истории

«У нас по-прежнему очень грубые и банальные нарушения» Вячеслав Фетисов — о причинах отстранения России от Олимпиады и о том, как ей туда вернуться

Источник: Meduza

Всемирное антидопинговое агентство (ВАДА) 9 декабря на четыре года лишило Россию права принимать участие в крупнейших международных соревнованиях, включая Олимпийские игры и чемпионаты мира. Российские спортсмены смогут выступать только в нейтральном статусе, без национального флага и гимна. Причиной санкций стало обнаружение следов манипуляций и подмены проб за 2012−2015 годы в базе данных Московской антидопинговой лаборатории. О том, что происходит с допингом в России, «Медуза» поговорила с депутатом Госдумы и олимпийским чемпионом по хоккею Вячеславом Фетисовым, который с 2002 по 2008 год руководил сначала Госкомитетом, а потом Федеральным агентством по физической культуре и спорту.

— Многие российские политики связывают отстранение России от соревнований с «антироссийской истерией». Вы разделяете это мнение?

— В том, что у нас происходило последние три года, разбирались эксперты мирового уровня. Судя по тому, что они получили при передаче данных [Московской антидопинговой лаборатории], у нас серьезные проблемы. У нас есть шанс опровергнуть [обвинения] в [Спортивном] арбитражном суде, доказать, что [они] не имеют под собой никакой почвы. Но я рассуждаю исходя из того, что больше всех страдают невиновные спортсмены. Для них это судьбоносное решение, которое повлияет на всю дальнейшую жизнь.

— Почему после Олимпиады-2018 в Пхенчхане, на которой наша сборная уже выступала под нейтральным флагом, не было сделано все для того, чтобы подобного не повторилось?

— Мы вернули [ВАДА] ту базу данных, которую должны были отдать еще перед Пхенчханом. Она была арестована. Так что ничего нового не произошло. Это не я принимал решение, у меня нет информации о том, что там происходило. Хотя разобраться должен был, например, парламент нашей страны. Но те парламентские слушания, которые были назначены, отменялись — к сожалению. Хотя для кого-то — к счастью.

— Как вы думаете, кому было нужно что-то менять в базе данных московской лаборатории?

— Ну откуда я знаю? Я не понимаю, что там поменяли, зачем это поменяли и, естественно, не понимаю, кому это могло быть выгодно. Мне кажется, если бы мы ни в чем не сомневались, то, наверное, надо было эту базу не арестовывать, а сразу ее отдать. Наверное, не было бы вопросов, которые мы сегодня обсуждаем. [Зачем] было столько времени ее держать и попасть вот в эту историю — мне это непонятно.

— После отстранения России много разговоров о патриотизме. Боксеры объявили о том, что они — патриоты, поэтому на Игры под нейтральным флагом не поедут. Боксер Михаил Алоян добавил, что они поедут, только если Путин скажет. Как вы к этому относитесь?

— То есть, они хотят [сказать], что наши хоккеисты, которые выиграли Олимпиаду в нейтральном статусе, — не патриоты? Вся страна за них болела, тысячи мальчишек пошли на хоккейные площадки, хотят быть Гусевыми и Капризовыми — и они не патриоты? Я думаю, что не совсем корректно — особенно спортсменам — об этом говорить. Если судьба таким образом распорядилась, и не ты виноват, что у тебя сегодня такой непростой выбор, я бы, как человек, всю жизнь проживший в спорте, порекомендовал ребятам слушать свое сердце — никого не спрашивать и принимать решение, учитывая, что им с ним предстоит жить всю жизнь. Я точно знаю, что многие спортсмены, которые в силу разных обстоятельств — травм, болезней и так далее — пропускали Олимпийские игры и ни разу не сумели пережить радость олимпийского праздника — до сих пор сожалеют об этом.

— А как вы думаете, почему для спортсменов так важно мнение Путина? Почему они говорят: «Если Путин скажет — мы поедем»?

— Владимир Владимирович сам спортсмен, он пользуется огромным уважением у всех наших ребят и девчонок, которые занимаются спортом. Он — авторитет, какие могут быть вопросы? Но мне кажется, что в прошлый раз, перед Южной Кореей, когда начались все эти крики с парламентских трибун и так далее, он дал очень правильный посыл: что, мол, успокойтесь, нужно понимать судьбу и жизнь спортсмена, пускай сами принимают решение.

— Многие спортсмены, дисквалифицированные за употребление допинга, теперь занимают различные позиции в госструктурах — от министерства спорта до Госдумы.

— Давайте я не буду это комментировать. Я понимаю, что вы хотите от меня услышать, но это мои коллеги.

— Вы долгие годы изнутри наблюдали за тем, как работает российский спорт. До этого много лет вы провели в НХЛ и видели, как функционирует американская спортивная система. Может, проблема в том, что в России государство играет слишком большую роль в спорте?

