истории

«Мы же далеко от Москвы, кому мы нужны» Как власти Карачаево-Черкесии постарались не заметить всплеск смертей от коронавируса — так, что взбунтовались даже местные единороссы

Источник: Meduza

Официальная статистика коронавирусной эпидемии в Карачаево-Черкесии выглядит оптимистично. И абсолютная, и относительная смертность — самая низкая в регионе, а провластные СМИ показывают картинку из образцового госпиталя с прекрасно экипированными врачами и довольными пациентами. Многие жители республики уверены, что статистика эпидемии в регионе значительно занижена и в реальности происходит катастрофа. При этом самой громкой оппозицией местным властям зачастую оказываются члены партии «Единая Россия»: например, 1 июня 2020 года бывший депутат республиканского парламента, единоросс Ахмат Эбзеев написал обращение к Путину, в котором сказал, что счет умершим пошел на сотни, госпитали переполнены пациентами и недоукомплектованы врачами, и призвал оказать республике федеральную помощь. По просьбе «Медузы» журналист Владимир Севриновский отправился в Карачаево-Черкесию и поговорил с врачами и участниками протестов.

Все материалы «Медузы» о коронавирусе открыты для распространения по лицензии Creative Commons CC BY. Вы можете их перепечатать! На фотографии лицензия не распространяется.

Карачаевск

Коротко стриженный человек с комплектом вещей в бумажном пакете сидит ссутулившись на оранжевой клеенке в коридоре районной больницы. К лицу тянется пластиковая трубка от кислородного аппарата. Вот уже два часа он ожидает госпитализации с ковид-пневмонией. Посреди коридора на пол наклеен листок бумаги с надписью «Красная зона».

— Вот здесь «нормальная» зона, — говорит Борис Хасанов, участковый терапевт и по совместительству врач скорой помощи. Он делает шаг через бумажку и заканчивает:

— А здесь — «красная».

Если дойти до конца коридора в «красную» сторону, справа будет кабинет компьютерной томографии. С утра возле него толпятся десятки людей с подозрением на коронавирус. За направлением на КТ они должны зайти в приемную в «безопасной» зоне, которую от коридора отделяет распахнутая дверь. Сейчас сквозь нее за больным присматривает ночная смена: Борис, медсестра, рентген-лаборантка и санитарка. Все — в негерметичной одежде и масках, без защитных очков. Рядом с дверью, над раковиной висит плакат с фотографией младенца и подписью: «Человеческая жизнь бесценна».

— Что дали, то и носим, — пожимает плечами санитарка Татьяна Науменко. — Два врача осталось, две санитарки и три медсестры. Если заболеем, оголится и приемный покой.

— Я не боюсь, — улыбается медсестра Рюзана Чораева. — Уже переболела в начале июня.

— Я 20 дней назад потеряла здесь сына, — глухо добавляет Татьяна. — 46 лет ему было. Мне уже ничего не страшно. Мне больше шестидесяти пяти, имею право уйти на карантин, но я пост не покидала. Людей спасала, а сына не смогла.

— Несколько смен назад наш хирург заболел, — рассказывает рентген-лаборант Елена Стасевская. — Позвонили в госпиталь, а там говорят — только через министра. И родственники сами по своим каналам выбили место. Когда первые заразились, они чуть не драться лезли, грозили врачам судом за такой диагноз. Сейчас паника другая — боятся умереть. Объясняешь, что если нет симптомов, лучше сюда не идти, но люди не слышат. Все хотят обследоваться, многие по два-три раза приходят.

Респиратор с клапаном есть только у Бориса Хасанова.

— Мужчина подходил, штук 5–6 дал, — объясняет он. — Вижу, говорит, что на вас ничего нет. До того, как три дня назад благотворители приехали, я комбинезоны стирал, замачивал и второй раз надевал. Маски сами покупали или делали из марли. Руководство говорило — у всех же есть сестры, жены, они разучились шить? Мы же должны быть защищены. Если и нас не будет, все уже, некому лечить. Крупнейший район республики остался без реанимации. У меня самого мама заболела. Сестренка младшая затемпературила, жена. А мой тест отрицательный, никаких симптомов. И все же в душе чувство, будто я виноват. У всех медиков дома родные болеют.

