истории

Никогда не думай, что ты самый несчастный человек на свете Их приговорили к расстрелу — а теперь они на свободе. Саша Сулим рассказывает, как живется таким людям в России

Источник: Meduza

В конце 1990-х в России вступил в силу мораторий на смертную казнь. К тому времени в тюрьмах по всей стране находились сотни человек, приговоренных к расстрелу. Приговоры им пересматривала созданная при президенте комиссия по помилованию — кому-то высшую меру меняли на пожизненное заключение; кому-то — на 25 лет тюрьмы или меньше. В результате уже в 2000-х люди, которых государство собиралось расстрелять, начали выходить из тюрем. Спецкор «Медузы» Саша Сулим нашла нескольких бывших «смертников», сейчас живущих в Петербурге и под Москвой, узнала их истории — и выяснила, как государство решает, каких убийц можно освободить, а каких — нет.

Праведник

Уменьшение радиуса

Высокий крепкий мужчина в ярко-желтом поло и светло-зеленых брюках стоит с велосипедом у железнодорожной станции Раменское. Три с половиной года назад Анатолий Герасименко вместе с женой Ириной переехал сюда из Петербурга, чтобы нянчиться с внуками супруги. У виска Герасименко — небольшой шрам: виноват тот же велосипед — в прошлом году неудачно упал, когда катался; пришлось накладывать одиннадцать швов.

Российская тюрьма, по словам Герасименко, никаких отметок на его теле не оставила — ни шрамов, ни татуировок. Там мужчина провел пятнадцать лет — а должен был провести гораздо меньше: суд приговорил его к расстрелу.

Герасименко родился на Дальнем Востоке: отец работал в Комсомольске-на-Амуре каменщиком, мать — телеграфисткой. Свое детство он вспоминает как счастливое: в семье «все друг друга любили»; мальчик учился играть на аккордеоне в музыкальной школе и «читал классику» (особенно любил романы Ильфа и Петрова). После школы Герасименко поступил в военное училище, но вскоре оттуда его отчислили за драку — и молодой человек отправился в Советскую армию обычным призывником. Там у Герасименко появилась «охота попробовать силу». Среда была неблагополучная — приходилось давать сдачи: «Тогда это все и не порицалось, ведь начался не совсем благополучный период — перестройка, и мораль ослабела», — вспоминает он. Сегодня Герасименко говорит, что именно тогда из ребенка стал взрослым — и встал на путь, который в итоге привел его в тюрьму.

После армии Герасименко поселился с отцом в поселке Молодежном: родители к тому времени развелись (отец сильно пил), и мать осталась в городе. Когда ему исполнился 21 год, погиб его младший брат — как рассказывает мужчина, его сбил пьяный гаишник и скрылся с места преступления. Инспектора судили — и дали полтора года условно. Так Герасименко первый раз попал в СИЗО. «Я на суде посидел, посмотрел на маму в слезах, еще сколько-то времени, месяц или два дозревал, а потом подумал, что надо его, наверное, умертвить», — вспоминает мужчина. По словам Герасименко, он несколько раз ударил инспектора молотком, но убить его не хватило жестокости и внутренних сил. Отделался легко — «отпустили под расписку» и закрыли дело. «Вся деревня знала: ему повезло, что он живой остался, и если эта тема закроется, будет справедливо, — объясняет Герасименко. — Вот мне и дали соскочить».

— Решиться убить человека страшно, но когда преодолеваешь порог допустимого, барьеры срываются, — продолжает Герасименко. — Сначала кран срывается с трудом, а потом — когда уже процесс пошел — все легче и легче. Это такая зараза: ты вроде и не хочешь, но тебя уже туда каким-то образом затягивает.

— «Туда» — это куда?

— В тюрьму. Ведь это водоворот. И ты не отследишь уменьшение радиуса. Крутишься по кругу, а он сужается. И потом — когда он «чпок» — это уже быстро.

Через некоторое время Герасименко, по его воспоминаниям, снова оказался в СИЗО: за избиение и квартирную кражу — они с товарищами вынесли несколько ящиков вина из дома «одного барыги». Недавнему дембелю дали три года строек народного хозяйства и отправили во Владивосток, откуда он сбежал через полгода и вернулся к матери в Комсомольск. Отца к тому времени уже не было в живых — в 1992-м он покончил с собой.

Спираль пошла на новый виток: еще кража, еще арест. Среди друзей Анатолия в те годы были уже только люди «определенного контингента» — больше Герасименко просто никого не знал. Он регулярно ходил на «сходняки», нередко выпивал и курил траву с друзьями. Зимой 1994 года товарищи предложили Анатолию пойти «на гоп» — обокрасть квартиру заведующей аптеки — в надежде найти там таблетки и наркотики. Один из подельников Герасименко заявил, что уже дважды обворовывал эту квартиру.

Перед тем, как «выдвигаться», хорошенько выпили и покурили. О том, что случилось после, Герасименко рассказывать не хочет — подробности, по его словам, «трудны для переваривания». Он считает, что, узнав их, люди могут сказать: «Почему такой человек на свободе? Его дело, наверное, плохо рассмотрели», — и мужчину снова арестуют.

В ту ночь Герасименко убил четверых. Трех человек — в квартире (к директору аптеки они не имели никакого отношения, она съехала оттуда за несколько месяцев до того из-за предыдущих ограблений). Еще одного — водителя такси — спустя два часа. В ту же ночь мужчину задержали проезжавшие мимо него милиционеры. На его одежде были капли крови; при обыске у него нашли нож.

Более четырех лет Герасименко провел в следственном изоляторе. Он вспоминает, что намеренно затягивал следствие и выдавал информацию по крупицам, потому что понимал: ничего хорошего его не ждет. Но однажды мужчина все-таки решил «выдвигаться на передовые позиции» — признать вину и рассказать все подробности случившегося. Через несколько дней после этого мать принесла Герасименко в передаче Библию, но читать ее он тогда не стал.

В 1998 году Анатолия Герасименко признали виновным в убийстве из корыстных побуждений двух и более лиц. «В своем последнем слове я сказал, что снисхождения просить смысла не вижу, как и просить прощения у родственников, — вспоминает мужчина. — Мне было стыдно даже на них смотреть. Что я мог им сказать? Простите, я лишил жизни ваших родных?»

Суд назначил ему исключительную меру наказания — смертную казнь.