— Без государства в нашей стране сложно создать инфраструктуру. У нашего бизнеса пока вкладываться в это желания нет — тем более, и закон ему в этом плане не помощник. У нас исторически так сложилось, что государство является главным плательщиком всего — и зарплат спортсменов, и полного их обеспечения. И понятно, что государство несет ответственность за все, что связано с развитием спорта, в том числе за антидопинговую политику. Это даже прописано в должностных обязанностях министра спорта.

У нас есть целое министерство, которое отвечает за все, что происходит в спорте — и это тоже нам предъявляют, потому что в большинстве стран мира федерации — главные по развитию спорта. В Америке федерации [живут] за счет взносов, за счет спонсорства больших компаний, которые получают [за это] привилегии в налоговой сфере. Контролируется все обществом — [в такой ситуации] государству сложно предъявлять претензии, так как оно ни к чему прямого отношения не имеет. Спорт — демократичная вещь, во всех своих проявлениях.

В свое время, когда я руководил российским спортом, мы стали частью мирового спорта, участвовали в формировании [его] политики, доказали, что являемся цивилизованным государством. Если бы мы не соответствовали стандартам, нам не дали бы права проводить Олимпийские игры. Хотя в 2002 году, когда я пришел, был такой же бардак, как и сейчас. Мы планировали потихоньку передавать полномочия вместе с деньгами тем федерациям, которые уже имеют и нормальную структуру, и команду, и понимают свою ответственность за развитие спорта в стране.

Но, к сожалению, [после меня] пришли другие люди, которые, наоборот, все под себя подмяли — в том числе и федерации, и Олимпийский комитет. Не совсем разбираясь в том, что делают, они пошли совершенно другим курсом — ужесточения вертикали контроля со стороны государства.

— Вы имеете в виду Виталия Мутко, который сменил вас на посту руководителя российского спорта?

— Конечно, а кого еще? Он же рулил спортом. [Он], кстати, сказал, при вступлении в должность, что все, что было до этого, — это глупости, а он знает, как все должно работать, у него есть команда, стратегия и понимание. Человек совершенно не спортивного образования, он, оказывается, знал, как работает мировая система. Ну, мы все пожелали ему успеха — и мы имеем сейчас то, что имеем.

— Это то, что называется «советские традиции управления»?

— С приходом Виталия Леонтьевича вертикаль стала хуже, чем в «совке». Все меньше и меньше слушают профессионалов, все больше — чиновников. В Советском Союзе был Госкомспорт, где работало от полутора до двух тысяч человек, насколько я помню. Руководили сплошь комсомольские лидеры, но 99,9% людей, которые там работали, были заслуженными тренерами, заслуженными мастерами спорта, заслуженными врачами, массажистами и так далее. То есть спортивными деятелями, которые имели опыт и понимание того, как все функционирует. Я это точно знаю — у меня теще 83 года, она работает в спорте и сейчас, и работала в то время, и говорит: «Да, они были управленцами, но с нами советовались». Именно спортивные деятели были основными докладчиками на заседаниях и советах. И руководители принимали решения с подачи профессионалов. Я считаю, это была замечательная система. Спорт — та отрасль, которая требует понимания деталей и нюансов. Не думаю, что обычный управленец, не будучи спортсменом или тренером, сможет их понять. Нюансы и определяют чемпионов.

— Но про допинг в советское время тоже много разговоров. Что из этого правда?

— У нас допинг был — это название моей страны и команды на груди. Здоровый сон, 11 месяцев в году на базе, тренировки до умопомрачения — по четыре раза в день в период подготовки. Еще допингом у нас был женьшень и другие природные вещи, которые привозили из Сибири, чтобы мы как-то могли восстанавливаться. В хоккее непонятно, что стимулировать — то ли координацию, то ли быстроту, то ли силу, то ли сообразительность, то ли прозорливость. Нет такого допинга, никто его еще не придумал. Обо всем остальном я не могу знать и комментировать.

— В те времена, когда вы руководили российским спортом, насколько серьезна была проблема допинга?

— Я же принял спорт, когда в 2002 году мы опозорились на Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити, где были не только допинговые скандалы, вплоть до того, что хотели оттуда уехать, обидевшись на всех. Мы в 2002 году не участвовали ни в разработке документов, не платили взносы, не участвовали ни в каких рабочих группах — были изгоями, которые сами себя устранили от работы в этом [антидопинговом] направлении. Мне удалось вернуть [Россию в процесс], я не только стал президентом Конвенции сторон ЮНЕСКО в борьбе с допингом, но и возглавлял три года подряд комитет спортсменов Всемирного антидопингового агентства — это избираемая должность, когда спортсмены мира [выражают свое доверие] уважаемому человеку, у которого безупречная репутация.

Так что, да, проблемы были — они и будут в дальнейшем, но все зависит от того, насколько ты как руководитель понимаешь проблематику, насколько ты просчитываешь все риски. Человеческий фактор никто никогда не отменял. Кстати, единственный, кого я выгнал из Росспорта, как раз отвечал за допинг. К сожалению, [ушел он] не по статье, а по собственному желанию. Этот человек потом много чего натворил в нашей истории.

