истории

Будем жить, пока будет тюрьма Репортаж Ильи Жегулева с острова Сладкий, где нет транспорта, связи и отопления, а рядом — колония для пожизненных

Источник: Meduza

Когда-то на острове Огненном в вологодском Новозере был известный на всю Россию монастырь, куда приезжали цари и аристократы. После революции 1917 года монастырь превратили в тюрьму, а в 1990-х так называемый «Вологодский пятак» стал первой в России колонией для пожизненно осужденных. Попасть на Огненный можно только через соседний остров Сладкий — его жизнь, как и жизнь нескольких материковых деревень по соседству, целиком зависит от колонии, а ни интернета, ни общественного транспорта там нет. Спецкор «Медузы» Илья Жегулев отправился на Сладкий, чтобы узнать, как живет местное население и функционирует местная экономика, — и попал в регион, где люди выживают за счет тюрьмы, а дикая природа постепенно теснит цивилизацию. Аудиоверсия текста.

Дорога на остров Сладкий идет по скрипучему мосту — примерно километровому деревянному настилу на Новом озере на западе Вологодской области. В утреннем тумане мотоцикл с коляской, едущий на материк, останавливается, чтобы пропустить ползущее навстречу такси. «Куда же ты поехал? Не видел разве, что мы тут?» — ругается, кажется нетрезвый, мужчина средних лет в камуфляже; из коляски смотрит примерно так же выглядящий попутчик. 

В часы после рассвета в будний день на мосту хотя бы немного людно. Деревянный настил с одной стороны соединяет Сладкий с материком, а с другой — с островом Огненным, где раньше был Новоезерский монастырь, а в последние почти сотню лет располагается тюрьма. Сейчас здесь исправительная колония особого режима — ФКУ ИК-5, больше, впрочем, известная как «Вологодский пятак», одно из немногих мест в России, где сидят заключенные пожизненно. Когда-то туда можно было попасть только по воде, но с появлением моста, проложенного в советские времена, жизнь появилась и на Сладком.

От колонии на Огненном в серьезной степени зависит жизнь не только соседнего острова, но и всего Белозерского района. По словам районного главы Евгения Шашкина, ИК-5 — один из важнейших для местного бюджета налогоплательщиков, а для всех ближайших к ней поселков и вовсе градообразующее предприятие. На Сладком этому, кажется, даже рады. «Все поселки, которые подальше, умрут уже года через два, — сообщает бывший сотрудник колонии и нынешний глава сельского поселения Артюшино, куда входит и деревня на острове, Владимир Макаров. — А мы будем жить, пока будет „Пятак“».

Монах, царь и «враги народа»

Ровно 500 лет назад иеромонах Кирилл из Корнилиево-Комельского монастыря, скитаясь по окрестностям нынешней Вологодской области, вышел к большому круглому озеру и увидел неподалеку от берега заросший лесом остров. По легенде, пересказанной в маленькой брошюре про святого, которую издала местная типография, Кирилл залюбовался островом, вопрошая Бога, за что ему, «недостойному и убогому», досталось такое райское место, — и построил на острове, который впоследствии назовут Огненным, шалаш. Вопрос с тремя крестьянами, собственниками земли, уладил ангел, предусмотрительно явившийся как земледельцам, так и монаху.

После смерти Кириллу удалось раздобыть и госфинансирование — через 10 лет после кончины, в 1542 году, монах, по преданию, явился во сне царю Ивану IV, представился и порекомендовал не ходить на следующий день на совещание с боярами. И действительно: в палате, где оно проходило, рухнула крыша; многие погибли. В благодарность царь отыскал основанный Кириллом монастырь и щедро одарил его землей, деньгами и утварью. С тех пор монастырь никогда не бедствовал и пользовался вниманием правителей и знати — сюда заезжал на санном поезде Петр Первый, а на кладбище на Сладком, по словам местного этнографа Валерия Торопова, за отдельную плату хоронили петербургских аристократов.

Название острова тоже появилось в тучные годы. На соседнем с Огненным острове монахи тогда организовывали ярмарку, на которую приезжали купцы со всей страны и из-за рубежа. «[Монастырь] был жемчужиной Северо-Запада, сюда паломники съезжались отовсюду, поэтому для ярмарки это было самое подходящее место», — объясняет Торопов, который когда-то нашел на острове бутылку из-под вина, сделанного в Амстердаме в 1816 году. Однако самым ходовым алкогольным товаром был сладкий монастырский сбитень — потому в народе и прижилось название острова Сладкий, говорит другая местная жительница, завуч единственной оставшейся в окрестностях школы Елена Попова. Когда не было ярмарки, жили на нем исключительно женщины-паломницы, для которых тут были построены специальные гостевые дома (приезжавших в Новоезерский монастырь мужчин селили непосредственно на Огненном).