— Федеральные деньги на нас не выделили, — рассказывает Рюзана. — Говорят, их дают только скорой помощи. А нас финансируют вроде как по 415-му приказу. Доплачивают по спискам, рассчитанным по часам.

— Я получила 8800 за май месяц, — говорит рентген-лаборант.

— А я — 6800 за месяц в этом ковиде, — добавляет Татьяна. 

— За переработку никаких доплат, — подытоживает Борис. — Я тут всю ночь дежурю, а утром с головной болью и красными глазами иду в поликлинику принимать больных.

Наконец подъезжает скорая. Хасанов надевает синий защитный костюм и выводит к машине больного, сидевшего в коридоре.

— Везу его в Черкесск, — заключает он. — Больше докторов нет. Этот пост останется пустым.

Районный инфекционист Карачаевского района Лейла Батчаева выступала и в инстаграм-стриме дагестанского журналиста Руслана Курбанова (16 мая в эфире у Курбанова министр здравоохранения Дагестана заявил, что в республике одних только медиков от коронавируса умерло не менее 40 человек, что резко расходилось с официальной статистикой; после этого скандал с замалчиванием реальной ситуации с коронавирусом в Дагестане вышел на федеральный уровень, пришлось вмешаться лично Путину), и на круглом столе правозащитника Андрея Бабушкина.

А 9 июня ютьюб-канал «Черный куб» опубликовал ее собственные данные по заболеваемости в регионе. Они многократно превышали официальные цифры. По словам Лейлы, на 11–12 мая подтвержденных диагнозов в Карачаевском районе было около 180 — хотя в официальной статистике оперативного штаба по Карачаево-Черкесии их значилось только 26. Это означало занижение почти в семь раз. Дальше учет она не вела, поскольку сама заразилась и ушла на больничный.

— Сведения о районе мы отдавали достоверные, в полном объеме. Тестирование было поставлено четко, — заверяет она корреспондента «Медузы». — Да, мы слышали официальную статистику. Но как я могу, будучи врачом во время пандемии, еще и разбираться, почему она не соответствует [действительности]? Из средств защиты у каждого сотрудника был хлопчатобумажный костюм типа «Алмаз-1» и по респиратору на человека — тогда как только на одну 24-часовую смену их нужно четыре. Каждый день кто-то из персонала заболевал, а число пациентов росло.

После эфира в программе «Черный куб» Лейлу вызвали на допрос в региональный Центр по противодействию экстремизму (ЦПЭ).

Черкесск

Вечером 13 июня представитель «Черного куба» выложил в инстаграм аудиозапись с технически измененным голосом, в которой призвал не собираться на митинги и заявил, что «на данный момент нам ничего не угрожает».

— Мы не оппозиция, мы критикуем всех, — возмущается в разговоре с «Медузой» один из участников редакционной команды «Черного куба», который предпочитает сохранять анонимность. — Мурат Токов, наш ведущий, — член партии «Единая Россия». Когда мы выступали против коммунистов, про нас говорили, что мы продались власти. Теперь же местная власть пытается нас выставить так, будто мы ради меркантильных целей пытаемся ее опорочить, свергнуть [Рашида] Темрезова (главу Карачаево-Черкесской Республики, — прим. «Медузы»). А мы в конце марта обращались к народу, чтобы они не верили фейкам с вотсапа. Когда глава [республики] призывал не паниковать, загрузили у себя его публикацию. Нам писали: «Почему вы за врачей не вступаетесь?» Я объяснял: если начнется шумиха, придет проверка — и это помешает Минздраву.