— Кого вы имеете в виду?

— Ее зовут Паршикова Наталья. Она возглавляла управление, которое занималось наукой и антидопингом.

— Что она натворила?

— Додумывайтесь сами.

— Из ваших предыдущих слов можно сделать вывод, что бывший министр спорта Виталий Мутко — главный виновник произошедшего. Почему он тогда по-прежнему работает в правительстве?

— Вывод может делать любой. Но я не прокурор. Я могу сказать, что в нашей стране министр спорта — любой министр — по должностным обязанностям, по тому, что прописано в министерском положении, отвечает за все, что происходит в спорте. В том числе — за антидопинговую политику. Но напрямую я никого обвинять не хочу, это неправильно.

— А президент страны Владимир Путин несет какую-либо ответственность за произошедшее?

— При чем тут он? Он старается ситуацию постоянно каким-то образом исправить. Какая его вина?

— Но именно он назначил Виталия Мутко…

— Мало ли кого он назначил, ну что мы, какие-то глупости говорим — назначил, не назначил. Президент старается в этой ситуации вытащить все, что кто-то там накосячил, при чем тут он. И, между прочим, Мутко назначил не Путин, а Медведев, чтобы вы понимали, в 2008 году. Так что не совсем правильно. А остальное — додумывайте сами.

— Зачем России вообще нужно, чтобы ее спорт обязательно был успешен на международном уровне?

— Спортивные кумиры нужны, они пример для молодых ребят в воспитательном плане. Но, мне кажется, государство не должно отчитываться медалями и общекомандным зачетом за развитие спорта. Это такая гипертрофированная история, которая [идет] еще с Совка. Какая разница, было бы у нас 13 медалей в Сочи или восемь, или десять? Наверное, государство должно отчитываться перед людьми именно созданием условий — желательно, по всей стране одинаковых. Бесплатными занятиями спортом всех детей — безотносительно видов спорта. Хорошей зарплатой детских тренеров, которые будут получать деньги не за результат, форсированный в детстве, а за работу с детьми. Мы немножко не туда пошли в этом плане. Статистика тоже важна, но одно другому не должно мешать.

— Когда началось назначение «смотрящих» и ответственных за развитие различных видов спорта из числа крупных бизнесменов и чиновников? И как это влияет на спорт?

— Этим до меня Леонид Васильевич [Тягачев] занимался. Он считал, что, приведя большой бизнес в большой спорт, мы будем иметь преимущество. В этом есть смысл — но [в том случае], если [бизнесмены] не будут управлять процессом. Спорт — такая вещь, которая должна управляться спортсменами. Я точно знаю, что ни один хозяин хоккейного клуба в Национальной хоккейной лиге никогда не влезает в спортивные дела. Может быть, какие-то трансферы одобряет или нет, но для того, что происходит в повседневной жизни, есть профессиональный президент клуба, генеральный менеджер, который на сто процентов не понаслышке знает вид спорта и добился в нем результата. Ну и тренеры, которые, естественно, приходят не из бизнеса. У нас же большой бизнес старается рулить в спорте по-своему — мне не кажется, что это правильная история. В России достаточно государственного финансирования, чтобы доверить спорт профессионалам и дать им возможность его двигать.

— Как вы думаете, может ли еще управление спортом пойти обратно в сторону либерализации?

— Вероятно, это один из вариантов. Но опять же — это не моя тема, администрация президента об этом думает… Или не думает.

— Сейчас, спустя пять лет после того, как в России начался допинговый скандал, в стране сформировалось нетолерантное отношение к допингу?

— У нас по-прежнему нарушения, причем очень грубые и банальные, [вроде употребления] дешевых анаболиков. Спортсмены попадаются на том, что просто не [являются] для сдачи проб, а это обязанность всех спортсменов мира. Но самое интересное — [в России] даже предоставляются справки от несуществующих врачей несуществующих больниц. Это вообще запредельная история. И все это ложится в общую копилку негодования всех спортсменов мира — они сейчас больше всего озабочены тем, что сейчас у нас происходит.

— Что нужно сделать для нормализации ситуации?

— У любой проблемы есть имя, фамилия и отчество. Это, кстати, тоже тема, которая мониторится различными международными структурами. Они смотрят на то, как мы реагируем на происходящее, и это тоже играет роль в том, что мы по-прежнему разговариваем с мировым сообществом на разных языках. Но это вопрос, наверное, не ко мне. В любом случае для того, чтобы двигаться дальше, нам надо проанализировать то, что происходило.

Надо возвращать доверие к российскому спорту, к российским спортсменам, которые сегодня честно тренируются. Это очень трудный процесс, очень непростая задача. Нужен человек, который должен быть авторитетным, его должны знать, он должен иметь репутацию — и внутри страны, и за пределами. Надо искать такого человека.