истории

Не обзывайте друг друга неверующими Саша Сулим рассказывает, как православным живется в Дагестане, где террорист расстрелял прихожан церкви

Источник: Meduza

18 февраля Халил Халилов пришел к церкви Георгия Победоносца в Кизляре, самом русском городе Дагестана, и начал стрелять по людям, которые выходили из храма после вечерней службы. Погибли пять женщин, нападавшего убили полицейские и сотрудники Росгвардии. Ответственность за теракт взяло на себя «Исламское государство». 20 февраля на панихиду по погибшим к храму пришли несколько тысяч человек, включая чиновников и представителей духовенства разных конфессий. Спецкор «Медузы» Саша Сулим отправилась в Дагестан, чтобы выяснить, как православное меньшинство живет в мусульманской республике — и связан ли теракт с разладом между религиями.

20 февраля пятиклассники Гасан и Даниил пришли к церкви Георгия Победоносца в центре Кизляра сразу после уроков — уже ближе к вечеру. У ворот храма дежурили полицейские, но проверять рюкзаки школьников они не стали — пустили так. Гасан подвел друга к одной из деревянных скамеек, показал рыхлую борозду от пули и стал эмоционально пересказывать события, случившиеся за два дня до этого: с какой стороны шел человек с ружьем, напавший на храм; как на него накинулась с пакетами Ира — женщина, которая обычно просила у церкви милостыню; куда она упала, когда преступник выстрелил ей прямо в грудь; где лежали остальные убитые женщины. Потом подросток указал на двери храма, которые прихожане чудом успели закрыть.

Сам Гасан за этими дверями никогда не был — он мусульманин, а подробности о теракте ему рассказали взрослые. А вот Даня с мамой и бабушкой ходит в церковь каждое воскресенье, иногда приходит и один — «поставить Матроне свечку и помолиться». 18 февраля ни мальчика, ни его родных в церкви не было — накануне они уехали в гости к родственникам в другой город и не успели вернуться.

Школьники рассказали корреспонденту «Медузы», что в их классе учатся и мусульмане, и православные — это понятие тут фактически взаимозаменяемо со словом «русские», — но конфликтов между ними никогда не возникало. «Только в младших классах, когда еще глупенькие были», — уточняет Даня.

В ближайшее воскресенье он обязательно придет на службу с бабушкой и мамой — очень уж ему нравятся «истории», которые рассказывает отец Павел, настоятель кизлярского храма. «Сейчас пост, на службу надо ходить обязательно», — добавляет мальчик. После нашего разговора Гасан и Даниил подходят к пяти устланным цветами и венками могилам у подножия храма (погибших женщин решили похоронить на территории церкви), чтобы вместе помолчать несколько минут, а потом расходятся по домам.

Форпост православия

Отцу Павлу 29 лет — у него голубые глаза, едва наметившаяся борода, а еще он носит черную вязаную шапочку. С корреспондентом «Медузы» он встречается в своем кабинете — но как будто стесняется своего «директорского» кресла, присаживается за стол для посетителей и предлагает чай со сладостями. Портрет патриарха Кирилла, который висит над столом, — единственное свидетельство того, что в помещении работает священнослужитель. И кабинет, и комната, в которой живет настоятель кизлярской церкви, находятся в современном двухэтажном здании, недавно построенном рядом с церковью Георгия Победоносца.

Павел Каликин родился в русской семье в Махачкале. Крестили его еще в детстве, но на свою первую службу он пришел в тринадцать лет вместе со старшим братом. «Когда из алтаря вышел дьякон и провозгласил первый возглас, у меня ручьем потекли слезы, я понял, что я никто и ничто, — рассказывает Каликин. — Неподвижно стоять два с половиной часа для нас тогда было серьезным испытанием, но мы выстояли и с тех пор стали ходить в храм каждое воскресенье».

Через год брата призвали в армию, а Павла позвали помогать в алтаре, потом петь. Постепенно он стал иподьяконом, но, когда ему исполнилось 18, тоже пошел на военную службу.«Я был на распутье — куда мне идти: в семинарию или в армию? — вспоминает священник. — А епископ мне так тогда сказал: „Твой отец, твои деды служили?“ — „Служили.“ — „И ты иди служи“».

