истории

«Я попсарь, и это нормально» Певица Елка — о хамах в интернете, дружбе в российском шоу-бизнесе и своих собаках, которых мы никогда не увидим

Источник: Meduza

В начале 2000-х Елка (Елизавета Иванцив) стала одной из первых русскоязычных Rʼn'B-певиц — однако настоящий успех к ней пришел в 2010 году, когда она записала песню «Прованс». Вместе с Иваном Дорном Елка превратилась в символ новой постсоветской поп-музыки — современной, умной и нестыдной. Ее последние песни — «Грею счастье», «Впусти музыку», «Мир открывается» — задают планку качества, недостижимую и для многих западных поп-артистов. Елка много занимается благотворительностью: она активно поддерживает фонд «Подарок судьбы», помогающий бездомным животным, а в 2016–2017 годах была одним из членов жюри телевизионного конкурса «Ты супер!» для талантливых детей, оставшихся без попечения родителей. Журналистка «Медузы» Александра Зеркалева поговорила с певицей об отношениях с фанатами и другими артистами, о любви к соцсетям, собакам и русском рэпе.

— Я на вашем концерте заметила группу девушек, которые знают все песни и их последовательность, ждут вас потом у выхода. Это ваш постоянный фан-клуб?

— Это моя песочница, мы их так называем. Мой мирный фан-клуб. Дети, которые не хотят от меня оторвать кусок.

— Они на удивление спокойно себя ведут.

— У меня все очень хорошие. Все мои. Они потом вырастут и будут моими хорошими приятелями и, может быть, даже помощниками. Очень много людей из первой волны фанатов, которые уже выросли и дружат со мной. В моей команде даже есть сотрудник из старого фан-клуба. Фанатизм же быстро перерастаешь, к тому же я стараюсь гасить его проявления.

— Дистанция сокращается во многом благодаря соцсетям?

— В том числе, да.

— У вас же довольно популярные соцсети — в твиттере два миллиона подписчиков.

— Мне в твиттере кто-то накрутил два миллиона, пока я туда не писала. На самом деле у меня там сильно меньше подписчиков. В инстаграме — честный миллион, по одному человечку собирался. А в твиттере, кажется, кто-то просто по доброте душевной подарил подписчиков, но это так внушительно выглядит — пускай будет.

— Соцсети — это продолжение, как вы говорите, «работы певицей»? Или что-то личное?

— Твиттер — нет, это только мое, инстаграм — чуть-чуть, да. Только эти сториз я вести не могу, честно. Чужие периодически смотрю и плююсь — некоторые каждый свой шаг туда снимают. Вот сейчас, представьте, я бы сидела и делала стори: «Ребята, я даю интервью!» Как это может быть интересно?

— Как вам удается быть одновременно супероткрытой певицей Елкой, которая отвечает фанатам в твиттере, общается с ними чуть ли не каждый день в «Перископе», и девушкой Лизой, про жизнь которой никто ничего не знает?

— Я очень общительный и открытый человек, просто до определенной степени.

— А дальше что?

— Дальше моя жизнь. У меня в инстаграме нет и не будет фотографий из места, где я живу. Очень мало фотографий с теми, кого я по-настоящему люблю. Чем больше я люблю человека, тем реже он появляется в моем инстаграме. Мало кто знает, как выглядит моя родная сестра, — ей жизнь жить. Не нужно, чтобы все знали, кто у нее сестра, ей это может помешать.

— Желтая пресса за вами гоняется?

— Не так чтобы за мной охотились. Но иногда могут и придумать [что-то], потому что ничего обо мне не знают. Я такую брезгливость испытываю к этому! Я всегда думаю: я же по-человечески попросила. Зачем вам это? Чтобы что? Но я все равно ничего не опровергаю — зачем дополнительно заострять на этом внимание?

— Вы не только личную жизнь скрываете, но еще как будто существуете вне общественно-политической повестки.

— И прекрасно, это очень удобно.

— Новости вы разве не читаете?

— Читаю.

— И что? Ничего не возмущает?

— В новостях? Давайте на «ты», пожалуйста? Понимаешь, когда ты публичный человек, ты несешь ответственность за то, что говоришь, даже в суперличных соцсетях. Так вот, я за то, чтобы моя аудитория была способна формировать свое мнение, не хочу я на это никак влиять. Плюс есть огромное количество тем, на которые я никогда не буду говорить, потому что я в них ничего не понимаю. Я не говорю про политику по разным причинам, но в первую очередь потому, что ничего в ней не понимаю.