«Сразу после вынесения приговора меня вывели на прогулку, и я услышал, как тяпают огород, — вспоминает Герасименко. — На меня это такое впечатление произвело! Я подумал: „Все, мне в жизни-то уже огород не тяпать“. Тогда мне показалось, что это просто космос, высшее блаженство».

Темно-зеленая папка

К тому моменту, как Герасименко выносили приговор, разговоры об отмене смертной казни велись на государственном уровне уже десять лет. С началом перестройки эта тема перекочевала из самиздата в центральную прессу, а затем и на заседания парламента, депутатами которого в те годы были в том числе известные правозащитники — от Сергея Ковалева до Льва Пономарева. Помогали и внешние факторы: в 1996 году Россия вступила в Совет Европы, а для этого нужно было подписать документ, отменяющий смертную казнь и устанавливающий мораторий на исполнение приговоров.

В СМИ утверждалось, что последний смертный приговор привели в исполнение в августе-сентябре 1996 года. Есть и другие мнения: так, по данным Льва Левинсона, эксперта Института прав человека (в 1990-х он работал помощником депутатов-правозащитников Глеба Якунина и Валерия Борщева), в 1998 году — якобы по инициативе администрации президента — расстреляли 46 человек.

Независимо от Левинсона похожими воспоминаниями поделился с «Медузой» адвокат Игорь Безруков, который до 2000 года входил в состав комиссии по помилованию при президенте Борисе Ельцине. По его словам, в какой-то момент президент «стал возвращать на пересмотр дела тех, кого мы миловали»; когда комиссия отказалась менять свой вердикт, президент «начал всех расстреливать, презирая решения комиссии». Официальной статистики «Медузе» найти не удалось: процедура смертной казни всегда была засекречена— родственникам осужденного не сообщали день казни, не выдавали тело расстрелянного и держали в тайне место его захоронения.

Комиссия по помилованию была создана в 1992 году; ее председателем был писатель Анатолий Приставкин, а членами — многие деятели культуры, включая, например, Булата Окуджаву. Именно они рассматривали ходатайства о помиловании, написанные осужденными на имя президента, и рекомендовали Ельцину вынести то или иное решение. По словам Безрукова, обычно они с коллегами собирались раз в неделю — по вторникам. «У нас было две папки: темно-зеленого цвета — в ней лежало несколько дел „смертников“ — и серо-голубая — с сотней досье заключенных, чье наказание было не связано со смертной казнью», — вспоминает юрист. После того как 16 апреля 1997 года Россия подписала протокол Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод относительно отмены смертной казни, комиссия стала заседать гораздо чаще — чуть ли не каждый день.

К тому времени в России было около трех сотен человек, приговоренных к расстрелу, — и комиссия должна была решить, какими тюремными сроками заменить высшую меру. По словам Безрукова, рассматривая дела, они с коллегами руководствовались не принципами законности, а принципами гуманности: «Если речь шла об изнасиловании, за которое человек отсидел 13 из 15 лет, то его уже можно было помиловать». Более строгих критериев адвокат не называет. Лев Левинсон добавляет: комиссия часто меняла смертную казнь на сроки, которые не существовали в уголовном кодексе на момент вынесения приговора, — например, на 25 лет тюрьмы или пожизненное заключение, которых советская уголовно-правовая система не предусматривала. «Исходили из того, что любой срок — это менее тяжкое наказание, чем смертная казнь», — поясняет Левинсон.

Подписанный Ельциным европейский протокол о моратории оппозиционная Ельцину Госдума в тот момент не ратифицировала (этого не произошло до сих пор), но в 1999 году Конституционный суд признал вынесение смертных приговоров неконституционным — из-за того, что не во всех регионах России работают суды присяжных. Окончательно невозможность приговорить человека к смертной казни в России в связи с обязательствами перед Советом Европы КС признал только через 10 лет, в 2009 году.

Космос внутри

Когда ему в 1998 году вынесли приговор, Анатолий Герасименко не знал, что в России уже не казнят. «Спустя полгода меня повезли в исполнительную тюрьму, — вспоминает он. — Я подумал, что меня везут расстреливать». С этим ощущением он прожил двенадцать часов — до того момента, когда его привезли в камеру в подвале тюрьмы в Хабаровске и сказали, что он там уже пятнадцатый приговоренный к расстрелу.

— Те четыре года, что я сидел под следствием, я сотни раз представлял себе этот день. Я так решил: если мне дадут 25 лет, значит, я сорвался и на небе никого нет. А если там кто-то есть, то я не соскочу. Поэтому, когда я услышал приговор, то подумал, что все правильно, и воспринял это решение внешне достойно, — рассказывает Герасименко.

— А что у вас было внутри?

— Внутри меня был космос. Я старался, чтобы мышцы лица были в порядке, чтобы никакой мускул не сделал произвольного движения.

— Зачем?

— Чтобы не читался страх, смятение.

— Если в тот момент вы думали, что все, зачем было об этом беспокоиться?

— Но что-то ты же можешь исправить. В данном случае ты можешь сохранить лицо.

— Какие мысли были в вашей голове?

— Неудовлетворенность ситуацией — можно так сформулировать. В этот момент не понимаешь, почему ты к этому пришел. Ведь ты этого никогда не хотел и таким никогда не был. 

Оказавшись в (теперь уже бывшей) исполнительной тюрьме, Герасименко «обратился к Богу». «Однажды, я тогда уже был в Хабаровске, я проснулся и почувствовал, что Бог кругом, — вспоминает мужчина. — Я написал домой, что уверовал, чтобы мать и сестра за меня молились. Тогда я понял, что если я буду жить, то буду жить с чистой совестью, а по-другому и не хочу. Сейчас я понимаю, что Бог меня услышал и дал мне знамение».

Смертную казнь Герасименко заменили на пятнадцать лет заключения. Отбывать наказание мужчину отправили в «крытую» зону в Тулуне под Иркутском. Там он провел три года и два месяца и освоил профессию столяра — им Герасименко работает и сейчас.

После Тулуна была колония в Чистополе (там Герасименко заболел туберкулезом), потом — в Покрове, потом — зона общего режима в Хабаровске. Там он и вышел на свободу в 2006 году по УДО — больше чем за год до окончания срока. Мать Герасименко умерла за несколько месяцев до его освобождения.