После армии Павел очень хотел жениться — со своей будущей супругой Анной он познакомился в храме, — но боялся, что еще слишком молод для того, чтобы стать мужем и священником. Двадцатилетний Павел решил сперва поехать «покорять Москву» — как все. «Но мудрый батюшка отец Николай мне сказал: „Хватит девке голову морочить: или женись, или не приходи ко мне больше. Господь все даст тебе. Служить — это твое, а в Москве ты пропадешь“».

В 2009 году отец Павел обвенчался, его рукоположили в дьяконы и он поступил на заочное отделение в семинарию Троице-Сергиевой лавры в Сергиевом Посаде (в Дагестане православных семинарий нет). До своего назначения в Кизляр отец Павел служил в кафедральном соборе в Махачкале. Там он стал ключарем — помощником архиепископа, — а в августе 2017 года был назначен настоятелем сразу в двух церквях в Кизляре (собора Георгия Победоносца и храма Николая Чудотворца), благочинным всего Кизлярского церковного округа и руководителем епархиального отдела по взаимодействию с казачеством — казаки живут в Кизляре с XVIII века. «Когда я сюда приехал, прихожане сказали мне: „Батюшка, мы вам очень рады, не переживайте, мы вас не оставим, будем помогать. Мы с вами“», — вспоминает отец Павел.

Священник называет Кизляр «форпостом православия» в Дагестане. Это самый русский город республики: здесь, по данным последней переписи населения, около 40% русских (в целом по Дагестану их всего 3,57%) — и три православных храма. «Моя задача поддерживать этих людей, — поясняет отец Павел. — Чтобы они не чувствовали себя брошенными, чтобы понимали, что церковь рядом, что Господь никого не оставляет».

По словам отца Павла, на воскресные службы в храм Георгия Победоносца обычно приходит около ста человек, еще 50-80 посещают другие кизлярские церкви. Гораздо больше прихожан собирается на крестный ход, который с 2015 года проводят в Кизляре на день города в сентябре: до трех тысяч человек, включая людей, которые приезжают из других кавказских республик — Чечни и Ингушетии.

Благодать и вечная память

18 февраля 2018 года было Прощеным воскресеньем — днем примирения и последним днем перед Великим постом. На вечерней службе в соборе Георгия Победоносца было около пятидесяти прихожан. «Я никогда раньше не видел, чтобы Надежда Сергеевна так плакала, — вспоминает отец Павел одну из погибших. — Она упала на колени и так просила прощения, что у меня у самого слезы выступили. Я ей даже сказал: „Надежда Сергеевна, встаньте“. А она: „Нет, я перед крестом, перед вами, перед священным саном, [прошу прощения], если что не так!“ Видно, душа ее чувствовала, что это ее последнее».

Первой человека с ружьем увидела Ирина Мелькомова — в городе ее называли просто Ира и считали блаженной, она просила милостыню у храма и очень любила конфеты. Ира всегда носила с собой полиэтиленовые пакеты, в которые складывала то, что ей жертвовали прихожане — с этими пакетами она и накинулась на преступника. «Днем она подошла ко мне и говорит: „Батюшка, если я тебе денег дам, ты со мной в Сочи поедешь загорать?“ Я говорю: „Я с тобой и без денег поеду“, — с улыбкой рассказывает отец Павел. — Мы посмеялись, а потом она уже очень серьезно сказала: „После службы, когда вы освободитесь, я очень сильно хочу с вами поговорить“. То есть она меня ждала». Священник без труда находит слова для каждой из жертв «зверского поступка» и сравнивает их с «первохристианскими мученицами», пострадавшими за веру. 

Женщин решили похоронить на территории храма — для православных это считается особой честью. На отпевании и похоронах собралось несколько тысяч человек — на площади на территории храма и вокруг нее уже за воротами собрались православные и мусульмане.

«Следующая пуля могла быть моя», — говорит 69-летняя Валентина, пришедшая на отпевание. Она вспоминает те минуты, что лежала на полу храма, пока преступник колотил в двери, и начинает нервно теребить в руках венок с черной лентой. «Этот венок мусульмане прислали, — поясняет женщина. — Сказали, что [нападавший] опозорил их — с бабушками пришел воевать». Валентина родилась и всю жизнь прожила в Кизляре, пока работала, верить было «некогда», а сейчас — на пенсии — стала ходить в церковь. «Погибших женщин будут на каждой службе вспоминать, это благодать и вечная память», — говорит она, будто пытаясь себя успокоить.

