истории

«Как будто волной смыло всякие рок-группы. Сейчас все другое, и это дико радует» Лидер «Сансары» Александр Гагарин и Олег Нестеров — о музыке, индустрии и баре (как концепции музыкального союза)

Источник: Meduza

В 2017 году екатеринбургская группа «Сансара» отмечает свое 20-летие. К юбилейному концерту в Москве музыканты подготовили новый сингл «Метелица», а также объявили о начале сотрудничества с культовым столичным лейблом «Снегири», ответственным за карьеры Найка Борзова, «Маши и медведей», «Ундервуда», Mgzavrebi и десятков других артистов. Журналист Александр Филимонов поговорил с главой «Снегирей» Олегом Нестеровым («Мегаполис») и лидером «Сансары» Александром Гагариным о настоящем и будущем музыкальной индустрии, творческом союзе и моделях идеального лейбла. «Медуза» также публикует комментарий Гагарина о новом сингле группы.

— Зачем вы друг другу нужны? В современном цифровом мире мысль о том, что музыкальной группе требуется лейбл, кажется немножко архаичной.

Олег Нестеров: Но «Снегири» никогда не были лейблом в классическом понимании этого термина. Мы с самого начала, с 1999 года, твердо настаивали на том, что мы музыкальная компания. Мы изначально работаем по схеме 360 градусов: мы и паблишинг [управление авторскими правами], мы и рекорд лейбл, мы и продюсерская компания, которая помогает артистам записывать альбомы, организовывает туры и концерты, снимает видео и так далее. Нет ни одной вещи, которую мы бы не делали. Поэтому мы музыкальная компания, а это уже совсем другое.

Мне кажется, что тут существуют две плоскости. Первая — технологическая. Вот есть инструментарий для того, чтобы современному артисту состояться во всех смыслах. Этот инструментарий слегка видоизменился за последние лет десять, а за последние лет пять — так и еще больше. Но есть иной пласт — это законы, как и почему все работает. Я уже 15 лет преподаю музыкальное продюсирование в различных учебных заведениях. И я, конечно, рассказываю своим студентам о технологиях, но моя самая важная невербальная коммуникация заключается в другом — я выстраиваю долгое погружение, рассказывая, почему вот так работает, а почему вот так не работает. Я рассказываю о природе музыки, зачем музыка нужна людям. Понятно, что музыка суть таинство. Кто ее знает, тот ее не знает, а кто не знает, тот ведает.

С моей точки зрения, речь о природе наших взаимоотношений с любыми артистами идет именно на таком уровне. Потому что технологии приходят и уходят, мы за ними следим и все умеем. Но есть вещи, которые при технологической неизменности вдруг — раз — и перестают работать. У меня были такие случаи, когда работаешь с артистом, делаешь все то же самое, и вдруг все рушится, ничего не работает.

— Мне кажется, у Александра этого опыта предостаточно. Ты сам можешь записать и выпустить альбом, организовать концерт, написать об этом в соцсетях и так далее. Зачем тебе нужен лейбл «Снегири»?

Александр Гагарин: В принципе, все так и есть, как сказал Олег. Но и не так, на мой взгляд. Я специально сейчас так говорю, переворачивая всю эту историю. Конечно, есть много молодых музыкантов, которые сами себе делают туры, букируют концертные площадки и хостелы, заказывают мерч в Китае, заводят какие-то связи и знакомства и делают кучу других вещей. И они уверены, что им никто не нужен, что их не надо ничему учить, что старые механизмы не работают. Но…

Мы как раз буквально вчера говорили об этом на кухне с Ваней Жбановым, заведующим лейблом Up!Up!Up! И он меня спрашивает, вот зачем тебе лейбл, я в принципе уже каждую мелочь знаю-понимаю. А я отвечаю: ты бы хотел, чтобы мы сейчас вместе сидели условно на общей кухне в первую очередь как друзья, а во вторую очередь как семья, как бы это слишком романтично ни прозвучало? Для меня вся эта история при разностях опыта и, возможно, взглядов — про семью, где каждый из участников уже может делиться чем-то друг с другом. Это не история про лейбл в том общем смысле, в котором мы привыкли его видеть в сериалах про 1970-е. Это про что-то сакральное.