Одновременно с Лейлой Батчаевой сотрудники ЦПЭ допросили основателей «Черного куба» Мурата Токова и Владимира Биджиева. В доме Мурата провели обыск. Следственный комитет возбудил против них уголовные дела по статье 207.1 УК РФ.

А 17 июня в республику прибыл десант врачей из Башкортостана. Представитель «Черного куба» уверен, что это связано не с внезапной вспышкой эпидемии, а с тем, что власти уже не способны и дальше замалчивать реальное положение дел в республике: «Месяц назад надо было помощь звать. Теперь врачи из Уфы приехали. А против нас возбудили уголовное дело. Знаете, сколько нас звали в села: „Придите, мы дорогу перекроем“. Мы их успокаивали. Говорили — собирайте подписи. А теперь нас судят по одной статье с дагестанцами, которые распространяли фейки о вертолетах, распыляющих вирус».

В тот же день, когда в республику прибыли врачи из Уфы, 17 июня, анонимный инстаграм-аккаунт kremlin_russian опубликовал видео о ситуации с коронавирусом в Карачаево-Черкесии. В нем осуждались «Навальный и прочие», которые создали в республике «большую панику» «для разрешения собственных политических интересов и извлечения финансовой выгоды». Вокруг большого портрета Навального располагались портреты «прочих», в том числе одного из основателей «Черного куба» Мурата Токова. Закончив разоблачать «дезинформаторов», авторы ролика показали кадры из республиканских ковид-госпиталей с благодарными пациентами и деловитыми врачами в образцовых костюмах.

Ковид-госпиталь на базе республиканского противотуберкулезного диспансера действительно выглядит очень продвинутым — особенно на фоне Карачаевской центральной городской и районной больницы (ЦРГБ). Врачи надевают два слоя защитной одежды, прикрепляют к ней перчатки и бахилы скотчем, не боясь порвать одноразовые материалы. При выходе из «красной зоны» каждого опрыскивают дезинфицирующей жидкостью, в просторном шлюзе лежат обеззараженные маски. О неблагополучной ситуации в республике говорит лишь почти полное отсутствие свободных коек и то, что женщин приходится класть в мужские палаты.

Амин Мамхягов — анестезиолог-реаниматолог. В этом ковид-госпитале он работает с самого начала пандемии и сейчас занимает должность начальника медслужбы.

— Случаев заражения врачей у нас нет, — рассказывает он корреспонденту «Медузы». — Хотя поток больных огромный. Мы открывались на 85 коек, сейчас расширились до ста. Через наш госпиталь прошло 370–380 пациентов. Около 25% попадают в реанимацию. Погибло где-то 15 человек.

Всего в карачаево-черкесских ковид-госпиталях с начала пандемии, как заявила на круглом столе «Санитарно-эпидемиологическая ситуация в КЧР» заместитель министра здравоохранения республики Динара Камурзаева, к 16 июня погибло 118 человек. Она добавила, что обеспечение аппаратами КТ в республике вдвое больше нормативной потребности, а вопрос снабжения медиков средствами защиты «остро не стоит вообще».

При этом, согласно официальной статистике по данным сводного сайта стопкоронавирус.рф на 22 июня, от коронавирусной инфекции в Карачаево-Черкесии за все время эпидемии умерло девять больных. Такая огромная разница между заявлением представителя республиканского Минздрава о смертности в ковид-госпиталях и федеральной статистикой объясняется тем, что большинству умерших коронавирусная инфекция указывается не основной причиной смерти, а сопутствующим заболеванием. Так, согласно сводке, опубликованной 20 июня газетой «День республики», за сутки в инфекционных госпиталях скончались четыре человека со средним возрастом 60 лет. Официальной причиной смерти во всех случаях стали «тяжелые хронические заболевания».

— Непосредственно от ковида погибают люди, у которых произошла резкая массивная инвазия. У больного без всяких хронических заболеваний, других историй, — сообщил на том же круглом столе руководитель регионального сосудистого центра КЧР и брат главы республики Марат Темрезов. — А если он потенциировал, то человек погибает от другой болезни.