В день похорон соболезнования родственникам убитых женщин принес архиепископ Махачкалинский и Грозненский Варлаам — он зачитал послание от Патриарха Кирилла; мэр Кизляра Александр Шувалов; представители муфтията Дагестана — они выделили по 500 тысяч рублей семьям погибших; и представители Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека — они приехали в Дагестан с рабочей поездкой. Председатель Совета Михаил Федотов вручал цветы, а журналист Максим Шевченко пытался провести с каждым из родственников небольшую беседу, одновременно фиксируя все на камеру мобильного телефона.

Когда кресты на могилах выровняли, родственники и друзья погибших начали укладывать цветы и венки. Руководить процессом возложения принялась одна из работниц храма: «Уберите венки от крестов, не закрывайте их», — почти кричала она. «Главное для усопших — это молиться, а как и куда положили цветы — не так важно», — успокоил всех отец Павел. 

Священник пока живет в Кизляре один — семья осталась в Махачкале, но дети с супругой часто к нему приезжают. Должны они были приехать и 18 февраля, но в последний момент отец Павел их отговорил. «Жена еще обижалась на меня. А я сейчас понимаю, что это было предчувствие, — рассказывает он. — Мои дети сразу после службы всегда бегут играть на детской площадке перед храмом. Теперь я понял, что детей от себя ни на шаг отпускать нельзя».

По словам отца Павла, до стрельбы в храме угроз он никогда не получал, никогда не чувствовал на себе косых взглядов — даже когда выходил в город в рясе: «В Кизляре устраивали теракты, захватывали больницу, но чтобы кто-то [террорист] заходил в православный храм — такого не было никогда, — уверяет он. — Мне никогда не говорили: „Ты русский, ты православный — уезжай“».

Стрельбу в церкви священник считает «спланированной акцией»: «Он знал, куда идет и зачем, он только не мог предусмотреть, что наша служба закончится раньше, чем обычно». Священник уверен, что нападавшего «никто не учил традиционному исламу», именно поэтому он и «сбился с пути»: «Православные и мусульмане должны воспитывать своих детей в традиционной вере, ведь сейчас появилось много сект, в которых людей сбивают с толку».

Или умерли, или уехали

После нападения на прихожан храма в Кизляре у ворот всех православных церквей Дагестана решили выставить наряды полиции. Полицейские встречают прихожан и у главного православного храма республики — Свято-Успенского кафедрального собора в Махачкале. Утром в четверг людей здесь совсем немного: некоторые заходят всего на несколько минут, поставить свечку и прочитать молитву, на службу остаются единицы. 

Один из таких людей, Виктор — на вид ему около 50 лет, — рассказывает, что даже в советские времена, когда религия была под запретом, на праздники в храме людей было больше, чем сейчас: «В 90-е годы из Дагестана уехало очень много русских — в церковь сейчас просто некому ходить». Указывая на скучающих за воротами полицейских, мужчина начинает возмущаться: «Почему было не поставить наряд полиции в праздник? Как они допустили, что у них по городу спокойно разгуливает человек с ружьем?» По словам Виктора, русским непросто живется в Дагестане, но не из-за религии, а из-за клановой системы — все рабочие места в республике распределяются только между «своими».

Вслед за Виктором из храма выходит Лидия и обеспокоено замирает возле лавочки во дворе церкви. Она приходила просить благословения у батюшки, чтобы приготовить рыбу на поминальный стол — больше месяца назад у женщины умер брат, и сорок дней приходятся как раз на одну из самых строгих недель великого поста. «Или все-таки я из грибов котлеты приготовлю и не буду на душу грех брать?» — спрашивает женщина как будто у самой себя. В разговоре с «Медузой» она тоже вспоминает времена, когда во время праздничных богослужений в храм нельзя было зайти от количества людей. Сейчас, по ее словам, «они или умерли, или уехали».

По словам руководителя центра по изучению проблем религии и общества Института Европы РАН Романа Лункина, в начале 90-х годов в Дагестане — как и в других регионах России — православие стало возрождаться, однако отток русского населения из республики этот процесс приостановил. Лункин рассказывает, в те годы для многих мусульман русские были «по ту сторону баррикад», потому что именно Россия «наводила порядок на Северном Кавказе». Так и не найдя себе места в Дагестане, русские уезжали, а количество прихожан в православных церквях сокращалось.

