истории

«Поразительный дар — просто быть живым» Интервью Энтони Хопкинса и Оливии Колман о фильме «Отец», где они сыграли папу и дочку

Источник: Meduza

Кинодебют французского прозаика и драматурга Флориана Зеллера «Отец», выдвинутый на шесть «Оскаров», принес статуэтки британской кинопремии BAFTA автору за лучший сценарий — и сэру Энтони Хопкинсу за исполнение главной роли. 15 апреля «Отец» выйдет и в российский прокат. Накануне премьеры кинокритик Антон Долин задал свои вопросы Хопкинсу и сыгравшей вторую центральную роль Оливии Колман. 

— Сэр Энтони, вы играете пожилого человека, страдающего от деменции и теряющего связь с реальностью. Оливия — дочь вашего героя, которая пытается отыскать для него подходящую сиделку. Как вы оба готовились к ролям? Сталкивались ли вы в своей практике с подобными ситуациями?

Энтони Хопкинс: Нет, лично у меня такого опыта не было. Но его отсутствие мне не помешало, насколько могу судить. Это была простая работа — что-то вроде тенниса или даже пинг-понга. Я, правда, сам в теннис не играю… Просто нельзя спрашивать себя «а как я это делаю?», тогда уже невозможно играть. Вы же не спрашиваете сороконожку, как ей удается не путаться в ногах. Так что дело несложное, уж простите, если это звучит высокомерно. Я давно этим занимаюсь.

Оливия Колман: Я тоже никогда не сталкивалась лично с людьми, страдающими от деменции. И никаких изысканий перед началом съемок тоже не проводила. Мне это и не требовалось. В моем случае такое незнание идеально подходило. Ведь и моя героиня впервые в жизни оказалась в подобной ситуации, она не знает, как себя вести. Но сценарий был так прекрасен, что сфальшивить можно было в единственном случае — если бы мы взялись ему противоречить. Мне оставалось следить за указаниями Флориана и за игрой Тони, реагируя предельно естественно на то, что делал он. 

— Зритель ничего не знает о ваших персонажах, но и вы постоянно играете разных людей — то есть, достоверного психологического бэкграунда у героев нет или он очень зыбок. Это помогало вам или мешало?

Хопкинс: Так было проще. Гораздо проще. 

Колман: Сложнее было публике. А мы просто делали то, что нам говорил делать режиссер. Когда пазл складывается, в нарастающем смятении обнаруживается даже свое изящество. Для нас самих это был определенно приятный опыт. 

— Сэр Энтони, мы все знаем, насколько богата и разнообразна ваша карьера. Что нового вам дала роль в «Отце»?

Хопкинс: Это дар, поразительный дар — просто быть живым, жить. Потеря связи со своим осознанием жизни — трагедия. Терять память, переставать понимать, что и кто тебя окружает. Забывать самого себя. Мы все за год изоляции стали острее переживать такие вещи. Человеческое общение затормозилось или прекратилось вовсе. Понадобятся годы, чтобы заново настроить свое восприятие… Особенно молодым. Мне-то 83 года, у меня была прекрасная жизнь. Но, полагаю, нам всем предстоит переоценка ценностей.

Пора понять, как много времени мы тратим на сущую ерунду. Мир наполняется ненавистью, насилием, обвинениями всех во всем. Мы когда-то были умными животными, но нынешнее состояние не назвать иначе, кроме как патологией. Не такие уж мы и умные, видимо. Две тысячи лет сражаемся с тем лучшим, что изобрели — философией, искусством. Мой кот не понимает, что он умрет, но ему хватает ума уважать окружающий мир. А мы завязли в этих бесконечных конфликтах. Так что вернусь к началу моего затянувшегося ответа: главный урок — осознавать ценность того, что нам дано, самой жизни. 

— Можно ли сказать, что это фильм о старении? Что возраст дал вам обоим как актерам?

Колман: Лично я чувствую, что мне повезло. Чем я старше, тем лучше роли, которые мне предлагают. Конечно, с возрастом кое-что меняется. Я, как и все мои подружки, больше не влезаю в одежду, в которую хотела бы влезать. Это, впрочем, не чисто женская, а и мужская проблема тоже. Зато я стала увереннее в себе, хоть по-прежнему это не распространяется на незнакомых людей. Живу немного отшельницей, редко выхожу на люди. Но, может, то же самое бы случилось, если бы я не была актрисой? Не знаю.