Когда мы встретимся с Олегом, то вряд ли будем обсуждать новые релизы [рэпера] Фейса и группы «Хлеб», но мы будем обсуждать другую музыку. В этом смысле музыкальные позиции Олега мне всегда были близки и понятны, и «Снегири» для меня — наверное, самое близкое по духу сообщество людей, занимающееся той музыкой, которая во мне всегда отзывалась. Соответственно, всегда есть смысл для встреч, и они должны случаться чаще.

Я сейчас специально очень абстрактно говорю, чтобы не превращать все это в музыкально-политический манифест, хотя зачастую соблазн велик. Хороших людей должно быть много. Они должны знать друг друга. У меня есть ощущение разобщенности между тусовками музыкантов, которые мне близки. Все как будто собираются по своим номерам в отеле. И вообще живут в отеле. Но это ни фига не отель «Челси» (отель в Нью-Йорке, знаменитый своими постояльцами, создавшими особую творческую атмосферу в его стенах — прим. «Медузы»).

— То есть это история о том, чтобы объединить как можно больше хороших людей вместе.

Гагарин: Вообще, так и надо говорить. Надо чаще говорить прямо, более-менее плакатно, но я не умею так. Если бы мне сказали, что надо объединить хороших людей вместе, я бы, может, посмеялся и сказал: давайте-ка я, наверное, дальше один. (Улыбается.) Поэтому мы это как бы не декларируем, но в глубине души я это пестую в себе.

Нестеров: С этого мы и начали наш разговор, когда впервые встретились с Александром. Вообще, главный сценарист очень извилисто прописывает каждую серию наших жизней. Для меня он иногда так прописывает, что я просто стоя ему аплодирую.

Неделю назад мы встретились с [телеведущим и продюсером] Мишей Козыревым и я ему говорю: вот «Сансара» будет нашим артистом — и мы с ним дико ржем, потому что он помнит всю эту ситуацию изнутри. Когда-то давно в колоде «Снегирей» могли оказаться иные екатеринбургские артисты, но не оказались. Я тогда с присущим московским снобизмом придумал определение «урало-уфимский рок». А сейчас — раз — у нас группа из Екатеринбурга, которой 20 лет. И я это делаю с большим удовлетворением и понимаю, что все идет как надо. Многое, что произошло и случилось, — ключ к пониманию того, как все бывает.

Для меня «Сансара» обрела иную валентность во время своего второго пришествия, после выхода альбома «69» в 2009 году. С этого началась история, и [она] все ближе и ближе с каждым годом. И вот сейчас мне уже совершенно неважно, что будет делать этот молодой человек, — я все сочту за величайшее благо, и я знаю, что мне это будет нравиться. При том что я весьма критичен к современной музыке. То же самое я могу сказать про группу ГШ, с которой мы год назад вели примерно такой же разговор, и у меня было ощущение такой же валентности.

— Для меня «Снегири» всегда были показательны именно в смысле открытия новых артистов. Сколько отличных музыкальных карьер было вами запущено. И когда я смотрю в каталог «Снегирей», всегда думаю…

Нестеров: А будет ли продолжение? Ты знаешь, а вот это и не дает нам закрыться. Я уже столько профессий обрел за годы существования «Снегирей» — писатель, преподаватель, телеведущий, в конце концов опять стал музыкантом; но каждый раз именно новый артист, которому необходимо помочь, движет меня вперед. С этого все началось, этим все и закончится. Вот есть [певица] Маша Макарова. Ну не могу я просто мимо пройти, потому что сгинет девочка, надо помочь! Понимаешь, в мои годы нужно делать то, что кроме тебя никто не сделает. Если кто-то другой может сделать, зачем мне это делать?

— А как вы знаете, что именно это нужно сделать?

