истории

Что не так с книгой «Империя должна умереть» Михаила Зыгаря Галина Юзефович о новой работе автора «Всей кремлевской рати»

Источник: Meduza

В октябре в издательстве «Альпина Паблишер» выходит вторая книга журналиста и создателя просветительского проекта «1917. Свободная история» Михаила Зыгаря — «Империя должна умереть». Она посвящена событиям, происходившим в России накануне Октябрьской революции. Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает, как рассказ об исторической эпохе в книге отошел на второй план из-за постоянных параллелей с сегодняшним днем.

На дворе 1901 год, и газета «Церковные ведомости» публикует постановление Священного Синода об отлучении Льва Толстого от церкви. Семейство Толстых запирается в своем особняке в Хамовниках, небезосновательно опасаясь травли, петербургское общество негодует, сам старый граф тоскует и тревожится. Давний враг Толстого, наставник молодого царя и духовный вождь всех ультраконсерваторов России Константин Победоносцев потирает руки. А параллельно с этим «петербургские хипстеры» (так у автора) Дмитрий Мережковский, его жена Зинаида Гиппиус и их молодой любовник Дима Философов (кузен и соратник Сергея Дягилева по эпатажно-эстетскому журналу «Мир искусства») устраивают в своей квартире мистико-эротический ритуал — учреждают так называемую «Церковь на троих», а по сути — практически неприкрытый брак втроем. Полтавский священник-толстовец Георгий Гапон едет в столицу учиться в Духовной академии, вливается в ряды борцов за права неимущих, а после попадает в сети охранки. Ловушку для простодушного Гапона расставляет самый странный жандарм России — романтик политического сыска Сергей Зубатов. Горький с Чеховым — оба чахоточные, оба сверхпопулярные — гуляют по Ялте и спорят о судьбах родины. Савва Мамонтов проматывает отцовские миллионы в частном оперном театре, империя бряцает оружием на Востоке, а на противоположном, западном ее конце двое молодых еврейских интеллектуалов — миллионерский сынок Михаил Гоц и скромный фармацевт Григорий Гершуни — создают новую партию, призванную сплотить все революционные силы России, партию эсеров.

Едва открыв девятисотстраничную книгу Михаила Зыгаря «Империя должна умереть», наследующую его же онлайн-проекту «1917», читатель словно бы оказывается в очень шумном прокуренном помещении, где множество людей разговаривают одновременно и на повышенных тонах, бесконечно перемещаются с места на место и бурно жестикулируют. Россию конца XIX — начала ХХ века Зыгарь превращает в эдакий ретрофейсбук: десятки сквозных персонажей, у каждого из которых с любым другим найдется изрядное количество общих друзей — переплетающиеся судьбы, хрупкие альянсы, скандальные разрывы, пылкие примирения. Поначалу текст и правда производит впечатление наэлектризованного и потрескивающего хаоса голосов, имен и эмоций; примерно как фейсбук на неподготовленного человека.

Однако смысл, порядок и структура внутри этого хаоса обнаруживаются уже на двадцатой странице — собственно, как только появляются авторские сноски. Зыгарь пишет, как упомянутый уже Победоносцев уговаривал Александра III ни в коем случае не отменять смертную казнь для убийц его отца, Александра II, ссылаясь при этом на «волю простых людей». И тут же аккуратно поясняет: да-да, вот и сегодня власть узурпирует право вещать от имени народа. Дальше — больше: ты, читатель, и правда подумал, что автор тебе рассказывает историю несчастной беременной цареубийцы Геси Гельфман, которую весь цивилизованный мир во главе с Виктором Гюго пытался спасти от казни? Ну право слово, что ж ты такой доверчивый, это же на самом деле про Pussy Riot: за них так же мировая общественность заступалась, а толку-то.

Впрочем, и без этих навязчивых параллелей общая мораль книги прозрачна до невозможности. У нас сегодня точно такой же семнадцатый год, так что нам надо срочно извлекать уроки из опыта столетней давности. Вот если бы тогда власть чуть меньше завинчивала гайки и вовремя дала стране достаточно свобод — глядишь, и обошлось бы без потрясений, революций и кровопролития (эта часть послания явно адресована, собственно, нашей сегодняшней власти). Но и либеральной общественности надо было более слаженно за эти свободы бороться, а не заниматься глупостями — стихи эти, ритуалы, болтовня, балет. Словом, обращается Зыгарь к условным интеллектуалам, не будьте как Бакст, Толстой, Горький, Гапон и Гершуни, а то сами видите, чем кончилось.

Именно эта дидактическая заостренность (так драматически несхожая с прекрасной безоценочностью «Всей кремлевской рати», предыдущей книги автора) и составляет основной недостаток «Империи», из которого растут все прочие. Настойчивое стремление смотреться в прошлое как в зеркало порождает бесконечную череду мелких, но раздражающих неточностей. В поисках актуальных сближений автору все время приходится идти на упрощения, сопоставлять принципиально несхожие вещи и насиловать историческую реальность множеством иных способов. Мережковский с Гиппиус, конечно, ничуть не похожи на хипстеров ни по повадкам, ни по роли в обществе. Называть «бабушку русской революции», террористку Екатерину Брешко-Брешковскую «известной диссиденткой» некорректно (трудно представить себе советского диссидента, половину жизни живущего на нелегальном положении). Объяснять знаменитый процесс Саввы Мамонтова через дело ЮКОСа просто неправильно — теряется смысл обоих событий.

Таких примеров можно набрать множество, но на самом деле проблема не в них: в конце концов, «Империя должна умереть» — не монография, а развлекательный нон-фикшн, в котором упрощения, параллели и аналогии вполне допустимы. Главная беда книги состоит в том, что автору совершенно неинтересна описываемая эпоха как таковая и он не любит своих героев. Все они — и художники, и писатели, и революционеры, и министры, и члены императорской фамилии — исполняют у Михаила Зыгаря роль безвольных статистов, единственная функция которых — на разные лады подкреплять собственными словами и судьбами базовую идею автора о необходимости учиться, избегать ошибок и делать выводы.

В принципе, все верно — не поспоришь: и учиться надо, и правильные выводы не помешают. Но 900 страниц, написанных с единственной целью — проиллюстрировать один несложный тезис, — производят впечатление тягостной и утомительной избыточности.