«Я только в России поняла, как Россия относится к своим гражданам» Тысячи украинцев были вынуждены бежать от войны в Россию. Некоторые из них стали бездомными. Вот лишь одна история об этом
Мария Николаевна стала бездомной в июле 2023 года.
Это происходило постепенно. Сначала из квартиры в Санкт-Петербурге, где она жила последний год, ее выгоняли только на ночь. Идти Марии Николаевне было некуда, и она бродила по городу; несколько раз оставалась на вокзале. Утром возвращалась домой, чтобы выспаться. А вечером снова оказывалась на улице. Так продолжалось примерно неделю, потом пускать в квартиру ее совсем перестали.
Полиция, рассказывает «Медузе» Мария Николаевна, ни разу ее «не ловила» — потому что она «выглядит солидно»: «В очках, не оборванная, не обтрепанная, одета хорошо».
Марии Николаевне за 60. Она приехала в Петербург на второй месяц российского вторжения в Украину — в апреле 2022-го — из Харькова, где жила с самого рождения. Через две недели ей позвонили соседи: третий и четвертый подъезды в их многоквартирном доме «разбомбили».
Квартира Марии Николаевны была во втором.
Харьков
Уезжать из родного города, говорит Мария Николаевна, она никогда не хотела: «Я его люблю. Люблю свой дом, свой район, свою природу».
Харьков — первая столица Украины после революции, важный научный и промышленный центр. В 1932 году именно здесь ученые Украинского физико-технического института (УФТИ) первыми в СССР и вторыми в мире расщепили ядро атома. «Благодаря этому потом сделали атомную бомбу, — говорит Мария Николаевна. И с гордостью добавляет: — Вот такой у нас город».
Мария Николаевна, по собственным словам, из «семьи интеллигентов»: отец был инженером-механиком, мать — химиком. После школы Мария тоже решила посвятить себя науке и поступила на физико-технический факультет Харьковского политехнического института. А защитив кандидатскую диссертацию, пошла в аспирантуру — чтобы учиться и одновременно работать в институте. Однако в 1990-е, на фоне начавшегося после распада СССР экономического кризиса, Мария Николаевна, как и многие ее коллеги, оказалась на бирже труда.
«Чтобы выжить, я клеила обои и торговала семенами на базаре», — вспоминает она. Вскоре ей удалось устроиться на «Завод химических реактивов» — аппаратчиком. «Это самая низкая ступень профессии, рабочий, — рассказывает Мария Николаевна. — Мы производили полимерные масла для авиапромышленности, лекарственные препараты, разные растворители, отдушки для мыловаренных заводов. Аппаратчик — это тяжелая работа. Там идут большие мешки по 70 килограмм, идут баллоны с сырьем по 80 килограмм. Нелегкая работа и очень вредная».
На заводе Мария Николаевна провела десять лет. В начале нулевых — по «вредности» — она вышла на пенсию. Но и тогда работать не перестала: денег от государства, объясняет она, хватало только на оплату коммунальных услуг.
«Последние 16 лет своей жизни я была продавцом штучных товаров в небольшом магазинчике: табак, чипсы, шоколадки, вино, водка, всякие алкогольные напитки, — говорит Мария Николаевна. — А дальше началась СВО. Это отдельная история».
Вторжение
В ночь на 24 февраля 2022 года Мария Николаевна была на работе. О ночных сменах она попросила сама: болели ноги, а в это время покупатели в магазин заглядывают реже.
«У меня был планшет и я смотрела какой-то хороший фильм, — рассказывает Мария Николаевна. — Не помню какой, все выветрилось. Но вообще я очень люблю петербургские детективы, очень мне нравятся актеры. Поэтому [наверное] смотрела какой-то из детективов».
Около пяти утра она решила проверить новости и наткнулась на обращение российского президента Владимира Путина — он говорил о начале «специальной военной операции» в Украине. Когда трансляция закончилась, в магазине все задрожало, с полок упали несколько бутылок. «Сначала подумала, что строят метро. Потому что у нас, когда метро строят, подрывают почву и такие звуки», — говорит она. Через полчаса в магазин стали забегать люди и скупать все подряд: воду, сигареты, чипсы, печенье. «Они кричали: „Война, война, война!“ — рассказывает Мария Николаевна. — Бежали все. С детьми. С рюкзаками. Бежали на вокзал».