Нестеров: Просто знаю. Например, я послушал оригинальный материал молодой девушки по имени Алиса Тен. И мне он очень понравился, я его слышу и понимаю, что я могу ей помочь. Это даже не двухходовка, а одноходовка. У меня есть силы и желание, и если мы с одной точки смотрим на мир, то у нас может случиться альянс и может произойти — что не раз происходило. Либо не произойти, что тоже бывало.

А в случае с «Сансарой» иная ситуация. Здесь значительно больше того, о чем говорит Саша. Ощущение общего дома, общей кухни, общей творческой лаборатории, которая будет притягивать, перекрестно опыляться и так далее. Я помню, как мы праздновали 15-летие «Снегирей». Мы ездили с ночной экскурсией по Москве большой компанией, в которой были наши музыканты, в разные годы игравшие на лейбле, журналисты, кинорежиссеры, рекламщики. И самых стойких я уже в пять утра оставил у Кремля с ящиком вина, и они еще долго продолжали там что-то обсуждать. Вот прекрасный кампус, где должно что-то рождаться и происходить.

Гагарин: Я придумал! Олег правильно говорит про творческие лаборатории, уральский рок-клуб и всякое прочее. Я предлагаю другое. Я предлагаю бар!

Нестеров: Ну да! (Хлопают друг друга по ладоням.)

Гагарин: Концепция музыкального союза — это бар. Там даже необязательно все музыканты. Олег вообще в этом баре диджей-сет играет.

Нестеров: Да вообще у меня мечта бар открыть! Я даже знаю название!

Гагарин: Когда я был арт-директором бара «Горностай» в Екатеринбурге, мне всегда нравилось, что за барной стойкой могут встретиться люди, которые в жизни никогда не увидятся. И они совершенно разные, вплоть до политических пристрастий. Но встретились и даже находят какие-то общие темы для разговора. Поэтому, чтобы не пугать никого вот этим «Хорошие люди должны держаться вместе», мы про бар говорим.

Нестеров: В начале 2010-х, когда к нам на лейбл пришли «новые тихие» — Алина Орлова, группа The Retuses, «Синекдоха монток», — я это определил как Эра Новых Любителей, все слова с большой буквы.

Гагарин: Дилетанты, да?

Нестеров: Нет, это именно любители. Это разные вещи. Ты можешь быть мегапрофессионалом, но ты объединяешься вокруг какой-то идеи, которая в данный момент для тебя самая важная в жизни. Например, [кинорежиссер] Паша Руминов, который победил на «Кинотавре» и которому очень важно было снять клип The Retuses — бесплатно, но вот сейчас, этим летом, на эту песню. Прекрасно! Добро пожаловать к нам в бар! Кто-то рисует обложки, кто-то фотографирует, у кого-то призвание все организовывать, и он от этого тащится. Поэтому Эра Новых Любителей.

Ты можешь зарабатывать на нестыдной работе, как бы встраивая какую-то часть своего таланта, которая бы тебе помогала держаться на плаву, но погружать талант полностью, то есть делать зависимым свой материальный достаток от своего таланта, от дела твоей жизни — штука достаточно скользкая. Я это ощутил еще давным-давно, когда жил от альбома и до альбома. Потому что состоявшийся артист вынужден ежегодно удовлетворять свой миллионный гарем. Поди попробуй удовлетвори миллион человек! О какой любви может идти речь? С этим ощущением я сделал паузу лет на 14, когда ушел в послушание и стал ухаживать за другими артистами. Рано или поздно талант догонит, и все будет. Материальная часть перестанет тебя волновать, потому что дается ровно столько, сколько нужно. Как бабушки говорят: Бог дал ребеночка, Бог дал деньги на ребеночка. Но ни копейкой больше. 

Когда ты сфазирован с делом, с миром, с людьми, все само собой происходит. Тем, кто это испытал, давным-давно это известно. И мы не хотим оттуда уходить. И поэтому Эра Новых Любителей — или бар, как говорит Саша, — это такая штука, которая объединяет и делает людей счастливыми.

