истории

Мамочка, мне ножку рвут Как врачи, Церковь и фонд Владимира Якунина борются с абортами. Репортаж «Медузы»

Источник: Meduza

Аборты в России разрешены и входят в программу обязательного медицинского страхования. Это означает, что государство обязано прерывать беременность по желанию женщины. В последние годы, однако, ситуация с репродуктивным правом меняется — как через новое законодательство, так и через общественные кампании против абортов. В результате в стране есть целые регионы, в которых прервать беременность невозможно. По просьбе «Медузы» Нина Назарова выяснила, кто и почему в России борется с абортами — и как в этой борьбе участвует государство.

Семь поколений ответственности

Короткий больничный коридор с потертым линолеумом. В углу у окна — телевизор. На одной из дверей — табличка с надписью «Вспомни дату последней менструации». Над другой дверью на нарядной резной подставке — большая икона Богоматери.

Так выглядит гинекологическое отделение Центральной районной больницы в Данилове, 15-тысячном райцентре в Ярославской области. Последние несколько лет здесь не делают абортов — вообще. Когда именно их перестали делать, акушеры-гинекологи Анна Зутунга и Наталья Максименко уже и не помнят. «Года три назад, в 2012–2013-м примерно», — говорит одна. «Пять лет назад точно, даже больше пяти, шесть», — вспоминает другая. Зато точно известно, что первой отказалась делать аборты Максименко, еще в начале 2000-х. «Я болела после каждого аборта, в прямом смысле слова, — вспоминает она. — В неврологии это называется парез: руки-ноги болят, чувствительность теряется, силы уходят. В какой-то момент стало доходить, что у меня одни и те же симптомы в одни и те же дни после одних и тех же процедур. Здесь и дураку было ясно. А потом была весна, пост, Родительская суббота, дошла я в храм, поговорила с батюшкой, и он меня настропалил: „В понедельник идешь и говоришь, что [аборты] делать не будешь“».

По закону аборт в России входит в перечень видов медицинской помощи, покрываемых обязательным медицинским страхованием (ОМС): акушеры-гинекологи обязаны прерывать беременность на сроке до 12 недель, если таково желание женщины (на более поздних сроках это допускается только по медицинским показаниям). Впрочем, главврач больницы, узнав о позиции Максименко, разрешил достаточно легко — просто аборты стал проводить ее коллега. В следующие пятнадцать лет в Даниловской ЦРБ сменилось десять гинекологов. Одиннадцатой, в 2008 году, стала Анна Зутунга, родившаяся в Республике Коми и приехавшая в Данилов после окончания Ярославского мединститута. Первые несколько лет операции по прерыванию беременности выполняла она, а потом под влиянием старшей коллеги тоже решила отказаться. «Постепенно пришла к религии, уже в Данилове. Книжки читала. В душе это зрело, зрело, зрело, — объясняет Зутунга (под стеклом на столе, за которым она ведет прием, лежат репродукции икон). — По первости, конечно, было очень тяжело объяснять женщинам, они скандалили, ругались: „Вы обязаны!“ Нет, я не обязана. Я обязана оказать медицинскую помощь, а аборт — это не медицинская помощь. Это услуга, которая, к сожалению, входит в ОМС».

Других гинекологов в Даниловском районе нет. Как и частных клиник. В районе, где живут 25 тысяч людей, не осталось возможности сделать аборт. По словам самих врачей, никаких проблем с руководством у них не возникло — они просто на словах, без каких-либо документов договорились с главным акушером-гинекологом Ярославской области Дмитрием Гурьевым.

Гурьев подтвердил «Медузе», что нормально относится к тому, что гинекологи не делают аборты. «В этом нет нарушения федерального законодательства, — сказал он. — Женщины уезжают в другие места. Мы их не отслеживаем, честно скажу. Это уже их личное дело, они могут поехать куда угодно». Судя по всему, и другие областные чиновники считают ситуацию абсолютно нормальной: в январе 2017 года, когда в регионе по инициативе местной епархии РПЦ был объявлен день без абортов, представительница местного департамента здравоохранения не без гордости рассказывала в интервью о том, что «у нас есть организации, которые вообще отказались делать аборты в районах некоторых», приводя в пример, в частности, Данилов.

