истории

«Прокурор мне даже слова не дал сказать в свое оправдание» Интервью Оксаны Севастиди, которую посадили по обвинению в госизмене за смс восьмилетней давности

Источник: Meduza

1 декабря «Медуза» сообщила о деле Оксаны Севастиди — 46-летней жительницы Сочи. Ее обвинили в государственной измене за несколько смс, отправленных знакомому в Грузии в 2008 году — и в марте 2016-го приговорили к семи годам лишения свободы. Рассказал о деле Севастиди Иван Павлов — адвокат, специализирующийся на делах о госизмене и гостайне, который теперь ее защищает. Специально для «Медузы» журналистка ивановского издания 1000inf.ru Елена Шакуто встретилась с Севастиди в исправительной колонии № 3 в Ивановской области, где женщина сейчас отбывает наказание.

— Расскажите о себе: где вы росли, кем работали, чем занимались до ареста?

— Я родилась в Свердловске (сейчас Екатеринбург — прим. «Медузы»), потом моя семья переехала в Абхазию, где мы жили до 1994 года. Там я работала старшим диспетчером в службе вневедомственной охраны: вольная была, не в погонах. Когда в Абхазии начался конфликт (очевидно, имеется в виду война 1992-1993 годов — прим. «Медузы»), мы переехали в Сочи. Там я стала предпринимателем: открыла несколько овощных ларьков. 

Перед Олимпиадой ларьки начали массово сносить, и я пошла работать продавщицей в магазин. Потом вовсе ушла с работы: надо было ухаживать за бабушкой — ветераном Великой Отечественной войны, инвалидом первой группы. Со своим мужем, он у меня был гражданином Грузии, я познакомилась в 2009 году — уже после того, как все это случилось.

— Что случилось в 2008-м? За что вас арестовали?

— Я видела, как на поезде везли военную технику, и не я одна. Там было очень много отдыхающих, они делали фотографии. Почему-то никого за это не посадили. А я только отправила смс. И это было в апреле 2008 года, а не в августе, как утверждало обвинение. Грузино-осетинский конфликт тогда еще не начался.

— Кто ваш друг, которому вы писали сообщение? По некоторым сведениям, он сотрудник службы госбезопасности Грузии.

— Это сын моего бывшего начальника по дежурной части вневедомственной охраны в Абхазии, я его видела несколько раз. Мы не друзья, просто знакомые. Я не предполагала, что в 30 лет он может работать уже в такой организации. Я знаю, что он работал в милиции в Грузии, он предлагал помочь мне с трудоустройством, если бы я переехала. Но я сказала, что из России никуда не уеду. Я рассказала об этом маме, ей 69 лет, а она потом — следователю. Все мои слова перевернули, как будто знакомый меня завербовал.

— Когда и при каких обстоятельствах вас задержали?

— В начале января 2015 года мне позвонили из ФСБ по Краснодарскому краю и пригласили поговорить. Якобы разговор должен касаться гражданства моего мужа. Но он отказался от грузинского гражданства и принял российское, какие могли быть вопросы? Я поехала к ним в отдел в Сочи. Потом меня на машине повезли в Краснодар. Сотрудники службы госбезопасности, которые меня сопровождали, были уверены, что там со мной поговорят и отпустят. Но меня привезли в отдел в Краснодаре, и я больше не видела свободы. Сначала арестовали на двое суток, 16 января вынесли постановление об аресте на два месяца. И понеслось: еще два месяца, еще два месяца — на срок следствия.

— Как близкие отреагировали на ваше задержание?

— У мамы недавно случился инсульт. А бабушка узнала о том, что я в СИЗО, и у нее не выдержало сердце. Ее не стало в апреле 2015 года. У меня самой проблемы со здоровьем — в приговоре есть мой диагноз, гипертония первой стадии. Мне приходится пить таблетки, уколы делают, а то давление под двести. Еще после этой истории очень сильно ухудшилось зрение — читать и писать без очков не могу.

— Вы подали жалобу в Краснодарскую адвокатскую коллегию на своего прежнего адвоката Руслана Зурнаджяна. Почему?

— Я провела в СИЗО полтора года. За это время он ни разу не пришел ко мне. Когда мама ему звонила, кидал трубку, отключал телефон. Это при том, что Зурнаджян — адвокат не по назначению, мы его сами наняли. Кстати, пока я сидела в следственном изоляторе, следователи допрашивали меня всего два раза.

— Почему тогда вы не поменяли адвоката?