— Мы все-таки размышляем так, будто музыкальная реальность не изменилась. Но вы же не могли не заметить, как практически из ниоткуда за последние пару лет появился в массовом смысле рэп, появились новые артисты и новая публика, которая толпами ходит на их концерты. Как вы ощущаете себя в этой реальности?

Гагарин: Мне очень комфортно в этой новой реальности. Может быть, кроме некоторых моментов, которые я не принимаю, но только в силу того, что у меня уже сформировалось некое представление о том, что я хочу слушать, видеть и читать. Но тем не менее мне нравится ситуация, что сегодняшние музыканты, как правило, это не просто люди, которые заперлись в комнате, пишут песни, называют себя поэтами, и все. Они теперь освоили кучу смежных профессий.

— А это хорошо или плохо?

Гагарин: Мне было бы скучно, если бы этого не было.

— Меня всегда расстраивает известная дилемма, когда художник вдруг становится или вынужден становиться предпринимателем.

Гагарин: Да это не есть бизнес.

— Вот группа «Ленинград», которая на заре своего творчества была прекрасной алкогольно-кабацкой группой, а теперь — чистый маркетинг, реклама ради рекламы, чтобы собрать очередной стадион. Ты ставишь им лайки на ютьюбе, но уже не вспомнишь ни названия, ни мотива песен. Кажется, творчества не осталось.

Гагарин: Не надо так судить, зачем? 

— Я хочу сказать, что Эра Новых Любителей очень красиво звучит, но доступно для небольшого количества людей. Не кажется ли вам, что мы скорее живем в Эру Плохой Музыки?

Нестеров: Вообще, Эра Новых Любителей применима не только к музыке. Все эти новые времена, цифролюция, позволяют человеку не забывать о самом важном деле своей жизни. То есть принципы такие: работаем проектно, географии не существует, офисов не существует в том виде, в каком они существовали 10-20 лет назад. 

Ты не представляешь себе, что такое пойти на работу, встать в шесть, позавтракать плотно, взять гитару, переехать от Шоссе Энтузиастов до Калужской, спрятать за шкаф гитару, чтобы не увидела начальница, отработать до пяти пятнадцати, потом поехать на репетицию, сыграть диджей-сет в баре «Двушник» и вернуться домой уже за полночь. И ведь самое тоскливое, что с девяти до пяти пятнадцати у тебя жизни нет, у тебя гитара за шкафом, понимаешь! Сейчас у человека есть все возможности воплощать свою мечту, что и делают современные молоды! Им нужно быть такими, и они такие. Они очень свободные. 

Я уже несколько лет состою в жюри Jager Music Awards, и там есть номинация «Молодая кровь» (Young Blood). Так вот, участники этого года отличаются даже от предыдущего. Не в лучшую или худшую сторону. Это просто качественно другой уровень. Как будто волной смыло всякие рок-группы во всех их различных воплощениях. Сейчас вообще все другое, и это дико радует.

Но во всем, как и в этой молодой крови, есть хорошее и есть плохое. Есть настоящее, а есть ненастоящее. Есть правда, а есть кривда. Но и среди прочего есть правда, которая нуждается в какой-то поддержке. Это не зависит от стиля музыки и полученного образования, это зависит от чего-то другого.

Гагарин: При этом у всех свое субъективное мнение о том, что такое настоящее. Тысячи человек, которые приходят на концерты «Ленинграда», скажут тебе, что это настоящее.

Нестеров: Я впервые задумался на эту тему, когда общался с Алиной Орловой. Она только что приехала в Москву, ей было чуть за 20. И вот передо мной сидит духовно зрелый человек; она книжки читает такие, какие я чуть позже начал читать, и музыку слушает, к которой я тоже попозже пришел. А ей всего 20 лет. С точки зрения человеческого опыта это совсем ребенок. А с точки зрения духовного опыта там ого-го, просто колодец! Но бывает, когда артист более хрупок или более раним, и нуждается в чьей-то деликатной опеке. В общем, важно подхватить, закоротить витки спирали, развить, чтобы свежим довести до публики. Но и здорово, что есть эта самая новая волна музыкантов, которые могут все это сами сделать, им вообще никто не нужен.