Старость груба и зла, в этом я уверена. Она не для слабаков. Тем не менее, с годами я чувствую себя сильнее. И даже об ошибках не жалею, они многому меня научили. Я выучила морщины вокруг моих глаз, я горжусь своей сединой. Смотрю на тех, кто старше, и учусь у них, надеюсь стать такой, как они. Например, как Тони! В любом случае, я благодарна за годы, которые прожила. 

Хопкинс: А я рад, что больше не молод. Чудесная свобода! Это позволяет сохранять прекрасное расположение духа. Главное — не терять чувства юмора в мышлении и речи. Постоянно твержу молодым об этом. Актеры порой такие тревожные… Шучу с ними, подтруниваю, говорю, что не надо принимать все вокруг так серьезно.

— Оливия, вы не раз говорили, что вам трудно даются эмоциональные роли. Как вы справились с этой?

Колман: Не совсем так. Мне бывает трудно сдерживаться, если роль эмоциональна, но «Отец» этого не требовал. Наоборот, я могла себе позволить показать эмоции. Так было проще — не прятать тяжесть от чувства потери самого близкого человека, которого ты на глазах у всех теряешь. Вообще мне сложнее всего сыграть женщину, которая «ничего не чувствует». Но здесь было иначе. Никаких отчетливых правил.

Мы были свободны, играя этих персонажей. Мы продолжаем твердить, как легко это было, и я осознаю, как странно это звучит — с учетом сложной темы, — но в самом деле, определяющим фактором была наша свобода и чудесные люди вокруг. Одна из лучших работ, что у меня были, хоть иногда я и плакала. Но слезы — путь к катарсису. После завершения дубля мы сидели вместе и спрашивали друг друга: «Ну, ты как? Может, чаю тебе налить?». Смеялись, болтали — это было прекрасно. 

Хопкинс: Могу добавить только одно. У актера два мозга, две личности. [В фильме] я издеваюсь над дочерью, наказываю ее, говорю грубости, — и смотрю на это со стороны; этих оскорблений хватило бы, чтобы довести до слез кого угодно, а сдержанность [героини] Оливии заслуживает уважения. Она сдерживается до самого конца, а потом ей не хватает сил, она срывается. Работа Оливии — что-то потрясающее, в полном смысле слова чудесное.  

— Для фильма на такую болезненную тему «Отец» довольно-таки успешен — и коммерчески, и по части премий. Что вы об этом думаете?

Хопкинс: Ничего. Если успех и есть, вряд ли он объясняется темой. Но знаете, когда я снимаюсь в фильме, мне безразлично, что подумает публика. Предсказать ее реакцию невозможно. Может быть, будет успех, а может и провал. Если бы я думал об этом, то ушел бы из актеров в маркетинг. 

— Премии вас обоих тоже особо не волнуют? У вас их предостаточно, но «Отец» принес новые статуэтки и номинации. 

Колман: Я просто хочу делать хорошую работу и получать от этого удовольствие. Конечно, хочется, чтобы и другим мой труд доставлял удовольствие. Если за это дают приз — что ж, это большая честь, это приятно. Но мне и так повезло, если больше наград не будет — обойдусь! Если приз дают кому-то другому — значит, он или она заслуживают этого больше, чем я. Может, я так говорю из-за того, что моя собственная карьера сложилась хорошо, постучим по дереву. Все, что мне нужно для счастья, — продолжать сниматься. Дадут мне еще один приз — отказываться не стану. Однако работаю я не ради этого. Я работаю потому, что не могу не работать. 

Хопкинс: В себе я постарался развить что-то вроде безразличия к вопросу призов. Не цинизм, а философское равнодушие. Подсознательно мы отделяем хорошее от плохого и хотим, чтобы с нами случалось только хорошее — но все это чрезвычайно условно и относительно. Так что хотят восхвалять меня — ну и прекрасно. Хотят критиковать? Их право. Я не могу ничего с этим сделать. На меня никак не повлияет тот факт, что за какую-то роль я получу награду. Я тут вообще ни при чем, речь не обо мне, а о моей работе.

Так было не всегда, когда-то я был амбициозным юным артистом… Значит ли это, что сейчас я достиг счастья? Пожалуй, нет. Но, повторюсь, я рад, что перестал быть молодым. И скажу искреннее спасибо, если получу приз. Это и важно, и неважно. Все в жизни ужасно важно и, вместе с тем — совершенно неважно, поскольку однажды все это уйдет навсегда. Мир бурлит вокруг нас, он полон людей, радостей, гнева. Но придет день, когда это исчезнет, и другие займут наши места.