Так как отказывать в процедуре, предусмотренной законом, все-таки невозможно, женщин из Даниловского района теперь отправляют на прерывание беременности в областной перинатальный центр. Так что женщины ездят в Ярославль: почти два часа пути по проселочным дорогам в один конец и 400 рублей за билеты туда-обратно (на электричке подороже, на автобусе чуть дешевле). Получившееся нужно умножить на два или три: по закону после получения направления на аборт женщина обязана пройти консультацию психолога (он тоже в Ярославле), после чего положена «неделя тишины» — от двух до семи дней в зависимости от срока.

Средняя зарплата в Даниловском районе в 2016 году составляла 24 тысячи рублей в месяц. По статистике, более 70 процентов абортов в России совершают не подростки, а взрослые женщины, у которых уже есть дети, — и в девяти случаях из десяти они делают это в государственных учреждениях. Директор ассоциации акушеров-гинекологов «Народонаселение и развитие» Любовь Ерофеева кратко резюмирует ситуацию так: «У наших женщин нет денег».

Но даже тех женщин, что пришли за направлением и готовы ехать в Ярославль, в Данилове изо всех сил пытаются отговорить. «Мы с женщинами беседы проводим, — рассказывает Зутунга, — Я пытаюсь им объяснить с этической точки зрения, что такое аборт и какие последствия могут быть не только для нее, но и для ее родственников, детей. Ладно бы она сделала аборт и какие-то неприятности были у нее, так ведь семь поколений ее детей потом будут отвечать за этот поступок. Семь поколений! Никто даже не вспомнит, что было, а все отвечают и отвечают». По словам врача, если муж говорит женщине: «Если ты оставишь ребенка, собирай вещи и уходи», она увещевает: «Так ты собери и уйди! Через пару лет он сам придет. Ты же живешь не на необитаемом острове, подруги есть, знакомые, к маме с папой вернешься перекантоваться». И продолжает: «Очень часто бьет по мнению женщины тот факт, что я говорю: ну вот ты смирись уже, ты уже мама, ребенок в тебе есть, он уже живет». Когда уговоры самих докторов не помогают, они зовут на помощь местного священника, отца Михаила. Хотя, по словам Максименко, ее знакомые батюшки считают, что даже выписать направление на аборт в другую больницу — это уже грех: «Раз я пишу направления, значит, я то же самое делаю».

«Тут все способы хороши, как на войне и в любви», — объясняет с улыбкой Анна Зутунга. И она, и ее коллега считают попытки отговорить пациенток от абортов своей прямой обязанностью, обусловленной женской физиологией. «У большинства женщин до 12 недель — это уже доказано, не мной, а более умными физиологами — происходят гормональные изменения, очень важные, очень сложные, и под влиянием всех этих разных гормонов в кавычках едет у женщины крыша. Она становится очень беззащитна и очень вну-ша-е-ма», — последнее слово Наталья Максименко повторяет по слогам. «Ввиду своей физиологии женщина не может принять решение сама, — подхватывает Зутунга. — Ей нужна поддержка, чтобы все было нормально. Женщины на что обычно бьют: нет своей квартиры, живем на съемной квартире, муж мало зарабатывает, еще я в декрет уйду. Но спасает [семью] именно рождение ребенка, приятные хлопоты. И потом статус женщины в глазах мужчины повышается. Что она тогда стукнула кулаком по столу, сказала „мы рожаем“ — и потом мужчины по-другому к своим женщинам-то относятся, на других уже не смотрят».

Нюанс в том, что и родить в Даниловском районе последние несколько лет тоже не получается — родильный дом закрыли 1 января 2013 года, примерно тогда же, когда перестали делать аборты. Произошло это в рамках «оптимизации» — в официальных документах шла речь о «низких показателях работы акушерских коек» и о «приведении фактической коечной мощности акушерских стационаров к нормативной». По той же программе закрыли еще несколько роддомов в Ярославской области — в том числе в поселке Борисоглебский, где несчастные роженицы даже попытались устроить нечто вроде бунта и отказались покидать родильное отделение, после чего их выгоняли с помощью ОМОНа. Теперь жительницы Данилова на сносях едут рожать в рабочий поселок Пречистое (32 километра пути) или все в тот же Ярославский перинатальный центр (70 километров). Разница с теми, кто отправляется на аборт, заключается в том, что рожающим не приходится добираться своим ходом — их возит скорая помощь. Но эксцессы случаются и здесь: в ноябре 2013-го в Пречистом скончалась 21-летняя жительница Данилова. Ее ребенок родился мертвым.