— Впрочем, есть и обратные примеры. Те же лейблы типа Booking Machine и «Газгольдер» тоже продолжают объединять и поддерживать молодых артистов.

Гагарин: Мне кажется, этой истории, которую мы сейчас пытаемся друг другу объяснить, нет. Здорово, если это будет просто бар.

— Но музыка в современном обществе, кажется, сильно обесценилась. Она уже как будто не является каким-то счастьем, радостью. Для меня это сильнейший медиум, слышишь прекрасную мелодию, и все остальное отходит на второй план. А сейчас в основном получается, что музыка служит фоном чему-либо.

Нестеров: Она просто часть среды, как кислород и вода. Я впервые столкнулся с этим еще в начале двухтысячных. Тогда одна всемирно известная газировка делала опрос у молодых, что для них является самым важным. Я там был докладчиком от музыки у них. И вдруг опрос показал, что музыка даже в пятерку не входит. Все заволновались, как такое возможно. А оказывается, что это как папа с мамой, как вода, как кислород. Понятие «послушать музыку» как некое действие, как некий акт, впервые с начала нулевых резко пропало.

— Потому что Стив Джобс придумал айпод и всю эту магию разрушил.

Нестеров: Ну да, конечно. 

Гагарин: Но понятие песни никто не отменял. Пока будет жив человек, будет и песня. Люди всегда поют. В ванной мычат, еще что-то. Это никуда не денется.

— Технологии не разрушили творчество?

Нестеров: И да, и нет. Этот поток обесценил суть. Если музыка ценится на гигабайт, то значит основная проблема индустрии в навигации. Иголка стоит одну копейку, значит надо найти магнит, который будет собирать эти иголки в стогах сена. 

Почему сейчас принято заставлять музыкантов и вообще всех, кто разбирается в музыке, составлять все эти бесчисленные бесконечные плейлисты? Потому что все равно должен быть некий человек, который осуществляет навигацию. Сейчас все вылилось в общий котел, перемешалось, и мы барахтаемся внутри, ощущаем на себе информационные перегрузки. Но мне кажется, что маятник, качнувшись в одну сторону, может качнуться и в другую. Сегодня ты в соцсети, завтра возникнет явление, я даже знаю, как оно будет называется — Новая Приватность. Или что-нибудь в этом роде. Сначала это будет сектантство (оно уже в принципе есть), когда ты ушел, захлопнул все двери, не признаешь цифрового пространства, но признаешь только своих друзей и общаешься с ними даже не по телефону, а просто на кухне за столом. Вместо стриминга у тебя виниловый диск, который ты ставишь на проигрыватель. Ну и все такое прочее. И эта новая приватность возродит, немножко скорректирует, я бы так сказал, отношение к музыке. Я это и за собой наблюдаю. Вот как я, например, слушаю музыку. Только на виниле. По-другому не получается. Либо рабочее прослушивание mp3-файла, нужно быстро закинуться, отслушать дубль, быстро чего-то понять. Я отделяю это рабочее состояние от именно прослушивания музыки.

Гагарин: А я предлагаю Новую Открытость. Ты признаешь, что полностью открыт перед всеми. В этом может быть смысл — ощущать себя настолько открытым, чтобы понимать, что самое сокровенное внутри тебя все равно останется скрытым. Все остальное можно показать. Это тебя немножко расслабляет относительно этих новых информационных историй про хакеров и большого брата, чего так все боятся. Наоборот, не надо закрываться в комнате, надо быть открытым. И таким образом ты будешь по-настоящему честен.