— Даже когда она непосредственно тебя касается?

— Тем более тогда.

— Это только вопрос ответственности перед поклонниками или безопасности тоже?

— Отчасти безопасность тех, кого я люблю. У нас все большие таланты выдергивать из контекста все, что ты скажешь. Причем не столько даже журналисты, а люди, которые читают и смотрят материалы. Сколько примеров того, как это делается.

— Из последних — школьник из Нового Уренгоя, которого заклевали за выступление в бундестаге.

— Да, парнишка же ничего плохого не хотел сказать. Он сказал ровно то, что сказал. Как раз из-за подобных случаев я говорю, что не могу нести ответственность за то, что вы услышите, — я едва справляюсь с ответственностью за то, что сказала. К тому же у нас много людей, которые имеют мнение обо всем и спешат им делиться. Еще ничего не произошло, а они уже тут как тут. Так что лучше я многозначительно помолчу или отшучусь, это я умею.

— Но ты же занимаешься иногда такой воспитательной работой среди фанатов, рассказывая, что с моральной точки зрения хорошо, а что — плохо?

— Да, я воспитываю, я строга-строга. Например, чтобы не хамили другим артистам при мне. Не надо меня любить через ненависть к другому артисту — мне такая любовь на хер не нужна.

Я не люблю хамство и панибратство так же, как не люблю слепое обожание. Я же говорю про базовые и очень понятные вещи, например уважение. Когда нет уважения, мне становится неинтересно.

— Вот уж где нет уважения, так это в трансляциях в «Перископе», которые ты регулярно ведешь. Там же пишут какие-то чудовищные комментарии.

— Надо понимать, что там просто есть мудаки. Это отбитые люди, камни, на них реагировать не надо.

— Зачем тебе тогда нужны эти трансляции в «Перископе»? Что они тебе дают?

— Коротаю время.

— В пробке?

— Только в пробках, да. Я никогда больше не выхожу в интернет. Бывает еще после концерта, потому что очень много эмоций, ими хочется поделиться, сказать спасибо людям, которые только что были со мной. Эти трансляции иногда ни о чем, а иногда мне задают очень интересные вопросы — и у нас случаются откровенные разговоры. Это та форма интервью, где тебя не смущает наличие камеры, нет строгого редактора и нет понятия «формат». Это интервью, в котором степень глубины ответа регулирую только я.

— Порой эти разговоры настолько поучительные, словно ты миссионерской деятельностью занимаешься.

— Я не специально, я не раздаю советы. Самая неблагодарная штука — давать советы. Но тут могу поделиться мнением, если вдруг им интересно.

— Как выглядит твое общение с фанатами на концертах?

— То же самое, только без запросов из зала. Говорю о том, что меня трогает, что волнует. Все про простые, жизненные, очень понятные вещи.

— То есть сообщения со сцены в духе «Освободите Кирилла Серебренникова!» у тебя не может быть?

— Нет, никогда у меня не будет. А вот «Сложите деньги в копилку для собак» — будет.

— Есть такая копилка на концертах?

— Да, иногда мы делаем [копилки] и для деток, и для собак, чтобы у человека был выбор. Очень многие не хотят помогать собакам со словами: «Лучше бы детям». Или наоборот. Правда, как правило, человек, который так говорит, никогда никому не помог в своей жизни. Если ты хоть кому-то помогаешь, то прекрасно понимаешь, что помощь нужна всем одинаково.

— И что, деньги кладут?

— Да, и много всего узнают в процессе. Смысл же не только в том, чтобы положить денежку для фонда, но и понять, как можно помогать. Еще мы чуть-чуть повышаем имидж животных вне зависимости от породы, потому что у нас к дворнягам очень предвзятое отношение, да и с культурой содержания домашних животных все не очень классно. Мы об этом рассказываем.

— Существует какой-то конкретный фонд, с которым ты работаешь?

— Да, «Подарок судьбы». Я сначала точечно поддерживала волонтеров, а потом поняла, что можно, конечно, добрые дела делать тихо и не выпячивать себя, но так ты поможешь одной-двум собакам — а можно наступить на горло своим принципам и делать это более открыто, но зато совсем другой охват [будет]. Пускай моя аудитория учится делать выводы самостоятельно, руководствуясь сердцем, душой и совестью, а со мной разделяет желание помогать. Мне кажется, это неплохо. Ты можешь глубоко ошибаться в своих убеждениях, но случайно повести за собой огромную толпу людей. И что делать, когда ты уже заявил об этом всем окружающим?

