Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает о романе французского писателя Лорана Бине «Седьмая функция языка» (Издательство Ивана Лимбаха, перевод А. Захаревич). В нем детективы расследуют внезапную гибель философа Ролана Барта и познают жизнь высшего света, больше похожую на фарс.
Лоран Бине. Седьмая функция языка. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019. Перевод А. Захаревич
В конце февраля 1980 года великий мифолог, семиотик, философ и литературный критик Ролан Барт был сбит грузовиком возле собственного дома, и месяц спустя, так и не оправившись от полученной травмы, скончался в парижском госпитале Сальпетриер. Этот общеизвестный факт становится отправной точкой для «Седьмой функции языка» Лорана Бине — лихого постмодернистского действа, виртуозно балансирующего на протяжении пятисот с лишним страниц на стыке классического детектива и вдохновенного филологического капустника.
Барт попал под колеса грузовика, возвращаясь со встречи с Франсуа Миттераном — кандидатом в президенты от партии социалистов (его политическая звезда достигнет зенита уже на ближайших выборах, но пока в возможность успеха никто не верит). Выяснив это, полиция в лице комиссара Байяра, скучного и грубоватого обывателя консервативных взглядов, решает навести справки — и приходит к поразительным выводам. Судя по всему, Барт стал жертвой покушения: при себе у философа имелся некий документ, бесследно исчезнувший сразу после аварии. Следствие выясняет, что этот документ, описывающий загадочную «седьмую функцию языка», похоже, обладает какой-то магической силой — недаром за ним тянется целый шлейф убийств и охотятся спецслужбы сразу нескольких стран.
В поисках разгадки произошедшего Байяр пытается проникнуть в круг друзей Барта — ученых семиологов, занудных лингвистов, модных философов, надменных психоаналитиков, самовлюбленных писателей и болтливых журналистов, наперебой стрекочущих на своем «ролан-бартском» диалекте, в котором слова короче, чем «интертекстуальность» и «дискурс», считаются междометиями или частицами. Отчаявшись понять, что же все эти умники несут, и что за чертовщина творится в их среде, Байяр решает найти себе помощника — им становится молодой аспирант Симон Херцог. Херцог подкупает сыщика тем, что, отчаявшись толком объяснить, что же такое семиотика, переходит на доходчивый язык примеров. Совершенно по-шерлокхолмсовски интерпретируя скрытые во внешности Байяра «знаки» (дешевый костюм, мятая рубашка, манера держать под контролем дверь, след от обручального кольца), раскрывает всю подноготную сыщика от недавней смерти напарника до распавшегося второго брака.
Вместе Байяр и Херцог (очень скоро становится ясно, что его инициалы — SH — неслучайны, и в их тандеме Холмс — именно Херцог, в то время как тугодуму-Байяру уготована роль Ватсона) погружаются в мир парижской богемы, политических интриг, гомосексуальных оргий, секретных операций, тайных обществ, международных заговоров, погонь, перестрелок, научных конференций, веселого безумия и академического балабольства — иногда вполне серьезного и даже познавательного, иногда откровенно пародийного.
Про роман Лорана Бине нужно понимать две важные вещи: во-первых, если у вас в анамнезе нет какого-никакого гуманитарного образования, вам, скорее всего, будет не слишком смешно (зато если оно у вас есть, местами вы будете хохотать в голос, а еще получите колоссальное удовольствие, разгадывая многочисленные авторские шарады, узнавая цитаты и считывая культурные отсылки). А во-вторых, если вы надеетесь на сколько-нибудь правдоподобное развитие детективной интриги, то надеетесь вы напрасно. Гротеск и абсурд будут только нарастать, а вместе с реальными историческими персонажами (в диапазоне от Мишеля Фуко до Донны Тартт и Умберто Эко) на сцену выйдут персонажи литературные — так, отправившись на научную конференцию в Америку, Байяр с Херцогом попадут на доклад Морриса Цаппа, героя романа Дэвида Лоджа «Академический обмен». И хотя в конце концов тайна смерти Ролана Барта все же будет раскрыта, ни о каком соответствии классическому детективному канону речи в данном случае быть не может: сюжет петляет, совершает немотивированные повороты и в результате сводится то ли к фикции, то ли к фарсу.
Читатель будет ошарашен тем, как вольно — чтоб не сказать панибратски — Лоран Бине обращается с классиками французской мысли и иконами политического истеблишмента — как мертвыми, так и живыми. Психоаналитик и писательница Юлия Кристева у него работает на болгарские спецслужбы (этот факт парадоксальным образом позднее подтвердился), философ-постструктуралист Мишель Фуко развратничает с юными жиголо в бане, Умберто Эко болтлив и эгоцентричен как глухарь на току, политик Франсуа Миттеран — зарвавшаяся посредственность (а в прошлом едва ли не палач), романист и эссеист Филипп Соллерс претерпевает унизительную кастрацию, да и все остальные герои выглядят в лучшем случае комично, а в худшем — отталкивающе.
Однако парадоксальным образом роман Бине не вызвал во Франции не только судебных исков (как это скорее всего случилось бы у нас, вздумай кто-нибудь так же искрометно шутить по поводу отечественных духовных скреп), но даже сколько-нибудь заметного общественного недовольства. И причина этого довольно проста: «Седьмая функция языка» — это вне всякого сомнения роман о счастливой эпохе, буквально лучащийся любовью к ней и ко всем без исключения ее обитателям. Рубеж 1970-х и 80-х — время торжества левых идеалов, романтическая пора надежд, озарений и прорывов. И Бине — убежденный левак, как и большинство европейских интеллектуалов — совершенно очевидно ею зачарован и пленен. И эта безусловная любовь — не исключающая, впрочем, незамутненной ясности взгляда — разом снимает все возможные этические претензии к роману и оправдывает ядовитую авторскую иронию.