Нестеров: Это все неплохо коррелируется с идеей Александра Барда по поводу нового нетократического общества. Это наш коллега-музыкант из Швеции, известный по группе Army of Lovers. Он же еще и философ, экономист. В 1999-м он написал свой труд «Nетократия», в котором рассказал о том, что новое общество будет состоять из двух основных классов — нетократического и консьюмтариата. Консьюмтариат ведется за односторонними медиа — и очень точечно и дозировано потребляет культуру. А нетократы сами определяют свое жизненное пространство, они охотятся за музыкой, за местами обитания, за едой, в общем отделяют правильную информацию от ненужной. Так что есть два варианта, как спастись от потока. Либо налево, либо направо. Это, кстати, лично мне сильно поправило голову. В какой-то момент, говоря о технологиях и о маркетинге, я понял, что либо ты играешь в одну игру, либо ты играешь в абсолютно другую. 

— Я, конечно, за чистое искусство, но понимаю когда маркетинг включается в эту историю. Можно настроить и так, чтобы это происходило не в ущерб искусству.

Гагарин: Это просто инструменты. Можно мешать сахар ложкой, а можно не мешать.

Нестеров: Да, ключевое слово у нас все еще — бар. Это часть игры. Какой там нафиг маркетинг, когда мы с Найком Борзовым разрабатывали походку Вовы для клипа «Три слова». Я провез ему колониальные шорты, нарисовали на футболке знак Vova в стилистике Nike, и дальше мы для клипа изобретаем походку его героя. Да, это, конечно, маркетинг, но с другой стороны в этом больше бара, чем маркетинга. Вся наша история с Найком — огромное приключение, которое больше напоминает посиделки в баре, нежели нормально функционирующую музыкальную компанию.

Гагарин: Да, и понимаешь еще, что в баре не принято судить. Вернее, не принято осуждать. У всех есть свое мнение — конечно, в баре и драки случаются, — но все равно там нет излишней морали, концепции, выстраивания каких-то схем. Больше первичных эмоций и ощущений, больше счастья. Мне нравится образ бара. Все примеры, которые мы приводили, хорошо в него укладываются.

Нестеров: И еще про игру. Я когда-то понял абсолютно простейшую вещь. Продюсируя в студии, выбирая между бесконечными музыкальными дублями, в какой-то момент может стать непонятно, то ли это правда, то ли неправда, то ли хорошо, то ли плохо, потому что в работе происходит аберрация близости — и ты часто ложь за правду принимаешь, потом это в картину у тебя не складывается, музыка не становится музыкой. И я для себя принял такое ключевое определение — если здесь музыканты играют, то это мне надо, а если исполняют, то это мне не надо. То есть сама игра подразумевает резонанс. Между играющими возникает резонанс чудовищной силы, как это называют научные работники, квадрат суммы участников, функция второго порядка. Так работает ядерная реакция. Не просто арифметическое сложение, а возведение суммы в степень. Этим ансамбль от оркестра отличается, за счет множественных обратных связей внутри.

Если есть игра, значит она может как вирус поразить миллионы людей вокруг и вовлечь их в эту игру. Если двое играют, и третий может присоединиться, четвертый, и те кто слушает. С другой стороны, когда ты играешь, тебе вообще по барабану, что происходит вокруг. Ты внутри процесса, ты внутри циклона и не обращаешь ни на что внимания. 

Гагарин: Мне нравятся слова Олега про игру. Я в принципе во всех интервью говорю, что группа «Сансара» никогда не играет музыку, мы играем в музыку. И мы в этом смысле похожи на детей. Они сидят на цветном ковре, перед ними есть какая-то игра, и им интересно, пока они могут менять правила этой игры. Чтобы детям, то есть нам, было не скучно, нужно правила игры иногда менять. И тогда мы можем продолжать игру.

Нестеров: Либо правила игры должны быть изначально суперверные. Потому что мы же не покупаем правила игры в шахматы, их изобрели несколько тысячелетий назад, и до сих пор в шахматы играют и тащатся. Важно так прописать правила, чтобы всем было интересно играть на веки вечные. И продолжая говорить о нашем баре, задача именно в этом, чтобы придумать такие правила, чтобы было интересно независимо от количества партий, от возраста играющих и так далее. 