— Некоторые с этим нормально живут. Заявил об одном, потом — о другом.

— И выглядят глупо! Я признаю, что в какие-то моменты я весьма, весьма глупа. У меня не хватает мозгов разбираться в политике. Единственное, что я понимаю, что там все неоднозначно и очень много полутонов.

— Может, это кокетство — что не хватает мозгов разобраться? Может, просто не хочется?

— Есть какие-то догадки, но ими я точно не буду делиться. Самой себе простить глупость гораздо проще, а оправдываться перед кем-то — ненавижу. Тем более я из болтливых, я могу заполнять пространство бесполезной болтовней и шутками до бесконечности.

— Отшучиваться — это для тебя такой защитный барьер?

— Да, конечно. Смех мой — это защиточка.

— Но эскапизм в музыке и в твоем образе, кажется, начался уже после 2010 года. В песнях периода [дебютного альбома] «Города обмана» [2005-го] ведь было же какое-то социальное, даже протестное начало?

— «Протестной» меня увидел тогда [музыкант, продюсер] Влад Валов, потому что я такой и была в то время. Но все равно свою точку зрения я четко никогда не высказывала — это был сказочный, немножко наивный бунт. Я и сейчас чувствую себя в какой-то степени бунтарем, потому что все делаю не так, как надо. Я же неправильный попсарь. На самом деле я не человек злобы, и даже за справедливость я не буду зло бороться.

— То есть агрессия во имя добра — не твое?

— Нет. Война не может быть добром, мир должен быть мирным. «Давайте все хорошие люди соберутся и убьют всех плохих людей» — не моя история.

— А вот мудака осадить в супермаркете — запросто?

— Это мое любимое, но я же по-доброму.

— Это же тоже агрессия.

— Нет, я никогда не агрессирую. У меня нет опции орать, я не умею кричать на людей, но могу грудным голосом что-то сказать, тихо: «Не стыдно ли вам, молодой человек?» У меня есть любимая история. Недавно ночью после работы я с красными губами зашла в «Азбуку вкуса». Шла уже к кассе мимо подростков, и они мне вслед засвистели. Я обычно не обращаю внимания на это, но тут во мне все взыграло, потому что меня реально обижали в детстве, а я никогда не отвечала. И я повернулась, подошла к нему, я была на каблуках — это мое превосходство, — взяла его за плечо и говорю: «Котик, тебе так никто никогда не даст. Если цель была меня подснять, то не получится. Это во-первых. А во-вторых, я физически могла бы тебя кормить грудью. Я тебе в матери гожусь. Поимей уважение». И вышла оттуда царицей! Это я осадила не их, а всех, кто меня обижал в детстве.

— Как ты рассталась с Валовым и перешла от «протестного» к нынешнему имиджу? Вы поссорились или просто контракт истек?

— Это не была ссора. Я просто приняла решение уходить (Влад Валов был продюсером Елки с 2004-го по 2010-й — прим. «Медузы»).

— Почему?

— Потому что ничего не происходило, все сошло на нет. Мне стоило больших усилий принять это решение, озвучить его вслух, признаться себе в том, что я действительно хотела что-то поменять в жизни, что у меня есть потенциал. Довольно сложно себе признаваться в том, что ты можешь гораздо больше.

— И сколько времени ничего не происходило?

— Два или три года. Я жила в Москве, было время, когда у меня вообще не было никакой работы. Тогда был настоящий кризис — 2008 год. Но при этом все артисты вокруг меня чуть-чуть, но работали, немножко, но ездили на хороших автомобилях, капельку, но неплохо жили в собственных квартирах. И я придумала, что пойду, пожалуй. И пошла, не понимая куда. Очень кстати мне позвонили из [музыкального шоу талантов] «X-фактора» — в самый сложный момент моей жизни, когда я вообще не понимала, что делать.

— Как вы начали работать вместе с [продюсерской компанией] Velvet Music?

— Мы работали с Velvet еще с Владом. И к кому я еще могла пойти за советом?

— И семья Меладзе спасла ситуацию?

— Velvet — это Алена Михайлова и Лиана Меладзе в первую очередь. Братья [Меладзе] не решали мою судьбу. Но, кстати, Константин помог с аранжировкой «Прованса».

— Он написал в итоге что-нибудь для тебя?