Сейчас, отвечая на вопросы «Медузы», Анатолий снова и снова возвращается к Священному Писанию, цитирует Святых Отцов и даже иногда извиняется за свою «нудность»: по его словам, «вера в Бога — основание его жизни». Был момент, когда у мужчины появились «колебания в вере» — тогда ему помогла будущая жена. Как рассказывает сама Ирина Красовская, с Анатолием она познакомилась в Петербурге в 2010 году, в тот момент, когда он махнул на себя рукой — и стал пить и принимать наркотики. «Я тогда сказала ему, что Бог все равно его любит и прощает, — вспоминает женщина. — Через неделю он бросил пить и вернулся в церковь». Еще через несколько месяцев они поженились.

Благодаря жене у Герасименко появилась большая семья: и дочь, и зять, и внуки, и теща — теперь они всемером живут в съемной квартире в Подмосковье. Каждое воскресенье Анатолий с супругой ездят в Евангельскую церковь в Тушино — и ежемесячно жертвуют деньги служителям церкви, которые посещают осужденных пожизненно.

Подруги Ирины Красовской переживали, когда она выходила замуж за убийцу, но сама она говорит, что никогда не сомневалась в муже — и с первого дня их знакомства увидела в нем порядочного человека. «Я видела, что он всеми силами стремится адаптироваться в социуме, видела, как внутренне напрягается, когда видит на улице полицейских, — вспоминает она. — Сейчас он уже живет как дышит: осваивает, хоть и не без труда, новые технологии и интернет. По нему даже не поймешь уже, что он 15 лет провел в тюрьме».

По словам Анатолия Герасименко, после освобождения человеку приходится заново учиться жить: ходить каждый день на работу, покупать себе одежду и продукты и привыкать смотреть на мир «не озираясь». «Отпечаток» зоны, рассказывает он, может проявляться в походке, в общении с людьми, даже в манере носить темную, похожую на зэковскую одежду.

Самому Герасименко адаптироваться к жизни на воле помогла работа. Сегодня он трудится на большом столярном предприятии — и не без удовольствия рассказывает, что в прошлом году они с коллегами делали крупный заказ для посольства Казахстана: изготовили около ста деревянных дверей.

— Вам снится тюрьма?

— Периодически снитcя, — отвечает Герасименко. — Раньше часто снилось и то, как меня казнят. Больше десяти раз меня расстреливали, кислоту заливали, собаками травили, в печи сжигали, но ощущения того, что я умер, не было ни разу. В последнее время иногда снится, что я сижу на пожизненном, но это идет на угасание. Когда после этого просыпаешься, то понимаешь, какая огромная разница между тем, что здесь и что там.

— А что там самое страшное?

— Потерять надежду. Когда человек десятилетиями сидит в камере, его воспоминания теряют вкус и запах. А создавать новые воспоминания, которые могут его поддержать, он не может. Не знаю, за что человек неверующий там может постоянно держаться.

Сочинитель

Чемпион Свечинский

В тюрьме Александра Леонова, как он сам утверждает, называли Леон — в честь героя Жана Рено в фильме Люка Бессона.

Теперь 62-летний мужчина живет на проспекте Металлистов в Петербурге. В квартиру на третьем этаже он въехал 26 марта 2018 года — в тот же день, когда вышел из тюрьмы, отсидев в ней 25 лет. Новое жилье Леонов занял временно, в небольшую двушку, заставленную старой мебелью, его пустил пожить друг, с которым они вместе сидели в тюрьме. Долго злоупотреблять его гостеприимством Александр не намерен: в ближайшие месяцы он планирует переехать и снимать квартиру самостоятельно.

Прежде чем начать разговор, Леонов выносит из другой комнаты объемную сумку, туго набитую тетрадями и альбомами. Все они от корки до корки густо исписаны аккуратным почерком: за четверть века в тюрьме Леонов сочинил десять килограммов стихов, повесть и черновик романа. Разложив бумаги на столе, мужчина начинает рассказывать о своей жизни — так охотно и многословно, что кажется, будто он пересказывает любимый фильм или книгу.

Большую часть событий, которые, по словам Леонова, с ним происходили, почти невозможно подтвердить — о них никто не знал, а кто знал — тех уже не найти. В подкрепление своих слов мужчина показывает документ, который, по его словам, передал ему адвокат, — досье, якобы составленное на него сотрудниками ФСБ. Оно занимает всего одну страницу и состоит из трех частей: тюремный опыт, биография под заголовком «История одного человека» — и «Семейно-духовная составляющая и мечты личности». В последнем разделе почему-то сообщается, что Леонов «заядлый театрал», и о том, что он мечтает побывать на концерте группы «Пикник» и футбольном матче. Кроме этого документа в папке с важными бумагами у Александра подшит диплом литературного конкурса Анны Ахматовой, прошедшего в тюрьме, и копия указа о его помиловании, подписанного Борисом Ельциным.

«Жизнь каждого из моих подопечных, сидящих на особом режиме, похожа на увлекательное кино», — рассказывает «Медузе» заместитель председателя ОНК Пермского края, президент организации по ресоциализации заключенных «Выбор» Анна Каргапольцева. Она знакома с Леоновым еще с 2000-х годов, когда он был завхозом клуба в колонии в Ныробе; они продолжают время от времени общаться и после того, как мужчина освободился. «Чтобы совершить такие тяжелые преступления, за которые они попали в эти зоны, в личности человека должно быть что-то нестандартное. Я не имею в виду какие-то маниакальные отклонения, они просто другие, — рассуждает Каргапольцева. — Эти люди часто сочиняют: могут рассказывать о миллионе долларов, о вилле в Испании, о том, что мама — полковник ФСБ. Сочинительство — это психологическая компенсация однообразного времяпрепровождения в колонии».

Впрочем, конкретно Леонову Каргапольцева верит: по ее словам, рассказывать истории вроде той, что рассказывает он, в колонии «немодно» — а значит, «в его жизни все примерно так и было».

Александр Леонов родился в 1956 году в семье саратовских железнодорожника и продавщицы — кроме него у них было еще две дочери. В 13 лет вместе с отцом Леонов впервые оказался в Ленинграде, где, по его словам, познакомился с Виктором Тальяновым — тренером женской сборной СССР по горным лыжам, — и всерьез занялся этим видом спорта. Леонов утверждает, что в 17 лет вошел в национальную сборную, стал мастером спорта международного класса и переехал в Ленинград. Тогда же от инсульта умер его отец.