За жизнь против абортов

Прервать беременность можно несколькими способами: хирургическим, вакуумным и медикаментозным. Безопаснее всего — последний: он доступен на ранних сроках и заключается в приеме специальных препаратов, без хирургического вмешательства. Но в систему ОМС он входит не во всех регионах России (и недоступен, например, в Москве), а доля его в структуре всех методов прерывания беременности в стране до сих пор очень мала (менее 20%). Как объясняет доктор медицинских наук Галина Дикке, для того, чтобы медикаментозный аборт вошел в ОМС региона, «нужны определенные усилия (рассчитать тариф, утвердить клинический протокол, внести в перечень медицинских услуг, оплачиваемый ТФОМС, провести обучение специалистов на всех территориях региона, обеспечить госзакупки препаратов) — и работа должна быть инициирована главным акушером-гинекологом конкретной области». Хирургический способ — самый рискованный: тут могут возникнуть и травмы, и нарушения репродуктивной функции. Однако, по словам Дикке, именно он в России самый распространенный: «Если женщина обращается в женскую консультацию, ей, как правило, выдают направление в стационар — и там делают выскабливание полости матки».

В России существуют активисты, призывающие запретить аборты вовсе — ну или как минимум вывести их из системы ОМС (сейчас цена на прерывание беременности в коммерческих клиниках с учетом стоимости приема и анализов составляет от 7 до 20 тысяч в зависимости от метода и квалификации врача). Весной 2016 года, незадолго до Пасхи, общественное движение «За жизнь» объявило о том, что намерено собрать миллион подписей под петицией о запрете абортов на территории России. В сентябре патриарх Кирилл подписался под обращением после встречи с представителями организации; на следующий день против абортов выступила детский омбудсмен Анна Кузнецова. Вскоре оба государственных деятеля сдали назад: Кузнецова заявила, что имела в виду не запрет, а системную профилактику абортов; глава РПЦ пояснил, что выступает главным образом за выведение их из системы обязательного медицинского страхования. Петиция «За жизнь» в итоге собрала более 300 тысяч подписей и была вынесена на обсуждение «Открытого правительства», которое ее отклонило: координатор проекта Михаил Абызов сказал, что «общество и государство не имеют права принимать людоедские решения». Ну а в 2017 году все началось заново: движение «За жизнь» снова намеревается собрать миллион под очередной петицией на ту же тему — причем в соцсетях обсуждалось, что формуляры для подписей централизованно рассылаются по приходам из Патриархии со слоганом «Патриарх поставил подпись, поставь и ты».

Между тем на уровне регионов давно распространена практика акций по временным отказам от абортов на один или несколько дней. Помимо Ярославской области, где дни без абортов проходят несколько раз в год, такие проводились на Камчатке, в Самарской и Воронежской областях, в Чебоксарах и в Приморском крае. В одной из поликлиник Ростова-на-Дону операции по прерыванию беременности в честь Пасхи не делают целых десять дней, причем тоже не один год подряд; местный главный акушер-гинеколог также рассказывала об общегородских рекомендациях по отказу от абортов на три дня в честь Дня матери или Дня защиты детей. Нередко такие акции напрямую связаны с деятельностью РПЦ — так, в том же Ярославле при местной епархии создан отдел по благотворительности, социальному служению и взаимодействию с медицинскими учреждениями: его психологи проводят занятия с сотрудниками государственных женских консультаций и с врачами из частных медучреждений. «Мы не встречаем неприятия или агрессии, отгораживания какого-то, — рассказывала одна из сотрудниц епархии. — Вот совсем недавно доктор, заведующий одной из таких клиник, попросил у нас видеоматериалы после беседы — говорит, буду показывать пациенткам, прежде чем они примут окончательное решение об аборте».

Федеральный закон «Об основах охраны здоровья» гласит, что «каждая женщина самостоятельно решает вопрос о материнстве». Официальная позиция Минздрава, которую неоднократно озвучивала министр Вероника Скворцова, заключается в том, что выведение абортов из системы ОМС экономически неэффективно, грозит резким увеличением соответствующих предложений на черном рынке, что, в свою очередь, приведет к росту женской смертности и государственных затрат на спасение жизней. Одновременно с этим законы, принятые в последние годы, последовательно абортам противодействуют. Выражаясь словами еще одного сотрудника министерства — замдиректора Департамента медицинской помощи детям и службы родовспоможения Минздрава Олега Филиппова, «аборты являются очень важным и мощным резервом для повышения рождаемости».