— Я не знаю. Мы сначала другого нанимали, мама этим всем занималась, но оказалось, что та женщина специализируется на защите обвиняемых в убийстве.

— В каких условиях вы содержались в СИЗО в Краснодаре?

— Условия были отличные. Это небольшой изолятор, на 12 человек, в каждой камере — холодильник, телевизор, кондиционер. Я благодарна им за такие условия, за идеальное отношение к нам. И из разговоров со следователем — и моих, и мамы — я поняла, что продержат меня недолго. Они говорили: «Годик пусть посидит, мозги ей вправим, будет знать, что можно писать, а что нет». Я не думала, что будет такой приговор.

— Как проходил суд?

— Прокурор мне даже слова не дал сказать в свое оправдание. Все собрали в один день: и последнее слово, и прения сторон, и приговор. Все было быстро и скомкано, как во сне. И тут я сквозь пелену услышала: «Семь лет». 

Не у меня одной такой случай, кстати. Дело Харебавы — точь-в-точь как мое, один в один. (Екатерина Харебава — уроженка Абхазии, с 1990-х годов жила в Сочи, работала продавцом на рынке. В ноябре 2014-го была приговорена к шести годам лишения свободы за шпионаж, освобождена в июне 2016-го — прим. «Медузы»). Находясь в СИЗО, я слышала, что армянке из Адлера дали за госизмену шесть лет. У всех нас — у меня, у Харебавы, у этой армянки — одни и те же следователь, прокурор и судья. Только Харебава — последняя, кто по таким статьям уехал на мордовскую зону. Я боялась туда попасть. (Речь идет об ИК-14, где сидела участница группы Pussy Riot Надежда Толоконникова — прим. «Медузы»).

— Возникали ли у вас трудности, когда вас этапировали в колонию? Вам же пришлось проехать половину России.

— Пожалуй, это самое страшное, что пришлось пережить. Этап длился два с половиной месяца. Это очень тяжелый процесс. Я останавливалась в пяти СИЗО. Во-первых, конечно, медицина там просто ужасная. Во-вторых, первоходов сажают со старожилами. Особенно страшно было в СИЗО в Ярославле. Я там такого насмотрелась, что чуть с ума не сошла. Полный бардак. Самым лучшим из них было СИЗО в Иванове.

— Как к вам относятся в ИК-3 [в Ивановской области]? Есть ли у вас жалобы на администрацию колонии или других заключенных?

— Абсолютно нет. Раньше я боялась, что меня далеко [от дома] увезут, но это замечательная колония, здесь работают замечательные люди. У нас очень хороший начальник отряда, Татьяна Дейнека. Я уже не хочу никуда (улыбается). Все в порядке. Хожу на работу (ИК-3 специализируется на швейном производстве: осужденные шьют летние и зимние полевые костюмы, матрацы и так далее — прим. «Медузы»), я ручница, мелую. Художественной самодеятельностью не занимаюсь — старенькая уже.

— Близкие вас посещают?

— У меня недавно были две подруги: одна из Москвы, другая приехала из Латвии. Я не хочу, чтобы мама или муж сюда приезжали. Мне потом только тяжелее будет их отпускать. 

— Как вы вышли на адвоката Ивана Павлова?

— Мама нашла в интернете сайт общественной организации «Мемориал», там про него и прочитала, сказала мне, и я послала ему письмо из колонии. Это моя единственная надежда.

— Вы слышали про Ильдара Дадина и то, что с ним случилось в колонии в Сегеже?

— Нет, а кто это?

— Это первый осужденный в России по статье о нарушении порядка проведения митингов. Он рассказал, что в их колонии пытают людей. У вас в ИК-3 происходит что-то подобное?

— Нет, конечно (улыбается).

— С тех пор, как о вашем деле стало известно, вы как-то чувствуете резонанс вокруг себя?

— Нет. Знаю только, что «Комсомольская правда» про меня писала, мне девчонки из отряда сказали.

— На какой исход дела вы надеетесь?

— Я не знаю. Не верю, что это происходит со мной. Я всегда была законопослушным гражданином, на мне ни одного штрафа не было. До сих пор не верю.

1 декабря адвокат Оксаны Севастиди Иван Павлов подал в Краснодарский краевой суд апелляционную жалобу, адресованную в Верховный суд, а также ходатайство о восстановлении срока на обжалование приговора. По его словам, вопрос о восстановлении срока обжалования должен решиться уже на этой неделе. Предыдущий адвокат Севастиди Руслан Зурнаджян не подал апелляцию на приговор, в связи с чем срок обжалования истек.