Вопреки этому утверждению, в методических рекомендациях Минздрава РФ сказано, что для посмертного диагноза «при наличии нескольких заболеваний (легкое или длительно сохраняющееся состояние и более тяжелое состояние, по поводу которого больной получал помощь) в качестве основного должно быть выбрано более тяжелое состояние». Тем не менее расплывчатость этой формулировки оставляет возможности для манипуляции статистикой.

Учкекен

Первая связанная с эпидемией резонансная акция протеста в республике прошла 8 июня в крупном селе Учкекен, столице Малокарачаевского района. Участницы — в пикетах участвовали только женщины — держали плакаты «Спасите КЧР» и «Салпагарова, уходи» — с призывом к отставке главврача районной больницы Лейлы Салпагаровой. На следующий день у здания районной администрации собралось несколько десятков человек. К ним вышли глава района и министр здравоохранения. После переговоров главврача Малокарачаевской ЦРБ Лейлу Салпагарову отстранили от должности. Оперативный штаб распорядился создать укомплектованные всем необходимым дополнительные выездные бригады и неснижаемый запас препаратов для лечения на дому, увеличить количество тестов на COVID-19 в районе до 200 ежедневно, заключить договор о бесплатной КТ с медицинским институтом в Кисловодске. Прошла очередная прокурорская проверка (предыдущая показала ненадлежащее обеспечение персонала средствами индивидуальной защиты).

Сейчас Малокарачаевская ЦРБ снабжена СИЗ гораздо лучше, чем Карачаевская. У входа в «зеленую» зону дежурят медики в защитных костюмах с респираторами, измеряющие температуру посетителей. О недавней вспышке инфекции напоминают лишь свидетельства родственников умерших.

— 26 мая отцу стало плохо, — рассказывает корреспонденту «Медузы» участница схода у администрации Римма Апакова. — Скорая приехала, сделали уколы. Он чуть притих и 10 минут спустя скончался. Через день после похорон мама тоже слегла. Стала задыхаться. КТ показала поражение легких на 40 процентов. Помощи ей не оказали, отправили ночью домой. Даже лекарства мы сами купили. Родственница по знакомым кислород достала, привезла, и до утра она с ним просидела. В больнице сказали — «ждите очереди на госпитализацию, мест нет». На следующий день через знакомых в Черкесске я договорилась о месте. Маму увезли. Через полтора дня она скончалась. В три часа ночи мы ее похоронили в черном пакете. Справку о смерти получила только через девять дней. Там значились инфаркт и COVID-19. У брата температура 39,5 была, тоже никто не помог. Почти на 20 тысяч мы лекарства приобрели, я ему дома уколы делала. После пикетов с госпитализацией стало лучше, КТ теперь делают бесплатно.

Ковид-госпиталя в селе нет, тяжелых больных увозят в другие районы, а остальных лечат на дому выездные бригады — тоже полностью оснащенные. Впрочем, и здесь не обходится без проблем.

— Больных много, не успеваем. Ненадолго госпиталь открывается, а потом опять мест нет, — рассказывает «Медузе» водитель скорой помощи Азретали Лепшоков. — Умирает много людей. Но тут еще ничего. Транспорт обеззараживают. А возвращаться из других районов порой приходится в недезинфицированной машине. В Правокубанке (ковид-госпиталь Карачаевского района, — прим. «Медузы») вообще дезинфекции не было. У нас два водителя заболели, все восемь фельдшеров заболели. Трое выздоровели, уже вышли на работу. Я сам не знаю, болел или нет. В последний раз обследовался 20 дней назад, потом стало некогда. Симптомы были, лекарства принимал. Температура уже 2–3 дня как спала. Работаю, народу надо помогать.

На смену заболевшим приходят волонтеры. Многие предпочитают оставаться анонимными.