Так, в 2012 году было зафиксировано право врача по своему усмотрению отказаться от искусственного прерывания беременности — по закону этот отказ оформляется в письменном виде, а больница обязана предоставить пациентке другого акушера-гинеколога. В том же году были закреплены и две другие меры, касающиеся абортов: «неделя тишины» — обязательная пауза между обращением женщины за направлением на аборт и самой операцией (в зависимости от срока беременности она может составлять либо 48 часов, либо семь дней) — и обязательная предварительная консультация у психолога или соцработника.

Нормативы продолжают появляться. Например, в приказе Минздрава от 12 января 2015 года в документ, регламентирующий порядок работы гинекологов, был введен пункт, предписывающий демонстрировать пациенткам при проведении УЗИ изображение эмбриона и включать его сердцебиение — «в целях сохранения беременности». Как объясняет Галина Дикке, задача изменений — «воздействовать на психику женщины, чтобы она отказалась от аборта; показать ей живой плод с сердцебиением и навязать ей чувство вины, что она убьет этот живой эмбрион». По мнению коллеги Дикке Любови Ерофеевой, акушера-гинеколога и директора ассоциации «Народонаселение и развитие», смотреть на эмбрион и слушать его сердцебиение для женщины, пришедшей за направлением на аборт, может быть сравнимо с пыткой.

С декабря 2017 года вступает в силу обязательное лицензирование клиник, проводящих аборты; его формальная цель — облегчение ведения статистики. «Раньше любое учреждение, имеющее лицензию на оказание медицинской помощи в сфере акушерства и гинекологии, имело право делать аборты, — объясняет Дикке. — Теперь нужно будет получать отдельную лицензию. У нас часть медицинских центров выполняет медикаментозные аборты, не имея малой операционной, — при возникновении осложнений они имеют возможность направить в ближайшее медицинское учреждение, где помощь окажут. По всей видимости, теперь они этого делать не смогут». 

По словам директора ассоциации «Народонаселение и развитие» Любови Ерофеевой, российское государство здесь копирует своего геополитического противника — США, где в ряде штатов существует законодательство, ограничивающее право на аборт: «Во главу угла ставятся тупо взятые из США практики и построчно переводятся на русский язык». Пресс-секретарь Русской православной церкви Владимир Легойда приветствовал меры США по ограничению абортов. 

Выступая на конференции «Защита прав ребенка на жизнь и охрана здоровья до рождения» Олег Филиппов, замдиректора Департамента медицинской помощи детям и службы родовспоможения Минздрава, признался, что когда-то, работая акушером в Томске, сам отказывался делать аборты. На видеозаписи, использованной борющейся с абортами организацией в агитационных целях, благополучный круглолицый мужчина в очках перещелкивает слайды и называет выявленные статистикой возможные резоны для аборта. «Она не хочет иметь еще одного ребенка 24%», «Партнер против ребенка 17%», «Хочет отложить рождение ребенка 10%» — перечисляет чиновник и подытоживает: «Эти причины не являются серьезными и вескими»; женщин «необходимо убеждать в том, чтобы они эту беременность сохраняли».

По словам Филиппова, профилактика абортов заключается не в контрацепции, а в попытках отговорить женщину прерывать беременность. Щелк — чиновник переключает слайд. «Раньше мы говорили о том, что профилактика абортов это в первую очередь контрацепция. В настоящее время мы пересмотрели совершенно эту позицию, — объясняет Филиппов. — Мы говорим о том, что профилактика аборта это система мер, направленных на вынашивание беременности и роды женщин, которые обратились именно за направлением на прерывание беременности». Именно по этому критерию, по его словам, теперь оценивается работа женских консультаций.

Как нарочно, сама статистика абортов в России устроена максимально непрозрачным образом. Прежде всего, статистики две: Минздрава — он собирает данные в подведомственных клиниках — и Росстата, который поверх этого учитывает медицинские учреждения других министерств и клиники частные. К тому же в официальную статистику включаются не только искусственно, но и самопроизвольно прерванные беременности — то есть, говоря повседневным языком, выкидыши. Их бывает до 30–40 процентов. Например, в 2015 году Росстат заявил о 848 тысячах случаев, из которых абортами Минздрав счел 447 тысяч.