Все изменилось после революции. Монахов выгнали из монастыря, а их обитель быстро переформатировали под тюрьму для врагов советской власти. К ним, как вспоминает Попова, в частности, причислили отца ее школьной учительницы Александры Новожиловой. Их семья, в которой было восемь детей, жила в одном из сел на Новозере и кормилась рыболовством — однако соседи написали на мужчину донос, его признали кулаком и отправили в близлежащую тюрьму, где, как вспоминает Попова, он просидел до 1937 года.

В 1930-х бывший монастырь стал частью новой лагерной системы ГУЛАГ — сначала здесь размещалась исправительно-трудовая колония 14 для политических «врагов народа», потом, после войны, — ИТК-6, предназначавшаяся главным образом для советских граждан, «сотрудничавших» с немецкими войсками: от власовцев и сотрудников оккупационных администраций до бывших военнопленных. Когда умер Сталин, тюрьма снова сменила профиль — теперь ее специализацией были люди, впервые осужденные за бандитизм и убийство.

Параллельно с перепрофилированием монастыря складывалась и окружающая новое учреждение инфраструктура. Кладбище на Сладком засыпали, а на его месте, по словам Торопова, построили сначала казармы для военных, охранявших лагерь, а затем и обычные дома. К жилым зданиям прибавился детский сад; параллельно росло и Анашкино — соседняя с островом деревня на материке, благо кроме тюрьмы неподалеку был крупный совхоз, также обеспечивавший население рабочими местами. Впрочем, он развалился почти одновременно с Советским Союзом — как и подавляющее большинство здешних колхозов и совхозов; глава района Шашкин объясняет это тем, что здесь «не очень удобная для [сельского хозяйства] территория».

В 1994 году тюрьму на Огненном переоборудовали в первую экспериментальную колонию для осужденных пожизненно; через несколько лет, когда в России начал действовать мораторий на смертную казнь, в стране было всего шестнадцать таких заключенных — и все они сидели в «Вологодском пятаке». Например, Дмитрий Гридин, получивший прозвище Лифтер за то, что убивал девушек в лифте в Магнитогорске, или бывший смоленский прокурор, намертво забивший лопатами двух начальников местного совхоза.

Сейчас осужденные пожизненно сидят в семи российских колониях, однако дольше всего — именно на Огненном: у некоторых из этих людей уже появляется возможность подать на условно-досрочное освобождение (по российским законам пожизненные заключенные могут сделать это, отсидев 25 лет). Всего в «Пятаке» 192 заключенных, которых охраняют, кормят и обслуживают более двухсот сотрудников ФСИН. До Белозерска отсюда всего 30 километров, но асфальт на дороге в последний раз клали в брежневские времена, и его куски как будто в недоумении торчат из песка, который время от времени разравнивают, чтобы можно было хоть как-то проехать. Поэтому почти все сотрудники колонии живут здесь же — или на соседнем острове (11 семей), или в материковом Анашкино (150 человек); в изоляции, чем-то тоже похожей на тюремную.

Остров без связи

— Володь, когда отопление-то нам поставишь?

Пожилая женщина подходит к магазину в деревне Анашкино, входящей вместе с островами Огненным, Сладким и еще несколькими материковыми деревнями в состав Артюшинского сельского поселения (всего в нем проживают около 1700 человек). Каждый будний день в полвторого дня сюда подъезжает на своем Renault Logan глава поселения, седой мужчина пенсионного возраста Владимир Макаров — магазин находится на полпути к его дому в другой деревне, Карл Либкнехт; здесь он традиционно покупает свежий хлеб и едет обедать.

Татьяне Павловой на ее вопрос Макаров отвечает улыбаясь — то ли в шутку, то ли всерьез: «Район денег не дает. Эту зиму с кострами будете сидеть!»