Спортивная карьера продолжалась недолго. По словам Леонова, в 1974 году он стал чемпионом СССР в двоеборье — скоростной спуск и слалом — в Чимбулаке, а напоследок решил «просто для себя» проехать еще и трассу в слаломе-гиганте, «но подвела трасса: меня выбросило, и я врезался в опору высоковольтной передачи». По данным интернет-музея Федерации горнолыжного спорта, в 1974 году чемпионом в двоеборье стал некий М. Хусаинов; в других справочниках фамилия Леонов также не значится. Сам мужчина предполагает, что мог «вылететь» из архивов из-за смертного приговора — тогда, по его словам, его лишили всех званий. (Справочник, в котором победителем указан Хусаинов, был издан за несколько лет до того, как Леонова судили и приговорили к расстрелу.)

Полученная в Чимбулаке травма не помешала Леонову, как утверждает он сам, начать успешную карьеру в разведке — вскоре после поступления в военное училище начальник особого отдела предложил ему «попробовать себя на новой стезе». Студент согласился, подписал бумагу о неразглашении — и, по его словам, стал ездить раз в неделю на специальный полигон, где учился стрельбе и рукопашному бою в составе спецотряда армейской разведки.

Уже в октябре 1976 года, когда ему было всего 20 лет, Леонов поучаствовал в своей первой боевой операции. По его словам, его группа участвовала в освобождении советских гидростроителей, взятых в плен во время военного переворота в Республике Верхняя Вольта (ныне Буркина-Фасо). Как вспоминает Леонов, он как самый молодой «прикрывал спину» двум бойцам — и именно тогда впервые убил человека: «огромного негра», державшего в руках «что-то типа абордажной сабли». В 1976 году в Верхней Вольте была принята новая конституция, однако переворота не было — во главе военного режима стоял президент Сангуле Ламизана; никаких свидетельств операции по освобождению советских граждан «Медузе» обнаружить не удалось.

Леонов утверждает, что за ту операцию получил орден Красной Звезды — а после выпуска из военного училища его снова послали в Африку, в Анголу. К тому моменту молодой человек уже был женат — жене пришлось рассказывать, что едет на Урал, куда вызовет ее позже. Кроме того, как говорил Леонов, он по приказу командира написал 40 писем своим родным и близким, которые они должны были получать в его отсутствие — командировка в Анголу была секретной. Работать ему предстояло под псевдонимом Свечинский — так звали героя советского фильма про разведчиков. (Найти фильм с таким героем «Медузе» не удалось.)

Как рассказывает Леонов, он приехал на юг Анголы в конце августа 1977 года, там он должен был заминировать дамбу и дальше работать с местными военными (c 1975 года в стране шла гражданская война, в которой участвовали и советские войска). Через пять месяцев в районе дамбы началась атака противника. «Когда со стороны Намибии появилась мотоколонна наемников, кубинский майор приказал дамбу взорвать, — рассказывает мужчина. — Но кабель к электровзрывателям был перекушен — ангольский майор, который нас сопровождал, оказался предателем. Поэтому, чтобы взрывчатка сдетонировала, нужно было бросить туда гранату. Я прыгнул, вырвал кольцо, бросил, а сам выпрыгнул в люк. А за моей спиной прогремел взрыв мощностью в две тонны, меня как будто кувалдой по спине ударили».

Председатель «Союза ветеранов Анголы» Вадим Сагачко сомневается в достоверности истории Леонова. По его словам, советских военных отправляли в эту страну без всякого режима секретности — к тому же вряд ли 21-летнего выпускника училища могли послать туда заниматься подрывной деятельностью. Ничего не слышал Сагачко и о подрыве дамбы в 1978 году.

Очнулся Леонов, как он вспоминает сейчас, в больничной палате — выяснилось, что его тело после взрыва подобрала международная миссия врачей и привезла в госпиталь в Голландии, в Роттердаме. Придя в сознание, Леонов оставался там несколько дней, а потом решил уходить, «пока не разобрались»: он помнил, что Голландия входит в НАТО. Ночью он выбрался из больницы и нашел в местном порту советский корабль «Комсомолец Таджикистана» (такое судно действительно существовало).

«Я понимал, что если пойду к капитану, меня просто пошлют подальше», — говорит Леонов. Он тайком пролез в трюм, где прятался примерно неделю, ожидая, пока судно окажется в советских территориальных водах. После этого он решил открыться экипажу. «Я выбираюсь из трюма, и у меня первое видение: парнишка драит палубу, — рассказывает мужчина. — Он меня увидел и швабру выронил и как закричит! У меня спрашивают по-английски: „What is it?“ А я им: „Старший лейтенант Леонов, войсковая часть 03246“». (Часть с этим номером относилась к железнодорожным войскам; в начале 1970-х она располагалась в Тюменской области, в 1980-х — в Хакасии.)

Когда корабль пришвартовался в Калининграде, за Леоновым, по его словам, приехала машина, которая отвезла его в местное управление КГБ — туда вскоре приехал командир его группы и при всех заявил, что Леонов заслуживает звания Героя Советского Союза (рассказывая этот эпизод, мужчина начинает плакать). Вместо звезды Героя ему вскоре вручили в Москве второй орден Красной Звезды — Леонов говорит, что вместе с ним награждали двух космонавтов, которые провели «неудачный полет». «За это героев Советского Союза не дают, поэтому им дали по ордену Ленина, — вспоминает мужчина. — У одного из них фамилия была Макаров». Олег Макаров и Василий Лазорев действительно получили ордена Ленина за полет, закончившийся аварией, — но в 1975 году. В 1978 году Макарову вручили тот же орден за успешный полет на корабле «Союз-27».

Ни о каких его африканских приключениях родственники, по словам Леонова, не знали.

«Ты бы каждый день меня хоронила»

Получив второй орден, Леонов обосновался в Ногинске — служил в разведывательном центре, по-прежнему никак не контактируя с семьей. Вскоре он в первый раз столкнулся с проблемами с законом. По словам Леонова, он пытался уговорить двух пьяных не приставать к девушке на улице; те ответили грубо; он «успокоил их быстренько». Мужчины оказались работниками милиции и вызвали подмогу из близлежащего общежития; на помощь Леонову тоже пришли друзья. «Для четверых офицеров, служивших в спецназе, двадцать человек [ерунда]», — рассказывает он. Драка получилась «с последствиями»: кому-то сломали нос и челюсть, а Леонову предложили или идти под суд — или получить резкое понижение в звании. Еще полгода он отслужил рядовым на Урале, демобилизовался — и наконец приехал к жене Лилии и сестре Людмиле, которые к тому моменту подружились.