Так или иначе, общее количество искусственно прерванных беременностей в России много лет стабильно снижается, но такая непрозрачность подсчетов, по сути, позволяет при разговоре об абортах называть любые цифры. В частности, патриарх Кирилл заявлял: «Цифра официально совершаемых абортов многократно ниже реально совершаемых абортов (некоторые считают, что у нас в стране совершается 3 миллиона абортов, другие говорят, что 5 миллионов, — подсчитать невозможно)». Еще одна популярная метафора — что число абортов сопоставимо с потерями во Второй мировой войне (вариант: многократно превышает их).

Жители России не согласны с православными активистами и церковным руководством. По данным «Левада-центра», 59% граждан считают, что государству не следует вмешиваться в планирование семьи: у женщины должно быть право прервать беременность — и должна быть возможность сделать это за счет ОМС. Даже те, кто считает, что власти должны принимать меры по предотвращению абортов (их, по данным «Левада-центра», 27%), в первую очередь говорят о необходимости увеличить пособие по уходу за ребенком до прожиточного минимума, создать всеобщую программу сексуального воспитания в школах и покрывать стоимость средств контрацепции из фонда ОМС.

При этом, как утверждают собеседники «Медузы», тема абортов в российском обществе неизбежно стигматизирована. «Женщина как можно меньше старается об этом думать, избавиться и забыть», — говорит Галина Дикке. «Колоссальное чувство вины: если женщина сделала аборт, она себя этим бичует», — добавляет психолог Московского перинатального центра Елена Мухамедова. «Женщины у нас получаются самой уязвимой частью общества, — считает Любовь Ерофеева. — Они и работают, и домашний труд на них, и престарелые родственники. Мы на женщин наваливаем все на свете и требуем еще репродуктивного труда. Требуем, потому что не даем ей права, а навязываем».

Дневник нерожденного младенца

«Я знаю, что такое аборт, видел его, можно сказать, изнутри. Нет, слава тебе, Господи, я гинекологом не был, Господь меня миловал — говорит протоиерей Александр Белов, благочинный Гаврило-Ямского района Ярославской области и смеется. — Я был хирургом, анестезиологом-реаниматологом». В Гаврило-Ямской центральной районной больнице священника, получившего высшее медицинское образование в Ярославле и тринадцать лет проработавшего врачом, все знают — пока он дает интервью в коридоре поликлиники, с ним постоянно здороваются пробегающие люди в белых халатах, многих из которых Белов знает еще с университетских времен: «Я на одном языке разговариваю с врачами, знаю их».

Именно Белова заведующая гинекологическим отделением больницы Ольга Маркевич благодарит за то, что она еще в 2006 году перестала делать аборты. «Встреча с отцом Александром резко полностью поменяла весь мой взгляд на эту сторону, он мне действительно открыл глаза на духовно-нравственную составляющую этой операции», — чуть казенным языком объясняет она. На деле переход, судя по всему, был куда более драматичным — священник, по его словам, просто отказывался причащать женщину: «Ольга Геннадьевна человек сугубо православный, венчаный, а была в ситуации, что не могла причащаться, потому что делала аборты, — поясняет он. — Церковь ее не могла причастить, потому что она убивала людей. Младенцев. Она раскаялась, понесла епитимью большую. Какую? Ну это уж между мной как духовником и ей остается. А потом она как руководитель и все стадо свое привела к этому. Господь нас свел всех в одном месте в одно время, чтобы мы это делали вместе».

Под «стадом» подразумеваются коллеги: всего в Гаврилов-Ямском районе сейчас четыре гинеколога (включая тех, что на пол- и четверть ставки), и начиная с середины 2015 года аборты не делает ни один из них — как и в Данилове, те, кого врачам, сообща со священником, не удалось отговорить, ездят в Ярославль. Агитационную кампанию против абортов Маркевич ведет уже несколько лет. С 2013 года в поликлинике висит плакат «Аборт — убийство»; в помещении, где женщины обычно ждут, пока их примет гинеколог, лежат брошюры, расписывающие духовный и физический вред от абортов. В одной из них утверждается, что «беременная женщина — это национальное достояние страны, поскольку женщина готовит для государства гражданина, будущего ученого или служащего своему государству». Другая представляет собой «Дневник нерожденного младенца». Двенадцатая неделя — последняя, на которой разрешено прерывание беременности по желанию женщины — описывается так: «Мамочка, мне так спокойно и тепло у тебя под сердцем. Мы снова у врача… Что происходит? Ой!!! Что это за вещь в моем домике? Зачем она? Это новая игрушка? Не понимаю, зачем высасывают мой домик… Я БОЮСЬ!!! Мамочка, мне ножку рвут! Неужели ты не видишь моей боли? Мамочка, родная, защити меня!!!»