— Нет, но я пою его песню «Колокол далей небесных», написанную им для брата много лет тому назад. Для меня — нет, я и не его артистка. Мы просто были на одном лейбле, поэтому — «братская поддержка».

— Ты рассказываешь, что полтора года стеснялась петь «Прованс». Почему?

— Может, даже больше. Скорее я стеснялась того, что эта песня со мной натворила. Она меня втянула в поп-тусу. Понимаешь, я стала попсарем после этой песни.

— Ты чувствуешь себя причастной к поп-тусовке?

— Я отдаю себе отчет в том, что я часть этой культуры, я поп-артист. Но я не осознаю это 24 часа в сутки. То есть сейчас здесь сидит не «обладатель трех „Золотых граммофонов“».

— А как же светская жизнь?

— Да нет светской жизни. Я стараюсь не появляться на мероприятиях, где вполне обходятся без моего присутствия. Если я там не выступаю, если я не вручант, не получант или хотя бы не номинант.

— Ну а просто потусоваться?

— Чтобы что? Есть миллион альтернативных мест, где отлично тусуются, при этом я очень люблю своих коллег. Я достаточно дружелюбная, правда. Они кайфовые, и когда я участвую во всех этих «Песнях года» или «Граммофонах», я ношусь по гримеркам, со всеми здороваюсь, обнимаюсь, сплетничаю. Я люблю их. Среди них огромное количество очень хороших людей. У меня нет этого снобского — «я не вы, а вы не я».

— Снобства на почве «я умею петь, а вы нет» не бывает?

— Очень многие из них умеют петь, но кто-то ленится, кто-то подустал. У взрослого поколения артистов еще есть страх технических неполадок из прошлых лет. Они жили с мыслью, что на телевидении нельзя петь — ну, не пели на телевидении вживую. Я думаю, что многим из них уже не очень удобно перестраиваться. При этом многие, кто не поет на телевидении, отлично херачат сольники вживую. И у каждого из нас, как видишь, находится зритель. Мы все очень разные, но мудаков в шоу-бизнесе сильно меньше, чем принято думать.

— Как ты работаешь с авторами своих песен? Откуда они появляются?

— Иногда вообще из интернета. В день по сотне демок присылают. Есть, в конце концов, автор «Прованса», Егор [Солодовников], который написал для нас уже десяток шлягеров: «На большом воздушном шаре», «Около тебя», «Лети, Лиза».

— Как происходит процесс работы, если ты не играешь на музыкальных инструментах? Ты знаешь нотную грамоту?

— Ноты я не знаю, но знаю построение мелодий, гармонии. Мне очень повезло, потому что я слушаю песню не как музыкант, а как слушатель. Поймала я мурашку, меня что-то заинтересовало или нет? Второй вопрос, который я себе задаю: смогу ли я ее сделать хорошо, спеть лучше, чем она спета в демке? Что я могу добавить от себя? Еще есть ряд песен, которые я не возьму по той причине, что я на эти темы не пою.

— Что это за темы?

— Я не пою про несчастную любовь. У меня нет песен про то, что «он мудак». Одна есть — «Я одна, а ты ноль», охеренная песня, но очень нехарактерная для меня.

— Почему ты про это обычно не поешь?

— Да потому что у меня все хорошо в жизни. У нас есть женщины, у которых все очень хорошо, а песни у них — сплошной тлен и боль. Я счастливый человек, я хочу петь счастливые песни для счастливых людей. Хотя, если у меня все плохо, вряд ли я буду петь песни о том, что все плохо. Я бы не хотела затягивать эти моменты, даже если они вдруг случатся. Это тот случай, когда я рада обманываться.

Ко мне на концерты приходят умные люди, которые прекрасно все понимают. На время концерта — полтора-два часа — мы с ними хотим побыть в наивной сказке, оставить в нашей взрослой прагматичной жизни место для чуда. Можно смотреть новости и сходить с ума, а можно смотреть новости и потом возвращаться к чему-то хорошему, по крайней мере в твоей жизни. Мы не способны поменять все, но что-то можно.

— Но все-таки это не глупая музыка.

— Это не глупая музыка. Для того чтобы моя простая и понятная музыка перестала звучать примитивно, я пригласила в свой коллектив умнейших, глубочайших музыкантов. Они действительно умеют сделать так, чтобы самый попсовый шлягер зазвучал не позорно. Чтобы каждый музыкант, услышав эту аранжировку, сказал: «Песня, может, так себе, но играют прекрасно». И я спокойно к этому отношусь, я же больше ничего не умею. Я умею стоять на сцене, петь песенки — пускай они хотя бы звучат хорошо. Я не смогу переодеваться на концертах и плясать. Слишком ленива для этого.