По его словам, первое, что его спросили женщины: «Ты в тюрьме, что ли, сидел?» Рассказать правду Леонов «права не имел» — и отказался отвечать на вопросы родных. Было сложно. «Представьте, жить в ситуации, когда они смотрят на тебя, как будто ты не ты, — вспоминает он. — Даже жена меня чуралась. Между нами как магнитное поле было, мы даже друг к другу приблизиться не могли. Ведь меня дома не было полтора года».

О том, что с ним произошло на самом деле, женщины, как утверждает Леонов, так и не узнали: с супругой они в 1982 году развелись (сын остался жить с матерью), а Людмила вскоре после этого погибла в аварии. Прежняя жизнь для Леонова закончилась — «надо было пробовать искать новое место в обществе». Он пошел работать в Ленводоканал и встретил там свою вторую жену — вместе они прожили до 1989 года.

От второго брака у него родился еще один сын — Вадим, сейчас ему 32. «Медузе» он сказал, что родители развелись, когда ему было три года, а сам он с отцом начал общаться только в 2010-х. Мать о нем говорила мало — Вадим слышал только, что Леонов работал на очистных сооружениях. О прошлом отца, включая поездки в Африку, он ничего не знал до последнего времени — и, в общем, знать не хочет: «У каждого ведь должно быть и свое личное».

В начале 90-х годов Александр Леонов с друзьями основали кооператив: сначала занимались ремонтом мягкой кровли, потом — лесопереработкой и перепродажей различных товаров. По словам мужчины, осенью 1992 года бухгалтер обнаружила в общей кассе недостачу размером в 634 тысячи долларов. «Нас в кооперативе было 12 человек, и мы решили встретиться и обговорить сложившуюся ситуацию, — рассказывает Леонов. — Причем мы заранее решили, что оружие с собой никто брать не будет». Условие выполнили не все — и один из мужчин в какой-то момент достал пистолет.

Увидев оружие, Леонов сломал его владельцу руку, а Владимир Моисеев — человек, которого впоследствии назовут его подельником, — голыми руками убил другого вооруженного «бизнес-партнера». Из двенадцати человек живыми из той петербургской квартиры вышли пятеро — четыре мужчины и бухгалтер. Остальных, как говорит Леонов, он, Моисеев и еще два человека, впоследствии скрывшиеся, убили голыми руками — «никто даже выстрелить не успел».

Почти четыре месяца — до марта 1993 года — Леонов и Моисеев прятались в квартире брата Моисеева на Васильевском острове. Все это время они были в розыске; по телевизору показывали их фотографии. Разыскать криминальные сводки тех лет с упоминанием дела Леонова «Медузе» не удалось. В итоге, как утверждает мужчина, когда он однажды вышел на улицу, некий человек «у ларька» предложил выпить кофе. Очнулся он уже в камере: человек оказался милиционером, который, опасаясь того, что преступник вооружен, бросил ему в стакан клофелин. От криминальных приключений Леонов к тому времени сильно устал — его первой мыслью, когда его поймали, было: «Наконец-то это кончилось».

Суд длился три месяца. 23 ноября 1994 года Александр Леонов был признан виновным в умышленном убийстве двух и более человек — и получил 15 лет лишения свободы. Через некоторое время приговор отменили — а в 1997 году по итогам второго процесса Леонова приговорили к расстрелу. Леонов утверждает, что на суд давили из Москвы; никаких официальных подтверждений этому нет.

Смертников содержали в особенном блоке «Крестов», где вместо кроватей были «лежаки из кирпича, на которых лежит гнилой матрас», — туда перевели и Леонова. «Впадать в ужас» он не спешил, поскольку уже слышал разговоры об отмене смертной казни. Вместо размышлений о смерти Леонов писал лирику, вдохновляясь Пушкиным, Есениным и Рубцовым. Увлекаться поэзией он начал уже в тюрьме, а время в камере смертников называет одним из самых продуктивных своих периодов. 

— Вы находили спасение в творчестве?

— Видимо, отдушина своеобразная была. А еще на прогулку ходил, занимался физкультурой. Руки в наручниках за спиной застегнуты, а я в таком положении умудрялся бегать 50 минут, бегать на месте.

В камере смертников Леонов провел два года и три недели — за это время, по его словам, на расстрел увели девять человек. Саму процедуру он излагает так: около девяти вечера охрана включала звук радио на полную мощность, заходила в нужную камеру и говорила: «С вещами на выход». Заключенный должен был снять тюремную одежду и переодеться в гражданское. По словам Леонова, лишь один из девятерых вел себя в этот момент «адекватно»: «Расписался в бумаге, что прошение о помиловании отменено, и крикнул: „Братва, пока!“»

В октябре 1998 года Леонов узнал, что останется в живых. Он вспоминает об этом так: «Приходит к нам вечером начальник режима и говорит: „Э, вышкари, ужин не приготовили — котельная сломалась. Не бузите — сейчас вам сухой паек раздадим“. И уже на выходе добавил: „Забыл вас предупредить: разменивать больше не будут“».

В июне 1999 года по радио — Леонов полюбил в «Крестах» слушать передачи «Свободы» — сообщили, что в России больше не осталось ни одного смертника, а президент Ельцин подписал помилование последнему приговоренному к расстрелу: кто-то из них получил пожизненное, другие — сроки поменьше. Сокамерники были уверены, что Леонова отправят в тюрьму на всю жизнь, но начальник колонии сообщил ему, что его новый срок — 25 лет заключения. Когда Леонов выходил из кабинета, он улыбался.

Дальше было несколько колоний — в Свердловской области, в Саратове и в Пермском крае, в Ныробе. Там Леонов провел больше десяти лет — а последние восемь досиживал под Петербургом. По словам мужчины, в тюрьме он постоянно работал — был инженером-энергетиком, организовывал культурные и спортивные мероприятия, получил около 50 грамот. Некоторые из них он бережно хранит до сих пор — и демонстрирует с гордостью. Впрочем, в УДО ему все равно трижды отказывали: официально потому, что суд не «усматривал» тенденции к исправлению, а по мнению самого Александра — потому, что еще в 2011 году он поссорился с судьей Владимиром Осиповым.