Гаврилов-Ям, райцентр с населением в 17 тысяч человек, находится в полусотне километров от Ярославля. В начале марта здесь еще лежит снег, и город выглядит почти нарядно: бревенчатый Музей ямщика напоминает сказочный домик; на перекрестке у автовокзала выросла новенькая часовня, на улицах люди катят на санках продукты из магазинов. Но благополучие, объясняет протоиерей Александр Белов, обманчиво: «По сравнению с Москвой совершенно другой мир». Три года назад Гаврилов-Ям попал в официальный список самых проблемных российских моногородов. Градообразующее предприятие — Гаврилов-Ямский льнокомбинат — признано банкротом. Пассажирское железнодорожное сообщение прекратилось в начале 2000-х. Роддом закрыли еще в 2008-м, за пять лет до скандальной «оптимизации» — роженицы катаются на машинах скорой помощи в Ярославль уже почти десять лет.

Пока еще работает машиностроительный завод «Агат», но в целом молодежь из района стремительно уезжает, и, судя по всему, для Маркевич — приветливой, гостеприимной и молодо выглядящей, несмотря на троих взрослых детей, женщины — борьба с абортами кажется способом сохранить, спасти город. «Я годовые отчеты с 2003 года сдаю, и у нас ежегодно численность населения уменьшается и уменьшается, — говорит врач. — За десять лет мы убыли на тысячу человек. Женщин фертильного возраста у нас когда-то было восемь тысяч, а сейчас их 5900. Девочек-подростков и вовсе раньше было 800, а сейчас на весь район 390».

«Когда видишь, что женщина сомневается, естественно, пытаешься [уговорить ее сохранить беременность] всеми правдами и неправдами. Как отец Александр: „Как только вы родите, мы сразу покрестим, бесплатно, без очереди, ничего не надо, и крестики я вам подарю — вы у нас будете вип-клиенты“, — рассказывает Маркевич, но признает, что работают эти аргументы редко. — Я сначала с женщинами билась, которые приходят к нам, но поняла, что бесполезно, потому что тем, кто пришел на аборт, информацию даешь, а они уходят и все равно идут на операцию, потому что у них проблемы. Они прямо пальцы на приеме загибают: „Денег нет, дети маленькие, муж пьет, муж бьет, мужа нет, жить негде“». В 2015 году отговорить удалось 11 женщин — треть от обратившихся за направлением на аборт. Жалобы Маркевич, что уговоры работают слабо, подтверждают и ее соседки из Даниловского района — по словам гинеколога Зутунги, из трех десятков женщин, пришедших за направлением в 2016 году, передумали всего три-четыре. По словам директора ассоциации «Народонаселение и развитие» Любови Ерофеевой, как правило, «передумывают 5–8% — это женщины, которые, скорее всего, замужем, но считали, что сейчас несвоевременно рожать этого малыша. Эта беременность, скорее всего, незапланированная, но не нежелательная. Потому что нежелательную беременность женщина прервет по-любому». 

Поэтому завотделением Ольга Маркевич решила сосредоточиться на просвещении девочек-подростков. «Я к 2012 году поняла, что надо работать с молодежью, чтобы она знала, что такое операция „аборт“ и как она производится, — рассказывает врач. — Это одиннадцатый класс, я им рассказываю все открытым текстом, отрывки из интернета показываю». Договорившись с четырьмя районными школами, завотделением не только читает лекции о репродуктивном здоровье, но и демонстрирует одиннадцатиклассницам УЗИ настоящих беременных женщин (с их согласия) — стараясь подгадать так, чтобы у эмбриона уже было сердцебиение, а срок не превышал 12 недель. Беременные, по словам Маркевич, участвуют «с интересом, без стеснения и без боязни, что сглазят».

— А еще есть биологический материал, — неожиданно говорит Маркевич. — У меня есть в баночках ребятки, которых никто не взял захоронить. В баночках в формалине.