— Смена имиджа с широких штанов и короткой стрижки на красивые прически и платья пришла вместе с новым лейблом?

— Первые эксперименты с внешностью у меня начались во время «X-Фактора». Там можно было себе позволить эксперименты, потому что у нас был стилист — и можно было шить костюмы. Я дала волю своей фантазии, и тогда я поняла, что мне идут платья и каблуки.

— В жизни у тебя тоже появились платья и каблуки или только на сцене?

— Я так часто наряжаюсь на сцену, что в жизни почти нет. Хожу в чем-то очень мешковатом и в кедах.

— Мне кажется, ты еще объясняешь своим поклонникам, что красота бывает разной и принимать ее надо разную.

— Про красоту разговаривать очень сложно. Нет же эталона красоты: то, что красиво тебе, некрасиво мне. Поэтому прежде, чем пытаться кому-то угодить, надо начать с себя и угодить себе. Бывают дни, когда ты просыпаешься, в зеркало смотришь, как-то глаз горит, скулы какие-то красивые, с кожей все в порядке. В такие моменты, если я выхожу на сцену с ощущением этой красоты, меня никто не может задеть.

— А обычно может?

— На замечания про внешность я очень остро реагирую. Я могу не подать вида, но мне ужасно обидно, потому что я не выбирала внешность, никто из нас ее не выбирал. Это низко, несправедливо. Я же прекрасно знаю, что я не модель. Слава богу, я и не работаю моделью, я работаю певицей. И вот тут меня задеть невозможно — я очень хорошо знаю, что умею. Если мне говорят, что я плохо пою, я знаю: я не пою плохо — тебе просто не нравится. Это разные вещи.

— Ты начинала с Rʼn'B, чего-то похожего на хип-хоп, когда он был как будто на излете. А сейчас, когда ты перешла в поп-музыку, русский рэп стал новой попсой.

— Я бы сказала, русский рэп стал новым русским роком.

— Да, наверное. А ты не скучаешь? Не хочешь обратно?

— По чему мне скучать? Нет, я никогда не была рэп-исполнителем, скорее альтернативной попсой. Я все знаю про русский рэп и нормально себя чувствую. Мало того, они все меня помнят, помнят старые песни. Связь наша не потеряна. Я очень люблю все, что происходит сейчас, по крайней мере тенденции меня чаще радуют.

— Зачитать что-нибудь не хочется?

— Я зачитала недавно у Big Russian Boss, так что в качестве шутейки — да. Но серьезно я не буду заигрывать с этой аудиторией. Они очень хорошо считывают фальшь, они не умеют врать. А я попсарь, и это нормально.

— То есть рэп на Big Russian Boss Show — это была какая-то одиночная шутка?

— Да, я не запишу рэп-альбом. Но я шучу, что когда с ума сойду, то, конечно, запишу. Хотя лучше этого не делать: дело в том, что, во-первых, рэп читать — не так просто. А во-вторых, достаточно глупо читать рэп и не писать его при этом.

— Вдруг ты начнешь писать?

— Если я напишу хотя бы четверостишие для своей попсовой песенки, это уже победа. А рэп — не стишки и не частушки. Там другая схема построений. Ты возьми и напиши на листочке текст любой рэп-песни, которая тебе нравится, и поставь себе ручкой паузы, вдохи, где они их делают. Тут такт, здесь синкопа, потом в середине рифма, потом двойная рифма. Я и ритмику не всегда могу уловить, а в эту ритмику еще было бы неплохо смысл вложить. Поэтому, когда говорят, что порог вхождения в рэп достаточно низкий, скорее всего, имеют в виду новый звук, новую школу, у которой смысл периодически хромает и на первый план выходит настроение и музыка. Настоящий рэп написать очень непросто. Нет, я певица, лучше я буду продолжать петь.

— С некоторыми рэп-музыкантами ты выступаешь…

— С некоторыми из них я общаюсь, очень ценю это общение, даже больше, чем выступления. И выступаю. Я люблю портить суровый мужской рэп своими соплями — куплетиками, припевчиками. Но, как правило, те, кого я котирую, не нуждаются в бабьих припевах.

— Например, кто?

— Дорогие рэперы, только не рассматривайте это как попытку напроситься к вам в песню! Но если что, я тут.