Нынешний архиепископ Махачкалинский и Грозненский Варлаам тоже вспоминает девяностые как непростое время. Тогда он был настоятелем Покровской церкви в Ингушетии. «Когда в Чечне шла война, всякое могло произойти, — рассказывает священник „Медузе“. — В Ингушетии могли целиком расстрелять русскую семью, но это было противостояние не на почве веры».

Махачкалинская епархия, которую возглавил архиепископ Варлаам, была образована в 2012 году. В нее вошли приходы Дагестана, Чечни и Ингушетии. Тогда же, по словам Романа Лункина, начался новый этап развития православия в Дагестане. Архиепископ Махачкалинский и Грозненский вошел в состав совета при главе республики, в общественный совет и в коллегию комитета по делам религии Дагестана. «Я бы не сказал, что это возрождение, но сейчас православие стало занимать более солидное место в дагестанской системе власти», — говорит ученый.

По словам архиепископа Варлаама, после образования Махачкалинской епархии в Дагестане деятельность РПЦ активизировалась. Совместно с муфтиятом и иудейской общиной православные ежегодно участвуют в молодежном межконфессиональном форуме; также в последние годы РПЦ регулярно устраивает концерты на православные праздники, проводит рождественские елки и пасхальные мероприятия. Строятся и новые церкви: весной 2017 был заложен храм Святой Варвары в чеченской станице Шелковская, в 2012 году открылся храм Покрова Пресвятой Богородицы в ингушском городе Сунжа, в ближайшие годы в Ингушетии должны построить еще три православные церкви. «Мы открыли часовни в воинских частях, — продолжает архиепископ. — А в прошлом году построили храм на территории тюрьмы».

По его словам, православных не притесняют ни в одной республике Северного Кавказа, но именно в Дагестане русским живется комфортнее всего: в Чечне и Ингушетии титульные нации говорят на своем языке, а в многонациональном Дагестане все общаются на русском. «Другое дело, что у русских, в отличие от кавказцев с их кланами, родами и тейпами, родство утеряно, тем более здесь на Кавказе, где русских очень мало и поддержку им взять негде, — признает архиепископ Варлаам. — Если государство не будет оказывать им помощь, то выжить русскому здесь будет очень тяжело».

По его подсчетам, в Дагестане живет сейчас около 60 тысяч русских, около двух тысяч — живет в Ингушетии, еще десять — в Чечне. «Думаю, что православная вера на Кавказе не умрет никогда, другое дело, что количество православных людей здесь становится все меньше и меньше, — продолжает священник. — А ведь в свое время православие принимали и дагестанцы, и чеченцы, и ингуши. Думаю, если бы Россия не ассоциировалась с захватчиком, здесь до сих пор все были бы православными».

Роман Лункин говорит, что ни сейчас, ни в конце 90-х или начале 2000-х годов РПЦ не стремилась обращать в христианскую веру коренные народы Дагестана. Главной ее целью была консолидация и поддержка русского населения. Зато активным миссионерством в Дагестане — причем не только среди христиан, но и среди мусульман — в это время занимались различные протестантские конфессии: церковь Осанна, протестантская церковь, «пятидесятники». «Православные священнослужители не раз высказывали опасение, что такая активная протестантская христианская миссия настроит мусульман против христианства в Дагестане», — говорит ученый.

Инциденты, связанные с такими миссиями, действительно происходили. В 2010 году пастора церкви «Осанна» Артура Сулейманова убили выстрелом в голову, когда он вышел из здания молитвенного дома; преступников так и не нашли. По словам Лункина, приход Сулейманова насчитывал тогда около тысячи человек, в то время как в православные храмы в Махачкале ходило всего несколько десятков прихожан.

«Даже в самые тяжелые времена женщин в храме не убивали, — говорит архиепископ Варлаам, — Кто-то далекий от религии надеялся спровоцировать новый отток русских». Священник уверен, что у этих людей ничего не выйдет — трагедия только сплотила православных и мусульман.

Роман Лункин тоже считает, что кизлярская трагедия укрепила позиции православия в регионе: «Во всех траурных мероприятиях, на которых выступали представители духовенства, подчеркивалась близость миротворческих позиций и роль православии и ислама в регионе. Очень важно, что религиозные деятели двух конфессий заявили о совместном противостоянии экстремистской угрозе».