По старой привычке родным Леонов об аресте сообщать не стал, — по его словам, они не знали ничего о его судьбе «лет 12, наверное». «Когда мама ко мне потом приехала, то спросила: „Ну как ты мог вообще? Ты представляешь, что я думала?“ — вспоминает Леонов. — А я ей ответил: „Мам, ты представляешь [как бы было], когда я сидел под расстрелом? Ты бы каждый день меня хоронила“».

— Не писали, потому что вам было стыдно?

— Да, наверное. Что я им мог сказать? Первое письмо было [второй] сестре, я написал ей шесть или восемь строчек. Что-то вроде: «Наташа, даже не знаю, как тебе объяснить. Я нахожусь в тюрьме. Это твой брат, которым ты так гордилась». А она мне в ответ: «Сашка, как я плакала. Я ведь тебя похоронила уже».

Сестра Александра Леонова Наталья вспоминает этот эпизод по-другому. По ее словам, он позвонил ей в начале 2000-х, когда она была в маникюрном салоне. От неожиданности она не знала, как себя вести, и старалась не расплакаться на людях. «В то время, когда я в церковь приходила, не знала, куда мне свечку ставить: за здравие или за упокой, — вспоминает она годы неизвестности. — Надеялась, что он за границу уехал и не может о себе сообщить». По ее словам, после окончания военного училища брат действительно уехал в долгую секретную командировку — о том, что он был в Анголе, Леонов впервые упомянул, уже когда она приехала к нему в тюрьму, но подробно рассказывать не стал: «Он не любит об этом говорить, видимо, тяжело ему там было». Об успехах брата в горных лыжах Наталья Леонова ничего не знает — зато помнит, что он ходил в секцию карате.

По словам Леонова, в конце 2000-х его навестили сыновья — и сказали, что «ждут» его. Вадим, рассказывая эту историю, утверждает, что со сводным братом никогда не виделся, а к отцу впервые приехал только в 2013 году — после того, как с ним связались журналисты Первого канала, снимавшие о Леонове передачу.

Тяжелее всего Леонову давались встречи с матерью: «Каждое прощание с ней стоило мне 20 лет жизни». В феврале 2016 года она умерла. До его освобождения оставалось два года.

Любовь в стихах

В 2006 году Леонов прочитал объявление в газете для осужденных — он до сих пор хранит тот номер: «Молодая женщина стервозно-истерического характера не против временной переписки с человеком, имеющим жизненный опыт. Люблю интересных собеседников. Имеющих проблемы с русским языком, ограниченный кругозор, просьба не писать, Оксана Катаева. Женская колония в Пермском крае».

Леонов решил привлечь внимание Оксаны и сочинил ей письмо в стихах. Вот его финальные строчки: «Забудьте вы про нигрозин — он для брутальных образин. Уж лучше импрессионизм. Пусть в нем банальный эскапизм, зато как свет струится сочно. Надеюсь, получилось точно диагноз ваш установить. Не может истеричкой слыть та, кто Гогена и Ван Гога смогла узнать настолько много. Стервозности в ней места нет. Скорей пришлите свой ответ поклоннику палитры сочной. Отбросьте маску стервы склочной и сделайтесь навеки той, кого зову своей мечтой».

У них начался эпистолярный роман. Рассказывая о нем, Леонов заметно волнуется и то и дело зачитывает любимые строчки из писем — их он по-прежнему бережно хранит и часто перечитывает. «Сама не Пушкин, не Монро, не Васнецов, но все равно позвольте мне у вас спросить: Леон, откуда? Может быть, любитель вы французского кино? Всплывает имя Жан Рено — тот киллер с фикусом под мышкой, — с выражением читает Леонов фрагмент из письма Катаевой. — А может, нравится вам слишком Диснея лев, который был король? Он имя дал вам или роль свою фамилия сыграла? Вас спрашивать я не устала».

Увиделись они только летом 2007-го — когда Катаева освободилась и почти сразу приехала на свидание. Всего они встречались 17 раз, а в 2010 году, когда Леонова перевели в колонию под Петербургом, возлюбленная сообщила Леонову, что выходит замуж. Мужчина уверяет, что никаких иллюзий никогда и не питал: она была на 16 лет моложе, ему оставалось сидеть еще долго. Но он до сих пор поздравляет Оксану с днем рождения — звонит и читает стихи, которые сочинил специально для нее.

Поклонник Жванецкого

Пять лет назад с Леоновым познакомился отец Дмитрий — протестантский священник, посещающий заключенных: Леонов регулярно посещал духовно-нравственные беседы, которые он проводил. «Саша говорил, что был в Анголе, служил в армии, участвовал в спецоперациях, дамбу взрывал, контузию получил, — у него интересная судьба», — вспоминает священник и добавляет, что рассказам Леонова верит: в тюрьме за слова нужно отвечать, и там ими не разбрасываются.

В 2016 году Леонов, по его словам, начал с тюремной зарплаты откладывать деньги «на выход» — и накопил почти сто тысяч рублей. В остальном к выходу из тюрьмы он никак не готовился — в колонии была психологическая лаборатория, но, как вспоминает Леонов, там ему сказали, что он «человек сформировавшийся», и отпустили восвояси. Другие, впрочем, не раз предупреждали его, что он «выйдет и обалдеет».

— Обалдели?

— Не-а. Первым делом мы с другом, который меня встречал и в чьей квартире я сейчас живу, пошли в магазин. Там меня удивило, что все очень вежливые: «Будьте любезны». Еще поражало обилие всего — когда я садился, этого всего не было. Но ведь пока сидишь, ты и газеты, и журналы смотришь — ты уже ко многому готов.

Проблемы, по словам Леонова, у него были только с компьютером. В остальном он быстро вписался в свободную жизнь — на следующий день после освобождения уже показывал сестре Петербург, а вскоре по знакомству устроился и на работу — монтировать стенды на одной из городских выставочных площадок.