Поверить в реальность происходящего она не смогла. Вернувшись домой после смены, позвонила дочери, которая уже много лет живет в Петербурге: «Говорят, что война. Но ничего не объявляли, сказали — СВО. СВО — это ведь совсем не война, так? Как думаешь, — говорю, — дочь, идти мне в следующий раз на ночную смену?»
В тот же день Мария Николаевна поняла, что вопрос не имел смысла: в Харькове объявили комендантский час, большинство магазинов закрылись.
«Как это все происходило?.. Рассказываю без утайки, — говорит она о первых месяцах российского вторжения. — Мы все засели дома, перезванивались. Девочки, особенно молодые, были в шоке. Мне звонили все знакомые, все мои подруги, я пыталась их успокоить».
Несмотря на внешний оптимизм, добавляет Мария Николаевна, она чувствовала себя «ужасно» и почти не спала: «Я на нервной почве похудела на 20 килограмм. Я была в стрессе, мы все были в стрессе».
Россия постоянно обстреливала Харьков. Сначала Мария Николаевна надеялась укрыться в подвале. «Лифты сразу отключили, и мы с соседкой пешкодрапом спустились с 12-го этажа, — рассказывает она. — В подвале сыро, протекает труба. То есть у нас такие подвалы, в которых сберечься можно только стоя. Неприятные подвалы. Я решила, что буду сидеть на своем 12-м этаже. Ну, бомбанут по мне и бомбанут!»
Большинство квартир в доме Марии Николаевны стремительно опустели — их обитатели уехали из города. Она же надеялась, что война скоро кончится. Дни проходили однообразно. В основном Мария Николаевна пыталась следить за новостями и вести дневник — эту привычку она завела еще в пятом классе по совету отца. «Мне папа сказал: „С дневником можно поделиться чем угодно“. В дневнике я пишу то, что наболело. Вот у меня сейчас это болит — я написала», — объясняет Мария Николаевна.
«Я пыталась писать, у меня ничего не писалось, ничего не читалось, — продолжает она. — 99% времени я занималась тем, что курила, пила кофе, смотрела новости и молилась, чтобы в меня не попало. Если бы я была помоложе… Девочки, что помоложе, набирали водки, набухивались и дрыхли. Я говорила: „Как вы можете?“ Я вообще алкоголь в рот не брала с 24 февраля, потому что боялась — вдруг засну и на меня упадет бомба, а я не проснусь. Страх-ужас был!»
Больше всего Мария Николаевна запомнила «бомбежку» в начале марта 2022 года, которая продолжалась с десяти вечера и до пяти утра — и стоила ей «многих нервов и седых волос». «То бомбила Россия, то в ответ бомбила Украина. Я не знала, куда деваться, пятый угол искала. На лестницу выбегала, но спускаться в подвал побоялась, вдруг меня где-то посередине завалит, — рассказывает она. — Мне дочка советовала пить воду, чтобы снимать стресс. Я выпила три-четыре стакана. Ну, пережила…»
Хорошо запомнился и другой день — 27 февраля 2022-го, — когда российские войска в первый и последний раз вошли в Харьков. «У меня слезы на глазах», — вспоминает Мария Николаевна.
Она пересказывает, о чем тогда подумала: «Ура, ура, ура! Советские, российские войска пришли. Ура, война закончилась!»
То, что российские военные покинули город в тот же день, для нее стало потрясением. «Тем не менее я своих убеждений не поменяла, — добавляет она. — Я все равно буду за Россию, все равно буду за российскую армию».
Украина
Во время интервью Мария Николаевна постоянно подчеркивает: «Украинской крови во мне очень мало».
Ее отец эстонец, но в Харьков приехал из Николаевска-на-Амуре. Мать — из Полтавской области — «полурусская, полуукраинка». До полномасштабной войны Мария Николаевна несколько раз бывала в России: ребенком ездила в гости к родственникам на Дальний Восток, в 1980-х училась на курсах повышения квалификации в Москве, в начале нулевых гостила у дочери в Петербурге. Она говорит, что «внутренне и внешне» всегда считала себя частью России: «У меня тут родные, самые близкие, ближе их нету».
В последние годы Мария Николаевна не смотрела телевизор, но во время обстрелов родного города решила довериться новостям именно российских каналов (которые полностью контролируются государством и стали одним из самых мощных инструментов кремлевской пропаганды). Правда, трансляцию российского ТВ в Украине запретили еще в 2014 году. Поэтому в начале полномасштабной войны Мария Николаевна попыталась разыскать российские ресурсы в интернете. Впрочем, многие из них — особенно откровенно милитаристские — к тому моменту тоже заблокировали.