Павлова, работающая в детском саду на Сладком ночным сторожем и получающая за это 7 тысяч рублей в месяц, подняла больную тему. Этим летом главный местный работодатель ФСИН отключил муниципальные учреждения на соседнем с колонией острове от своей котельной. Так в «Вологодском пятаке» выполняют вышедший в 2015 году приказ Москвы о списании федерального имущества, не относящегося к профилю ведомства; то есть фактически — о борьбе с непрофильными тратами. Все коммуникации от Огненного к Сладкому давно подведены, Артюшинский муниципалитет исправно платит за тепло — однако это уже неважно: дома отключены от снабжения, а в детском саду теперь должны построить собственную котельную, причем топить ее должны будут сами воспитатели — должность кочегара в штатном расписании образовательного учреждения не предусмотрена.

«Мы в течение трех лет их предупреждали, — объясняет „Медузе“ высокопоставленный сотрудник колонии, попросивший не указывать свою фамилию. — Тридцать лет топили, но теперь все, не можем — нам уголь выделяют теперь только на отопление учреждения». По его словам, раньше тюрьма, по сути, полностью содержала всю местную социальную инфраструктуру, и как на Сладком будут жить теперь — не совсем понятно.

В последние годы остров оказался совершенно отрезан от остального мира. На общественном транспорте теперь не доехать даже до Белозерска. Глава района Шашкин объясняет это тем, что людям выгоднее подвозить друг друга, чем платить за проезд, однако у Макарова своя версия: автопарк просто вымер, старые автобусы развалились, а на новые у местных властей нет денег. «Автоколонну признали банкротом и ввели внешнее управление», — поясняет чиновник. 

Теперь здесь ходит только школьный автобус, собирающий детей со всех окрестных деревень на учебу в Артюшино. В школе, рассчитанной на девять классов, всего два десятка учеников; в некоторых классах — и вовсе по одному; почти все преподаватели — пенсионеры из местных жителей. Самому зданию школы — большой деревянной избе — 130 лет. В 1980-х собирались построить новую, но после распада СССР проект сначала заморозили, а потом строить стало не для кого (количество учеников сократилось в разы) и не из чего: по словам Макарова, материалы постепенно растащили местные жители.

Единственный способ выбраться с Новозера в Белозерск — автостоп. Такси отсюда тоже вызвать невозможно — ни на Сладком, ни в ближайших материковых деревнях нет сотовой связи. Вообще. До ближайшего места, где ловит телефон, — примерно семь километров пешком. Обеспечить эти места мобильным покрытием — давняя мечта Макарова, однако все сотовые компании ответили на его обращения отказом, а потом не стали помогать и государственные ведомства. «Я даже сохранил на память ответ министерства связи, — рассказывает глава Артюшина. — Смысл такой — мы вам сотовую связь делать не будем, потому что это экономически нецелесообразно. По сути они имели в виду, что население убывает: зачем делать связь, если вы все равно вымрете через 15–20 лет». Не удалось запустить и программу совместного финансирования, когда половину вышки оплачивает область, а остальное — местный бюджет и добровольные пожертвования жителей: после 2014 года цена такого проекта выросла с 500 тысяч рублей до двух миллионов — и «вопрос отпал сам собой».

Впрочем, в изоляции, по словам Макарова, есть и свои плюсы. Например, рядом колония — и поэтому тут безопасно. Чиновник утверждает, что за последние три года на Сладком не было совершено ни одного преступления — даже мелкой кражи. «А, нет, все же было совершено одно тяжкое, — вдруг вспоминает Макаров. — Бывший осужденный забил почти до смерти свою жену — тоже бывшую осужденную. Уехал обратно на зону. Но это, можно сказать, не считается».

Медведи вместо людей

Владимир Макаров пытается разнообразить жизнь своего поселения культурным досугом, однако получается не очень. «Люди стали замкнутые, необщительные, — жалуется он. — Пытался их как-то вместе собрать, организовывал артистов всевозможных. А что приглашать, если потом видишь в зале пять человек? Перед артистами в первую очередь неудобно». В Артюшино, по его словам, приезжали прославленные гармонисты из Белозерска, но на их концерт почти никто не пришел. Раньше клуб был в каждой из одиннадцати деревень, теперь — один на все, но туда все равно никто не ходит. «Стыдно за наше население. Все заняты. Два часа своих детей и внуков сводить на праздник не находят», — негодует Макаров.

«Я ни с кем не дружу, мне это не нужно», — подтверждает один из жителей Сладкого, мужчина средних лет, представившийся Сергеем и работающий в службе безопасности «Вологодского пятака». Старый деревянный дом, в котором он живет с женой и детьми, стоит прямо у моста, ведущего к Огненному. Главными развлечениями семьи, по словам мужчины, являются рыбалка и телевидение (с ним, в отличие от сотовой связи, на острове проблем нет — все дома утыканы тарелками «Триколор-ТВ»). Работника колонии в его жизни устраивает все — настолько, что он отказался переезжать в квартиру в новом доме, который ФСИН построила на материке: «Здесь все свое, здесь мы уже обжились, и работа недалеко».