Сейчас Леонов каждый день встает в начале шестого утра — привычка. Холодный душ, молитва, зарядка — у Александра разработан свой комплекс упражнений, который он усовершенствовал в колонии. По дороге на работу он читает прессу: предпочитает «Аргументы и факты», из писателей — Михаила Жванецкого. Еще он любит готовить — и хвастается, что в его ежедневном меню обязательно есть суп, овощи, фрукты и молочные продукты (их особенно не хватало в колонии). Последние полтора месяца он каждое воскресенье ездит в детский дом под Петербургом. «Мне сказали, что ребятишки там живут чуть ли не по воровским понятиям, и я согласился с ними поговорить, — рассказывает Леонов. — Сейчас езжу регулярно читаю свои стихи. Если сразу они меня с иронией встречали, то сейчас уже ждут».

Леонов старается еженедельно общаться с родственниками, а в ближайшие месяцы планирует съездить на родину — в Саратов: сходить на могилу матери, навестить другую родню. Для этого ему нужно будет получить разрешение — три раза в месяц Леонов ходит отмечаться в службу по надзору над освободившимися.

Несколько месяцев назад на дне рождения знакомого, с которым они вместе сидели в колонии, Александр познакомился с женщиной — она оказалась тетей именинника. У них завязались отношения. «У нее тоже сын, — рассказывает Леонов. — Она говорит, что он будет скептически относиться к нашим отношениям. А я ей сказал: „Время покажет. Мы с тобой, в конце концов, не в загс идем“».

— Вы думаете о том, что бы вы делали эти 25 лет на свободе?

— Нет. Случилось так, что моя жизнь закончилась в 36 лет и возобновилась в 60 с лишним. И я не стесняюсь признаться, что я много почерпнул за эти 25 лет, многому научился.

Леонов часто упоминает о том, что вместо 25 лет ему могли дать пожизненное. «Между нами и [теми, кто получил пожизненное] будто борозду провели. Они нас тогда возненавидели, — вспоминает он. — Этим людям и правда очень тяжело — жить с ощущением того, что ты уже никогда не выйдешь. Но я бы каждому говорил: никогда не думай, что ты самый несчастный человек на свете. Кому-то гораздо, не в пример труднее, чем тебе».

Леонов выходит из дома, чтобы проводить корреспондента «Медузы» до остановки, но потом ненадолго возвращается в квартиру. Он забыл мобильный телефон — до сих пор не привык везде брать его с собой. Сейчас с аппаратом у него трудностей уже меньше — поначалу он волновался, что не может запомнить, как из него вытаскивается сим-карта: вдруг придет проверка — и он не сможет ее быстро достать? И только потом вспоминал, что он не в тюрьме — и никакой проверки не будет.

Милиционер

Грабители аптек и банков

В марте 2016 года в Мордовии в условно-досрочном освобождении отказали Петру Стаховцеву, приговоренному к пожизненному заключению. Суд решил, что мужчина нуждается в дальнейшем отбывании наказания для «восстановления социальной справедливости» и «предупреждения совершения новых преступлений». Сейчас Стаховцеву 73 года, он сидит в тюрьме уже 29 лет — и все это время заявляет о своей невиновности.

В 1990-х мужчина написал подробное письмо о своем деле и отправил его в Госдуму. Получил такое и Лев Левинсон — тогда он был помощником депутата от партии «Яблоко» Валерия Борщева. С тех пор правозащитник пытается добиться пересмотра приговора Стаховцеву — как Левинсон сказал «Медузе», он уже почти выучил его уголовное дело наизусть.

В середине 1980-х годов Петр Стаховцев руководил уголовным розыском в одном из районов Иркутска. Когда в области решили провести проверку деятельности местной милиции, в рабочую группу включили и Стаховцева — хотя в основном она состояла из людей, приехавших из Москвы.

Проверка выявила многочисленные нарушения: недостачи на сотни тысяч рублей, неучтенное оружие в начальственных сейфах, коррупционные схемы по торговле омулем. Почти всех руководителей УВД и прокуратуры отстранили от работы — кого-то отправили на пенсию, кого-то перевели на другую должность, — но уголовных дел по итогам проверки не заводили. Вскоре после того, как она закончилась и проверяющие уехали в Москву, Стаховцева, по его словам, серьезно понизили в должности — перевели в службу вневедомственной охраны при одном из УВД Иркутска.

16 июля 1989 года бывшего майора арестовали и обвинили его в организации банды, которая нападала на ОВД, кассиров предприятий, а также квартиру директора магазина «Детский мир», областной Комитет по телевидению и радиовещанию, городской аптечный склад и отделение Госбанка. По версии следствия, по вине банды погибло три человека, а в их планах было уничтожение 20-тысячного города Слюдянки: там преступники якобы хотели устроить взрыв. Стаховцев, как утверждало обвинение, не принимал непосредственного участия в преступлениях (его обвиняли только в убийстве владельца автомобиля, который они с подельниками угнали, чтобы ограбить склад оружия), а действовал через непосредственного руководителя банды — инженера вневедомственной охраны Андрея Дядченко.

Весной 1991 года Петр Стаховцев был приговорен к расстрелу за организацию вооруженной банды и убийство. Все уголовное дело, по словам Левинсона, было основано исключительно на показаниях Дядченко — тот впоследствии от них отказался, но на судьбу бывшего милиционера это не повлияло. Дядченко тоже приговорили к смертной казни, которую впоследствии заменили на пожизненное заключение (он сидит в тюрьме до сих пор). Другие члены банды были приговорены к различным тюремным срокам.

Левинсон рассказывает, что суд над Стаховцевым проходил с нарушениями: квартиру мужчины обыскивали незаконно; выбранных им защитников в дело не допустили, и адвоката обвиняемый впервые увидел в зале суда; в СИЗО его избивали сокамерники; на ознакомление с 28 томами дела мужчине дали всего три часа, а суд без законных на то оснований проходил в закрытом режиме.

Руководил следствием по делу Стаховцева Николай Китаев. Автор диссертации об изобличении убийц и сотен статей по криминалистике, сейчас преподающий эту дисциплину в университете, Китаев до сих пор помнит все детали расследования, за которое он «получил полковника» и которое, по его словам, «стало классикой криминалистики». Он убежден в том, что милиционер был виновен.

По словам Китаева, в рабочую группу, проводившую проверку иркутской милиции, Стаховцев попал неслучайно — из местных в нее вошли те, кто хотел свести с начальством счеты, — но при этом никакой значимой роли он в ней не играл: «был шестеркой, бегал на посылках». Когда вместо Стаховцева начальником милиции в одном из районов Иркутской области назначили другого человека, тот, как утверждает Китаев, обиделся и создал банду, в которой его знал только один человек — Дядченко. «Думал, что если банда спалится и Дядченко его сдаст, то эти показания он объяснит оговором, а другие его сдать не смогут, — объясняет Китаев. — Но при обысках у него дома нашли похищенные наркотики в таблетках. Были допрошены десятки свидетелей, которые изобличили Стаховцева».