«Отключили „Соловьев Live“, отключили все российские каналы, — жалуется она. — Я начала звонить дочке, и она мне через телефон все передавала».
«Наша Украина говорила, что мы побеждаем, скоро все закончится. Что Россия — гады. А это для меня неприемлемо» — так Мария Николаевна объясняет, почему она отказалась смотреть украинское телевидение. Зато российским телеведущим Мария Николаевна верит: это Украина, повторяет за ними она, «спровоцировала войну».
«Народ никому не нужен. А наше правительство только себе миллиарды делало», — описывает Мария Николаевна свое отношение к украинским властям. Убеждена она и в том, что антиправительственные акции на киевском Майдане зимой 2013–2014 годов происходили не по воле, а «против народа» — ради обогащения пришедших к власти чиновников и потому что «США хотели поставить свои базы к границам России».
Но хотя Мария Николаевна не приняла революцию и новое украинское правительство, ее жизнь изменилась мало. Среди друзей она нашла единомышленников и продолжила говорить на родном для себя русском, а не выученном в школе украинском языке. Почти не повлияла на Марию Николаевну и война в Донбассе. «Я была не в зоне конфликта. Но у нас было очень много беженцев из Луганской и Донецкой областей», — говорит она. Некоторые из них позже отправились в Россию, добавляет она, а спустя время, не получив там никакой помощи, вернулись.
В 2014 году дочь Марии Николаевны тоже предлагала ей уехать из Харькова. Но она наотрез отказалась. Потому что понимала: «В России беженцы никому не нужны».
Дочь
Мария Николаевна была замужем дважды. «Я вдова, — говорит она. — Оба мужа у меня умерли». Единственная дочь — Ольга (имя изменено), ей около 40 лет — родилась в первом браке.
С ее отцом Мария Николаевна познакомилась в институте. На четвертом курсе они поженились, а спустя три года расстались. «Он был очень красивый, видный парень, — рассказывает о первом муже Мария Николаевна. — И очень любил дам, и очень любил выпить. Сердце не выдержало, умер в 40 лет».
В 1990-е дочь Ольга уехала из Харькова в Петербург — учиться. Там вышла замуж, «претерпела от мужа измены», развелась, получила российское гражданство и сама воспитала двух сыновей. В 2008-м умер второй муж Марии Николаевны, и в Харькове она осталась одна.
Это дочь настояла на ее отъезде из Украины в апреле 2022 года.
До Петербурга Мария Николаевна добиралась пять дней, через западные регионы Украины и несколько европейских стран. С собой почти ничего не взяла — только паспорт, пенсионное удостоверение, запасное белье и носки. А еще немного колбасы для уже повзрослевших внуков. В дороге почти ничего не ела: «Пару раз меня девочка угостила кофе. А один раз мужчина купил мне пирожок с сыром, потому что я сказала, что я беженец и хочу есть».
12-метровая комната в коммунальной квартире, в комнате трое взрослых и кошки — вот что ожидало Марию Николаевну в Петербурге. «Я была немного лишняя, — говорит она. — Но подумала: не страшно, разберемся».
Дальше, по ее словам, было «все то, что происходит с беженцем». Многочисленные визиты в отдел социальной защиты и миграционный центр, грубость и непонимание сотрудников («Как это вы без свидетельства о рождении, без свидетельства о разводе, о перемене фамилии?»). Полгода ожидания, чтобы получить удостоверение беженца и положенные выплаты (результата удалось добиться только после жалоб в администрацию президента).
«Я [только] в России поняла, как Россия относится к собственным гражданам», — говорит Мария Николаевна. Она имеет в виду и себя.
Хотя поначалу получать российский паспорт Мария Николаевна не хотела — устав от взаимодействия с государственными службами. Тем не менее ее дочь Ольга посчитала, что это необходимо. «Она посулила, что пропишет меня у себя и мы встанем в очередь на квартиру», — вспоминает Мария Николаевна. Однако в июле 2023 года, когда после очередного многомесячного ожидания она наконец получила паспорт, Ольга передумала.
«Дочь говорит: „Давай-ка, мать, попытайся себе сама жилье найти“, — вспоминает Мария Николаевна. — Я их очень стесняла. Но я не хочу дочку ни в чем обвинять, я ее прекрасно понимаю. Не будем это обсуждать».