— В погоне за слушателем музыку, как и правила игры, приходится часто переизобретать. И вы постоянно находите эти новые форматы. Вот, допустим, у Олега есть музыкальные спектакли «Из жизни планет» и «Свобода № 7». Такой подход создает музыке условную добавочную стоимость, которая привлекает новую публику.

Гагарин: У нас тоже есть два условных спектакля, один из них называется «Пионер». У меня сначала вышел одноименный акустический альбом. На самом деле он вышел, потому что мы с группой не смогли эти песни сделать, а хотелось их как-то миру показать — песни такие тихие получились, а группа почему-то не хотела играть, как музыканты у Ника Кейва на альбоме The Boatmanʼs Call. Соответственно встал вопрос о концертной презентации. И я придумал такую вариацию с разными театральными вставками, чтоб не было скучно, с измененными правилами игры. Так получился спектакль. Скорее всего, акустический концерт, но с театральными элементами. В Екатеринбурге он был еще очень абстрактный, а здесь в Москве стал более понятный.

— Получается, сама ситуация тебе продиктовала формат?

Гагарин: Ну, и к тому же это просто интересно. А второй спектакль «Гримерка» был уже настоящий, с актерами «Коляда-театра» и так далее. У Олега, наверное, были другие причины создавать спектакли.

Нестеров: В случае со спектаклем «Из жизни планет» и одноименным альбомом «Мегаполиса» было так: родились абсолютно беззащитные инструментальные темы, априори никому не нужные. Тут же родилась игра в моей голове, и это стало музыкой к неснятым фильмам 1960-х. Это все погрузило меня в отдельное царство-государство, научило меня разным вещам, познакомило с людьми, с которыми я иначе бы никогда и не встретился, вывело меня на театральную сцену. Я вообще не знал, что такое театр, до той поры. 

Это опять же все про игру и про фан. Участники группы ABBA рассказывали нам в 2008 году на мастер-классе в своей студии Polar Studio в Швеции, что девять десятых успешных записей делается в атмосфере фана, играючи и шутя. При всех прочих равных — артистах, композиторах, инструментах — пропорция такая. Если в этом нет игры и фана, если это не делается влет, шанс на успех у тебя один к девяти. А если есть фан, то девять к одному.

Так что рецепт простой: вдохновиться, влюбиться, заболеть идеей, и рано или поздно она тебя выведет. Не хочу здесь читать разных лекций, но работает все предельно просто. Приходит к тебе желание что-то сделать, включается тумблер намерений внутри, образует внутри и вокруг тебя мощнейшее поле, заряженное этой идеей, и любая частичка, попадающая в это поле, поляризуется и дает тебе ответ на вопрос, который ты себе даже еще не задавал. Ты идешь и перед тобой открываются все двери. Это нормальное состояние, когда человек влюблен в то, что он делает.

Юбилейный концерт «Сансары» пройдет 3 декабря в московском клубе RED при участии Олега Нестерова («Мегаполис»), Алекса Дубаса, Вадима Королева (OQJAV), Феликса Бондарева (RSAC, «Щенки») и других гостей.

* * *

Александр Гагарин о сингле «Метелица», который с 1 декабря доступен на iTunes

Я был несколько смущен появлением этой песни. Точнее ее припевом. Мы шли по Екату одним морозным вечером с другом, поэтом Сережей Даниловым и пытались придумать новую русскую песню о зиме. Условие — можно петь громко и пьяно на морозе. «Метелица» показалось крайне звучным и необычным словом для песни «Сансары». Так часто происходит в нашем случае. К тому же, речь тут не о природном явлении. А стихотворение Веры Полозковой, чуть позже сходу вошедшее в песню в виде куплета, я взял на себя смелость дописать. Поэтому второй куплет — мое продолжение истории. Все неизвестные в уравнении были бережно сохранены. Вера была величаво молчалива, но в итоге головой кивнула, мол, согласна на сие безобразие.