Сам Стаховцев следователю ни в чем так и не признался, но Китаеву это «и не было нужно»: он доказал, что бывший милиционер врет, «с помощью психологической экспертизы», на которую отправил письменные ответы обвиняемого на его вопросы. Следователь убежден, что Стаховцев — «ничтожество, лгун и подлец», что высшую меру ему назначили справедливо и что он много лет вводит людей в заблуждение, утверждая, что его отправили в тюрьму по политическим причинам.

Готовы только маньяки

Стаховцев не признал своей вины и не подавал прошения о помиловании. Тем не менее в марте 1993 года указом президента Ельцина расстрел ему заменили на пожизненное заключение, «руководствуясь принципами гуманности».

В июле 2014 года у бывшего майора милиции появилось право подать на УДО: осужденные пожизненно могут это сделать, проведя в тюрьме не менее 25 лет. Еще через год к делу подключились правозащитники из организации «Агора» — ходатайство об УДО подал в мордовский суд адвокат Дмитрий Динзе. Суд запросил документы из колонии: характеристику от начальства, выписку из личного дела, справку о здоровье и так далее; Динзе, как он сам рассказывает «Медузе», включил в этот пакет даже «социологическое исследование, которое доказывало, что у Стаховцева пониженная возможность совершения какого-либо рецидива».

Суд Стаховцеву отказал. По словам Динзе, вердикт о необходимости содержания бывшего милиционера под стражей для «предупреждения совершения новых преступлений» основывался, в частности, на взыскании за «нарушение формы одежды». Мужчина, страдающий недержанием, не надел брюки, когда встал с кровати, чтобы добежать до туалета.

Динзе считает, что приговоренных к пожизненному лишению свободы в России дискриминируют — содержат на особом режиме, разрешают подавать на УДО не раз в год, как другим, а только раз в три года. Адвокат считает, что отпускать их просто никто не собирается: уголовно-правовая политика России направлена на то, чтобы эти люди умирали в тюрьме. Со ссылкой на источники во ФСИН Динзе рассказывает, что руководство силовых министерств обсуждало, стоит ли отпускать «пожизненников», но ни к какому выводу так и не пришли. В отличие от тех, кого приговаривали к расстрелу, ни один человек, приговоренный к пожизненному заключению, в России до сих пор на свободу не вышел — только те, чьи дела были в тот или иной момент переквалифицированы, а сроки — изменены.

Динзе уверен: дело в том, что держать таких заключенных в тюрьме государству проще, чем проводить работу по их ресоциализации и брать на себя ответственность за их жизнь на воле, где у многих не осталось ни родных, ни жилья (Лев Левинсон считает, что здесь есть еще и политический подтекст — Владимир Путин «явно противник уступок в отношении того, что он считает тяжкой преступностью»). Сейчас ресоциализацией вышедших из тюрьмы зачастую занимаются общественники, — например, та же Анна Каргапольцева из пермской ОНК, создавшая «Выбор», организацию, которая занимается «социальным предупреждением правонарушений». Активисты, у которых подписаны соглашения с несколькими колониями Пермского края, не только социально сопровождают освободившихся зэков, но и готовят их к жизни на свободе.

Общается Каргапольцева и с теми, кто отбывает пожизненный срок в колонии «Белый лебедь». Она рассказывает, что с такими людьми ей легко: «Им просто интересно разговаривать со свободным человеком, интересно, что происходит в мире. Информационно они не отрезаны: у них есть телевизор, у них есть радио. Но им интересно мое отношение к тому или иному политическому событию, ходила ли я на выборы, за кого голосовала».

По словам Каргапольцевой, ее организация готова помогать ресоциализации заключенных пожизненно. «Готовы освобождаться только маньяки, — говорит она. — Они вообще всегда на все готовы. Остальные понимают, что им нужна подготовка, — они же смотрят новости, понимают, как все изменилось».

Никого не выпустят

Комиссия по помилованию, созданная при президенте Ельцине, существовала до 2001 года — и за девять лет работы рекомендовала президенту помиловать более 57 тысяч осужденных за общие уголовные преступления и 1200 приговоренных к смертной казни. Только за последний год работы комиссии были помилованы 8650 человек.

Владимир Путин, придя к власти, решил, что «нужно не только жалеть», и усложнил процедуру. Теперь комиссия по помилованию есть в каждом регионе — ходатайство осужденного попадает в нее через администрацию колонии и региональное управление ФСИН. Члены комиссии направляют заключение главе региона, который, если согласен с комиссией, публикует список рекомендованных к помилованию в местном СМИ и направляет представление в администрацию президента, откуда оно попадает к главе государства. За последние десять лет президент пользовался правом помилования от двух до пяти раз в год. Ни один из помилованных не был пожизненно осужденным — хотя подавать прошения могут и они: в отличие от УДО, тут у них права такие же, как у других заключенных. (Петр Стаховцев, по информации «Медузы», прошений о помиловании не подавал.)

Адвокат Каринна Москаленко, которая тоже представляла пожизненно осужденных в суде, уверена: «Никого не выпустят». По ее словам, один из показателей — судьба обращения правозащитницы Людмилы Алексеевой к Владимиру Путину с просьбой помиловать осужденного на пожизненный срок экс-сенатора от Башкирии Игоря Изместьева. «Несмотря на ходатая такого уровня и обращение к президенту, никаких подвижек в его деле мы не наблюдаем, — говорит Москаленко. — Если его все-таки не освободят, думаю, что я в своих догадках права».

Лев Левинсон и Петр Стаховцев обмениваются письмами больше 20 лет. Они ни разу не встречались. Сначала ехать в колонию Левинсону было некогда, сейчас — уже не позволяет здоровье. Динзе виделся со Стаховцевым около полутора лет назад — по его словам, 73-летний мужчина продолжает жить своим уголовным делом и по-прежнему надеется на то, что встретится с немногими остающимися в живых родственниками на свободе.

В следующий раз ходатайство об УДО Стаховцев сможет подать в 2019 году.