Микрорайон с новыми домами в материковой деревне Анашкино (формально поселение на Сладком — тоже ее часть) появился пару лет назад — большие четырехквартирные деревянные избы построили за счет ФСИН. В них есть и отопление, и интернет, и даже канализация — в отличие от остальных деревенских домов, даже двухэтажных и многоквартирных, где туалет выглядит так же, как сто лет назад.

Новые дома, куда селятся самые платежеспособные из местных жителей (средний уровень дохода работников колонии, по словам сотрудников, — 35 тысяч рублей в месяц), породили в Анашкино бизнес-инициативу: почуяв будущую клиентуру, Владимир Викулов, бывший белозерский полицейский, вернувшийся после выхода на пенсию в родное село, вложил 700 тысяч рублей и построил у себя на участке небольшой магазинчик. По его словам, в отличие от конкурентов (еще две лавки в Анашкино содержат предприниматели из Белозерска; на Сладком также есть магазин при ФСИН), он покупает продукты напрямую в Череповце; кроме того, он уже получил все необходимые разрешения и даже установил электронную кассу. Викулов работает одновременно владельцем и продавцом — и говорит, что ежедневная выручка уже составляет больше 10 тысяч рублей.

Магазин здесь оказывается еще и главным пространством социализации. Стоя в очереди за багетами из череповецкой «Ленты», местные жители обсуждают с Викуловым, как с барменом, свои дела. Из этих разговоров предприниматель делает вывод, что колония — единственное, что спасает его бизнес: «Без тюрьмы все бы разъехались или вымерли». Впрочем, и на этом зарабатывать никто не спешит: ни на Сладком, ни вокруг нет даже гостевого дома для приезжающих в «Пятак» родственников заключенных. По словам Викулова, на берегу Новозера есть место, которое могло бы стать привлекательным для туризма, — но освоить его никто так и не решился.

На перспективы поселения местные жители смотрят мрачно. Макаров уверен: из 20 деревень, входящих в Артюшинское, выживут только четыре, расположенные близко к колонии. Остальные вымрут: «Сейчас там уже только бабушки, мужчин совсем мало». В среднем, по его словам, местное население убывает на 75 человек в год — такими темпами через 20 лет здесь вообще никого не останется. «Если бы не колония — уже сейчас никого бы в окрестностях не было», — подтверждает учительница Попова.

Возрождение жизни в этих местах могло бы идти еще и по религиозной линии — по словам Поповой, в начале 1990-х шли разговоры о том, чтобы передать монастырь на восстановление Русской православной церкви. «Мы с мужем считали это правильным, — вспоминает учительница. — Идея была великолепная. Строения еще оставались прежние, где-то была сохранена фресковая живопись. Церковь довела бы все до ума. Место-то намоленное». По словам Поповой, они уже готовы были переезжать на новое место жительства — нашли новую работу, распродали лодки. В итоге, однако, «Пятак» не только остался тюрьмой, но и пережил реконструкцию — сейчас, утверждает Попова, передавать комплекс РПЦ было бы бессмысленно: от монастыря там уже ничего не осталось.

В местах, духовная жизнь которых когда-то привлекала сюда столичную знать, с 1990-х так и не восстановили ни одной церкви. В какой-то момент старший брат Владимира Макарова решил на свои деньги возвести часовню в деревне Карл Либкнехт — однако даже когда ему удалось решить проблемы с правами на землю, РПЦ отказалась принимать здание и высылать туда священника: по словам Макарова-младшего, в Церкви сочли, что это будет слишком дорого стоить, а достаточного количества прихожан все равно не наберется. В итоге часовню построили, но так и не открыли. Последнюю свою идею — транслировать через колонки часовни церковные службы, проходящие в Белозерске, — Макаров-старший реализовать не успел: умер.

Есть в регионе и еще одна точка роста — это, как считает краевед Торопов, охота (выйдя на пенсию, мужчина начал работать в местном охотхозяйстве). Если людей здесь становится все меньше, то диких зверей — все больше: после того как исчез местный совхоз, его бывшие поля стали осваивать медведи. По утверждению Торопова, сейчас их в округе уже около тысячи. Еще немного, и людей и медведей на Новозере станет поровну.