— Это после абортов или выкидыши?

— Выкидыши. У одного срок — как раз 12 недель. Гаврюша у нас уже давно, с 2006 года. Пожилой.

— Гаврюша?

— Гаврюша. А второй помладше, на более позднем сроке. Был самопроизвольный выкидыш у женщины. Зрелище, да, не из приятных. Но вот впечатляет. Запоминается. Когда не вооружен, тогда можно натворить дел, которые потом вспоминаются с сожалением. И наша задача основная — это вооружить знанием, — подытоживает гинеколог с улыбкой. Гаврюшу с товарищем показывают только самым бесстрашным старшеклассницам после получения их согласия.

Мы сидим во врачебном кабинете, Маркевич подливает чаю. На книжном шкафу — изображения святых и много цветов.  

— А бывают случаи, что у вас сердце рвется от того, в какой женщина ситуации, когда она приходит на аборт? Ведь часто это…

— Шаг отчаяния?

— Да.

— У меня рвется, когда она не соглашается… У меня психоэмоциональная сторона преобладает в пользу ребенка, а не женщины, — говорит гинеколог. — Я вижу этого человека на УЗИ, он уже родной. Я знаю, что завтра он погибнет. Или послезавтра. Так что я на стороне ребенка. Все отчаявшиеся, когда не получается сделать аборт, они же потом очень благодарны. За то, что их убедили. Им всем хорошо.

Святость материнства

Все обстоятельства своей работы: и повествование о бедственном положении Гаврилов-Яма, и рассказ о помощи протоиерея Александра Белова, и кадры с уроками для старшеклассниц — Ольга Маркевич записала на видео, смонтировала короткий фильм и отправила на всероссийский конкурс «Святость материнства».

Фондов, борющихся против абортов, в России немало. Есть те, кто рисует агитплакаты. Есть те, кто собирает деньги на совместную закупку муляжей эмбрионов («муляжи очень дорогие, их надо заказывать в США, платить за доставку и пошлины на таможне»). И есть те, кто деньги раздает. Один из них как раз и проводит конкурс «Святость материнства» — Фонд Андрея Первозванного. Возглавляет его экс-президент «РЖД» Владимир Якунин, а за приоритетную программу, одноименную конкурсу, отвечает его супруга Наталья.

В 2016 году конкурс «Святость материнства» проводился впервые — по следующим номинациям: лучшая женская консультация, лучший врач акушер-гинеколог, лучший психолог по доабортному консультированию и (или) специалист по социальной работе — причем критерием оценки во всех случаях было число «сохранения беременности у женщин, обратившихся за направлением на аборт»; кроме того, отдельный приз «За лучшую просветительскую деятельность по сохранению беременности». Общий призовой фонд конкурса составил миллион рублей: 100 тысяч рублей за первое место в каждой из четырех номинаций, 80 тысяч за второе и 60 тысяч — за третье.

Участвовавшие в конкурсе врачи — и Ольга Маркевич, и психолог Елена Мухамедова из Московского областного перинатального центра, вошедшая в число финалистов, — рассказывают, что предоставляли статистику женщин, обратившихся за направлением на аборт, а потом вставших на учет по беременности — именно так считается эффективность. В 2016 году на «Святость материнства» поступило 215 заявок из 60 регионов России. В списке финалистов — всего два человека из Москвы и Московской области и вся российская география, включая райцентры и поселки городского типа.

С «Медузой» представители Фонда Андрея Первозваного согласились общаться только в письменной форме. По словам пресс-секретаря фонда Александра Гатилина, одним из вдохновителей «Святости материнства» была детский омбудсмен Анна Кузнецова: она «возглавляла ранее общественную организацию „Покров“, которая в сотрудничестве с региональными властями стала проводить подобный конкурс. Их опыт стали перенимать другие регионы». Вывести конкурс на всероссийский масштаб предложила Наталья Якунина. Она же осенью 2016 года с помпой вручала призы победителям в Санкт-Петербурге.

Конкурс, судя по всему, планируют сделать ежегодным: в марте 2017-го снова был открыт прием заявок. Призовой фонд тот же — миллион. В жюри помимо Якуниной — заместительница министра здравоохранения Татьяна Яковлева, также на сайте конкурса цитируется напутствие Филиппова. Насколько можно судить, государственные ведомства вообще «Святость материнства» уважают и поддерживают. В частности, для того, чтобы узнать о конкурсе, врачам и психологам не нужно следить за объявлениями в СМИ или сидеть на форумах противников абортов: информация о конкурсе веерно рассылается по женским консультациям и больницам России. По словам врачей — участников конкурса, с которыми удалось поговорить «Медузе», все они узнали о конкурсе от руководства поликлиник.