Село без дьявола

Стрельбу в храме устроил 22-летний Халил Халилов — он был убит ответным огнем, открытым сотрудниками полиции и Росгвардии. Халилов родился в горном селе Кидеро, но еще в детстве переехал с родителями в Тарумовский район — и жил недалеко от Кизляра. Родители Халилова занимаются скотоводством и живут на ферме. В день нападения молодой человек сказал им, что едет в город вырвать зуб.

По словам дяди Халилова Ахмеда — их приводят РИА Новости — радикальным исламом племянник не увлекался, но несколько месяцев назад отрастил бороду. Тогда же выяснилось, что Халилов общается с какой-то мусульманской общиной в Кизляре, предположительно не связанной с экстремизмом. «У меня есть знакомые в правоохранительных органах. Они сказали, что Халил не числился ни в каких бандформированиях», — заверил журналистов Ахмед Халилов.

Магомед Юсупов, директор школы в селе Генух в Цунтнинском районе Дагестана (там Халилов учился в старших классах), рассказывает, что учителя вспоминают Халилова как «спокойного мальчика», который не увлекался экстремистскими течениями ислама. Сам Юсупов пришел работать в эту школу уже после того, как Халилов ее окончил.

«Накануне мы провели встречу с учениками и педколлективом и осудили бесчеловечный поступок этой сволочи, — продолжает директор. — То, что он сделал, запятнает не только нашу школу, но и район и целую республику». Он также добавил, что их село — единственное в республике, не испачканное ничем «дьявольским»: «Никто в нашем селе не примкнул к этим шайтанам [ваххабитам]».

Перед тем, как пойти к православному храму, вооружившись охотничьим ружьем и ножом, Халил Халилов опубликовал видео, в котором присягнул на верность «Исламскому государству». Позже стало известно, что он был членом «спящей ячейки» «ИГ» — группировка взяла на себя ответственность за нападение в Кизляре.

Спустя несколько часов после стрельбы в храме, муфтият Дагестана осудил действия нападавшего и назвал его «ваххабитом». Помощник муфтия по связям с общественностью Мухаммад Магомедов в разговоре с «Медузой» уверяет: преступления в отношении людей иной веры последние 20 лет совершают именно радикалы-салафиты, в основе убеждений которых лежит ваххабизм. «Есть люди, которые сегодня пропагандируют мирный ваххабизм — якобы обычные люди. Но семена радикальных взглядов, непримиримости с другими убеждениями, есть и в них, — утверждает Магомедов, — На фото видно, что у этого парня была борода, он брил усы — такая внешность характерна именно для ваххабитов республик Северного Кавказа».

По словам Магомедова, муфтият пытался наладить диалог с представителями салафитской общины, а в 2012 году даже организовал с ними официальную встречу — но ничего не вышло. «Все эти попытки диалога были подорваны, — утверждает помощник муфтия. — Стало понятно, что есть люди, которые не хотят единства среди молодежи Дагестана». Он уверен: представители салафитской общины должны публично осуждать акты вроде стрельбы в церкви. «Но они молчат и даже не пытаются объяснить молодым людям, что действие этого человека противоречит исламу. Именно поэтому общественность прямо или косвенно указывает, что в этой трагедии виноват представитель их убеждений», — говорит Магомедов.

Представитель муфтията уверен: мусульмане Дагестана всегда уважительно относились к людям другой конфессии. В пример он приводит несколько исторических сюжетов: и во времена великого имама Шамиля (он жил в XIX веке), и во времена пророка Мухаммеда и халифа Омара (они жили в V-VI веках) мусульмане не рушили церкви и терпимо относились к христианам.

На следующий день после теракта в соборе Георгия Победоносца в соцсетях появилось обращение к Рамзану Кадырову с просьбой присоединить Кизляр к Чечне — подписано оно было якобы русскими жителями города. Магомедов уверен, что это «попытка дестабилизировать ситуацию» и «чистой воды провокация» — причем не со стороны православных, а со стороны «других людей». Кого именно — помощник муфтия не уточняет.