— Мою машину не снимать! — командует седой бородач, увозя медиков на роскошном внедорожнике. Некоторые прячут лица — они работают втайне от родных.

— В инстаграме увидел объявление, что требуются медики, — рассказывает корреспонденту «Медузы» волонтер, также пожелавший остаться неизвестным. — Врачи взяли удар на себя, вышли против танка с одной саблей и сделали свое дело. Сейчас большинство из них с этим серьезным заболеванием. Так что их работа героическая. Им памятники ставить надо. До вечера занимаюсь медициной, после 8–9 — своей работой. Сейчас все хорошо, всего хватает. Помогают ребята, имена которых мне неизвестны. Нам не до митингов. Я против массовых скоплений людей. Сейчас не такая ситуация, чтобы митинговать. Надо сконцентрироваться, как на войне. Если не могут помочь, пусть не мешают. 

Через дорогу от больницы в Учкекене стоит районный суд. Перед ним на скамейке ждут четыре участницы недавних протестов. Пристав по очереди приглашает их внутрь.

— Больше всего меня злит перекладывание вины на народ — мол, он сам виноват. Как всегда, — говорит корреспонденту «Медузы» Тамара Хасанова, организатор акции. — Я три месяца на свадьбах не была и не слышала о них, на похороны с мая не ездим, соболезнуем по телефону. Я не выдержала тревожности в общих чатах. Мы вышли на одиночные пикеты. Просили спасти нашу республику. У меня умирали родственники, друзья, а скорая все время была занята. Карантина не было. В чатах медиков КЧР постоянно стоял клич — ребята, возвращайтесь со всей России, мы тут погибаем, не справляемся.

Тамара живет в Кисловодске, но постоянно сидит в соцсетях родного села — Джаги. По ее словам, люди там болеют целыми улицами.

— Мы хотели, чтобы нас спасли как Дагестан, — соглашается с Тамарой другая участница пикета, Фатима Биджиева, тоже уроженка Джаги. — Мы же далеко от Москвы, кому мы нужны. А это в судебное дело перешло. Но люди благодарят. Раньше болезнь скрывали как оспу, перешептывались.

— Плачут еще из-за того, что родственников приходится хоронить не в саване, а в мешке, как котенка, — добавляет Тамара. — Говорили: мы стариков не пустим в госпиталь, чтобы их привезли в мешках. Будем лечить дома. Когда в мае полыхнуло, началась паника. Главное мое требование было — дать статистику в Москву, чтобы нам помогли как соседнему региону после того, как они озвучили реальные данные. Когда с 20-х чисел мая пошел мор, я начала писать в администрацию президента. В ответ сообщали, что мое обращение направлено в правительство КЧР. А оно молчало. Лишь однажды из Минздрава написали, что мои претензии беспочвенные. («Медуза» не получила ответа на запрос об интервью с представителями Министерства здравоохранения Карачаево-Черкесской Республики.)

Из суда выходит мать Тамары в маске с разноцветными стразами. Ее оштрафовали на пять тысяч рублей. Женщины покупают в ближайшем киоске мороженое, едят в ожидании новых вызовов от приставов.

— После митинга и схода у администрации на меня началась атака в инстаграме. От пабликов, которые рассказывают, как у нас все благополучно, — продолжает Татьяна. — Covid_19_kchr_09 выставил фотографии моих несовершеннолетних детей с просьбами вразумить родителей. Потом, правда, убрал. Много было анонимных угроз, проклятий. Зато сейчас каким-то чудом начали появляться врачи. Народ встрепенулся, у благотворительных фондов прибавилось ресурсов. Лекарства, добровольцы, штабы есть в каждом селе. Сейчас в Учкекене мирно и тихо.

Трех участниц акции протеста у здания администрации Учкекена в итоге оштрафовали. Сама Тамара Хасанова, по ее словам, обнаружила в документах дела свою поддельную подпись под протоколом. Суд назначил почерковедческую экспертизу.