Проведением конкурса деятельность Фонда Андрея Первозванного в области сохранения беременностей не ограничивается. В рамках программы «Святость материнства» организация занималась «внедрением и впоследствии совершенствованием работы психологов в женских консультациях» начиная с 2006 года — задолго до того, как предабортная консультация с психологом стала обязательной по закону. Похожие программы для работы с «кризисными беременностями» есть и у других движений борцов с абортами — например, у тех же «За жизнь» и «Покрова». 

«Что такое, по-хорошему, кризисная беременность? — объясняет Любовь Ерофеева. — Это когда у женщины желанная беременность, а ее родственники против и они выгоняют ее из дома. Тогда ее надо поместить в безопасное место и помогать ей беременность — желанную — вынашивать. А что нам привнесли из США? Некие структуры, которые заняты только одним: отговариванием женщины от того, чтобы она сделала аборт. Они называют кризисной беременностью нежелательную, ту, которую женщина не планировала. Там работают психологи, которые обрабатывают женщину, как по телефону, так и при личном визите. И что делается? Затягивается срок, пока аборт еще можно сделать. Тянут резину, чтобы в ловушку ее поймать и утянуть ее в размышления о том, какой это страшный грех, — совершенно не заботясь о том, что с ней будет дальше, как ее жизнь дальше сложится, что будет с этим ребенком».

«В принципе, женщине должна быть оказана психологическая помощь при подготовке к прерыванию беременности, — говорит Галина Дикке. — Потому что эта ситуация выводит ее из равновесия, само принятие решения о прерывании беременности — довольно сложный психологический процесс. К тому же жизненные ситуации, которые вынуждают ее решиться на такой шаг, влияют на ее психологическое состояние. Но в большинстве случаев работают так называемые православные психологи или даже священники, у которых действительно основной задачей является отговорить женщину от прерывания беременности».

Работающая в Московском областном перинатальном центре Елена Мухамедова — клинический медицинский психолог; она много лет помогала женщинам, чьи дети находятся в реанимации, и семьям, где есть дети с особенностями развития; она читает лекции для фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». В 2016 году Мухамедова вошла в число финалистов «Святости материнства» в номинации «лучший психолог по доабортному консультированию». По ее словам, стопроцентного, утвержденного Минздравом регламента предабортной консультации просто не существует; каждый действует, исходя из собственного опыта. «Очень важно, чтобы женщина рассказала о своей семье, о ее отношении к аборту, какая наследственность. Довольно часто женщина говорит „это невозможно, я хочу этого ребенка, но нет никакой возможности“, и мы приступаем к поиску ресурсов в своем ближнем и дальнем окружении, — рассказывает Мухамедова. — Довольно часто этот ресурс находится, и тогда наступает время для принятия решения. И когда выбор делается в пользу ребенка — это огромная радость и для женщины, и для меня как специалиста. Частое явление, когда у человека зашоренное психическое пространство, а ведь, по-хорошему, с точки зрения эволюционного процесса это единственное, для чего мы существуем в мире. Все остальное — антураж».

Рассказывает Мухамедова и о том, что сейчас — в результате двойственности официальной риторики — даже сами врачи не вполне понимают, как именно относиться к репродуктивному праву, которое разом и прописано в законе, и постепенно ограничивается. «У гинекологов тоже немножечко не складывается в голове, чего же, в общем-то, от них хотят, — говорит психолог. — Получается двойное послание про одно и то же — я должен бороться за жизнь, но и я же должен делать аборты».

«Честно говоря, — продолжает Мухамедова, — в моей практике был случай, когда у женщины в силу возрастных причин была практически последняя попытка иметь ребенка, но она пришла на аборт, и это было ее решение, которое было совершенно никак не обусловлено внешними обстоятельствами. Я не могла осознать ее выбор и понять его, и тогда я не выдержала и сказала: „Вы родите его, я его заберу и воспитаю“».

Больше свою пациентку Мухамедова не видела. Что в итоге с ней случилось и родила ли та ребенка, она не знает.