Полицейские приходят помолиться

Ниматулла Раджабов, имам так называемой салафитской мечети «Тангъим» (произносится «танайм») на улице Венгерских бойцов в Махачкале, охотно соглашается обсудить с «Медузой» случившееся в Кизляре. Мы встречаемся прямо в мечети, в небольшой комнате с толстым ковром на полу и длинным столом с чаем и сладостями, за которым Ниматулла принимает гостей. Раджабов стал имамом в 1999 году — тогда здание вмещало всего 400 прихожан. В новой мечети могут молиться пять тысяч верующих, но обычно на пятничный намаз приходят около трех тысяч человек.

«Я сегодня вернулся из Азербайджана — у меня там родители живут, — рассказывает Раджабов. — При въезде в Дагестан мне устроили допрос, а перед тем, как отпустить сказали: „Надо же попасть в такое время“. Это они так намекнули, что допрашивали меня неслучайно. Так что убийства в Кизляре я уже почувствовал на себе». Имам даже удивлен, что полиция еще не пришла с обысками в мечеть.

Такое пристальное внимание к мечети «Тангъим» связано с тем, что один из ее бывших проповедников Надир Медетов в 2015 году уехал в Сирию и присягнул на верность «Исламскому государству». Раджабов поясняет, что за год до этого из-за разногласий теологического характера он сам отстранил Медетова от проповеди — но ни к каким радикальным действиям в стенах мечети тот не призывал.

Так или иначе, с тех пор в «Тангъим» регулярно приезжает полиция. «Полицейские приходят помолиться сами и, уходя, забирают с собой пару человек — якобы для проверки. Если забрать некого, они просят меня дать им хоть кого-нибудь, говорят, что „им показатели надо улучшать, чтобы с работы не уволили“», — возмущается имам.

При этом Раджабов подчеркивает, что со стороны муфтията претензий к их мечети никогда не было. Сам он является членом совета имамов Дагестана, не раз лично встречался с муфтием республики, и услышал от него только одну просьбу: «Не обзывайте друг друга неверующими».

Большинство прихожан мечети на улице Венгерских бойцов состоят на профучете — поэтому их регулярно, обычно после пятничной молитвы, задерживают полицейские. Имам и двое его совершеннолетних сыновей — тоже в списках. «Никто и не скрывает, что мои дети попадают туда автоматически по достижению 18 лет — они могут даже намаз не делать», — говорит Раджабов и рассказывает, что за последние полгода его сына Абдуллу хотели «похитить» уже дважды. Схема была одна и та же: к дому имама — он расположен рядом с мечетью — подъезжали несколько автомобилей, оттуда выходили люди и пытались посадить молодого человека в машину. Оба раза Абдулле удалось сбежать. По словам имама, «похитители» — сотрудники правоохранительных органов в штатском и в машинах без опознавательных знаков — хотели взять у его сына отпечатки пальцев, возможно, сфотографировать его, не составляя протокол о задержании, так как основания для него не было.

В ноябре 2017 года Раджабов написал о полицейском беспределе в отношении прихожан мечети на улице Венгерских бойцов открытое письмо врио главы Дагестана Владимиру Васильеву. В своем обращении он предложил встретиться с главой республики и попросил его проверить «конкретные факты угроз и фабрикации уголовных дел в отношении работников и прихожан мечети, регулярных полицейских рейдов возле мечети». Васильев на письмо имама пока не ответил. 

«Самое обидное, что какой-то дурак это [нападение на храм] сделал, а нам теперь приходится оправдываться, говорить, что мы не с этим дураком, — комментирует имам заявление муфтията о том, что Халил Халилов был ваххабитом. — Пусть покажут, какую книгу он прочитал? Как вообще можно старушку из охотничьего ружья расстрелять? Он или душевнобольной, или зомбированный, или под наркотиками был. Зачем его было сразу убивать, почему было не спросить, кто его так зомбировал?» Раджабов несколько раз повторяет: ислам запрещает убийство невинных женщин, детей и стариков: «У нас в мечети к такому никогда не призывали».

По словам имама, противники ислама намеренно хотят разделить мусульман, сделать часть из них экстремистами и внушить обществу, что самые страшные террористы — это салафиты. Но Раджабов убежден: нет такого понятия «нетрадиционный ислам», но его существование выгодно тем, кто «наживается» на мнимой угрозе. «Полицейские считают нашу мечеть курицей, которая несет золотые яйца, — заключает он. — В переводе на их язык — это „палки“ и „звездочки“».