нынешней «войны культур» от холодной войны. Понятие традиция, по сути, заменило понятие религия, пишет она. Во время холодной войны религиозные консерваторы Запада противостояли вождям социалистического мира — неверующим сторонникам прогресса. Сегодня за прогресс выступают доминирующие на Западе либералы, а сохранение «традиционных» ценностей декларируют в качестве своей программы авторитарные правители «коллективного Востока».

Смолкин В. Свято место пусто не бывает. М.: НЛО, 2021

Исследование Виктории Смолкин (работает в США и записывает свою фамилию без женского окончания), доцента департамента истории и департамента исследований России Уэслианского университета, посвящено перелому в отношениях между советскими властями и Русской православной церковью, произошедшему во второй половине 1980-х годов. Основываясь на архивных документах, Смолкин рассказывает о том, как партийное руководство еще до распада СССР решило сделать РПЦ своим союзником.

Chamberlain L. Ministry of Darkness. How Sergei Uvarov Created Conservative Modern Russia. London: Bloomsbury Academic, 2019

Историк Лесли Чемберлен рассказывает в этой книге историю русского консерватизма времен Николая I. Министр просвещения Сергей Уваров, автор знаменитой триады «православие, самодержавие, народность», как и сегодняшние российские идеологи, создавал официальный консерватизм в ответ на запрос власти, обеспокоенной восстанием декабристов, польским восстанием 1830–1831 годов и влиянием западных революций.