Самый ровный артист, без сплетен, без скандалов, самый прекрасный по звучанию, на мой взгляд, и узнаваемый — это ATL. Я была на концерте неоднократно, можно сойти с ума, как круто. Очень мне нравится Хаски. Невозможно уважаю Мирона, горжусь и ценю как артиста — и он действительно большая фигура для культуры, как бы ни фыркали все остальные. От него реально можно ожидать ответа на вопрос, что он сделал для хип-хопа в свои годы, потому что — a lot of. Очень уважаю Васю [Вакуленко], он взрослый мужчина, который не сошел с ума, спасибо ему большое. Очень Касту люблю. Это тоже мои старички из детства, которые все еще огогошеньки.

Вот так плюс-минус всех назвала. Конечно, я и малышей отслеживаю. Я их уважаю и имею право не всех из них любить. Но я не настроена в духе: «Вот то ли дело в наше время!» Я считаю, что музыки должно быть много, она должна быть разная. Если это кто-то слушает, значит, это та музыка, которую вы заслужили.

— Год русского рэпа был сейчас.

— Думаю, что не год — больше. Уже скоро опять будет стыдно говорить, что слушаешь русский рэп.

— Расскажи про телешоу «Ты супер!» на НТВ, в котором ты снялась в этом сезоне. Почему ты согласилась в нем участвовать?

— Создатели шоу меня убедили в том, что они будут поддерживать этих детей. Дело в том, что это конкурс талантов для детей-сирот или отказников, то есть у каждого из них случилось что-то не очень хорошее в жизни. Сначала я сказала: «Ребята, это слишком даже для телевидения». Потом меня убедили в том, что когда в талант-шоу, где у всех все хорошо, приходит один человек, у которого все плохо, его выбирают, потому что вся ситуация давит на жалость. Тут же получается, что всем не очень классно и они в равных условиях. И я согласилась.

Думала, что обрыдаюсь, умру от жалости. Вообще нет. 99% из них не настроены на жалость, они не хотят, чтобы их жалели. Они дисциплинированы, они умеют собраться в любой кризисной ситуации. Когда выбывает их соперник, они рыдают вместо того, чтобы радоваться, что это не они. Я наивно полагала, что я, имея какой-то минимальный опыт, чему-то их научу. В итоге я сама училась у них всему — дружбе, выносливости, антистрессовости. Они крутые. Я очень рада, что поучаствовала [в этом шоу].

— То есть это не тот случай, когда ты как член жюри снижаешь планку?

— Я стараюсь взвешивать свои слова — и не только в общении с детьми или особенными людьми. Понимаешь, когда ты сидишь в жюри, для тебя это сотый человек, двухсотый, а для него ты, возможно, первый серьезный критик, первое взрослое профессиональное мнение, которое он услышит. Так что отказ желательно чем-то обосновывать — не просто «нет» или «плохо», а сказать, в чем минусы, а в чем плюсы. И обязательно найти какое-то хорошее слово.

— Со взрослыми в «X-Факторе» ты так же делала?

— Бывали моменты, когда просто «нет», когда слишком очевидно, что нет. А если не очень очевидно, то объясняешь, в чем слабые места. Вот там я как раз училась впервые говорить людям слово «нет». Это ужасный опыт, очень сложно. Мне проще убежать, не брать трубку, слиться, чем сказать человеку прямо: «Чувак, не подходит».

— Дом, о котором ты не говоришь, для тебя где? В Москве?

— Да. Мне тут очень хорошо. Меня так пугали 15 лет назад тем, что Москва меня не примет. Но за 15 лет я обросла самой настоящей семьей. Как мне может быть здесь плохо? Это же город моей реализации. Здесь меня назвали певицей, и здесь я все еще в процессе воплощения своей самой главной мечты в жизни.

— Про кота можно спрашивать или это тоже личное?

— Я никогда о них не говорю. Если на меня посмотреть, я же вся в кошачьей шерсти. Но их нет в моем инстаграме или твиттере. Они тоже семья, поэтому о них я не говорю. Я не привыкла спекулировать на них — они только мои сладкие морды.

— Значит, в инстаграме мы твоих котов не увидим?

— В инстаграме — нет. Могу тебе отдельно показать. А если диктофон выключишь, я еще и про своих собак расскажу. (Показала и рассказала — прим. «Медузы».)

5 января 2018 года Елка выступит на фестивале LiveFest, который пройдет на курорте «Роза хутор» в Сочи, а 10 марта даст большой сольный концерт в «Крокус сити холле» в Москве.