Бездомная
«Ночью они спали, — говорит о дочери и внуках Мария Николаевна. — А я бродила по улице. Были белые ночи, буквально полчаса темно, гуляет молодежь, гуляют старики, компании. Полиция меня не останавливала, никто меня не ловил. Я четыре ночи погуляла, из них две была на вокзале. Когда они [родственники] уходили на работу, я приходила [в квартиру] и спала. Старалась не попадаться им на глаза».
«Но в результате и это закончилось, , — добавляет она. — Когда дочка меня вытолкала со словами: „Теперь ты бомж“».
Она попыталась устроиться в общежитие, расположенное на окраине Петербурга при фирме, которая моет железнодорожные вагоны. «Чтобы заработать на комнату, надо вымыть четыре-пять вагонов. А я со своим возрастом и здоровьем за смену столько точно не помою», — объясняет она, как в итоге оказалась в одном из городских ночлегов для бездомных. «Общежитие там ужасное, — описывает это место Мария Николаевна. — Без белья, без ничего. Отношение к нам как к зэкам — вызывают по фамилии и грубым голосом говорят: „Туда, разуться, пойти…“ Мне хватило одного раза».
Помощь с жильем, хотя бы на время, Мария Николаевна с первого дня в России пыталась найти и у властей. «Мне дали 33 телефона, — рассказывает она. — Я по всем скрупулезно звонила, никто не брал трубку». Когда же ей удавалось поговорить с кем-то из чиновников, ответ, по ее словам, сводился к одному: «Украинским беженцам в Питере не место».
Однажды она, совершенно отчаявшись, сидела на скамейке и курила. Место рядом занял незнакомый парень. Они разговорились, и Мария Николаевна рассказала ему о своей проблеме. Собеседник посоветовал негосударственную благотворительную организацию, которая помогает людям в трудных ситуациях.
«Мне было не трудно туда обратиться, — рассказывает Мария Николаевна. — [Но] мне было очень больно осознавать, что при живой дочери и при наличии у нее жилья, пусть в коммуналке, я вынуждена туда обращаться».
С дочерью и внуками она больше не общалась. Только раз случайно встретила Ольгу на улице. «Она мне заявила: „Тебе там, наверное, лучше“», — вспоминает Мария Николаевна. Впрочем, тут же добавляет: дочь «в конце концов оттает».
Благотворительная организация, куда Мария Николаевна обратилась за помощью, предоставила ей жилье на несколько месяцев — место в комнате на 12 человек. «У меня есть микроволновка, плита, душ, — перечисляет она. — Все очень чистенько, аккуратненько. Отношение вежливое». В организации ей также пообещали помочь с регистрацией и оформлением пенсии — украинскую она не получает больше года.
С начала полномасштабной войны количество людей, которые остались без дома в России и обратились за помощью в благотворительную организацию, значительно не изменилось. «Поток клиентов стабильно остается достаточно высоким», — говорит «Медузе» сотрудник организации Андрей. Но причины бездомности, добавляет он, изменились.
Среди тех, кому сегодня помогают волонтеры, много людей, «травмированных войной», например беженцев и граждан Украины. Если последние, объясняет Андрей, могут остаться без дома из-за отсутствия документов или понимания, как их восстановить за пределами своей страны, то беженцы уже в большинстве своем получили гражданство РФ и столкнулись с «классической ситуацией российской бездомности».
«Одна из причин бездомности — переезд в другой город, где у человека нет социальных связей, поддержки», — рассказывает Андрей. В пример волонтер приводит истории двух людей, которым он помогал. Первый — мужчина из Запорожья, из-за войны оказавшийся в пункте временного размещения в Ростовской области. «В какой-то момент ему сказали: „Ты здоровый мужик, можешь сам себя обеспечивать, двигайся дальше“, — рассказывает волонтер. — А с документами у него не был решен вопрос. Он не мог официально трудоустроиться, у него не было никаких социальных гарантий. Он фактически оказался на улице». Сейчас этот мужчина живет в приюте организации в Петербурге.
Вторая история — о мужчине из Донецка. Вместе с семьей он оказался в пункте временного размещения в Уфе. Получение российского паспорта затянулось. Хорошо оплачиваемую работу найти не удавалось, и мужчина отправился на заработки в Петербург. Там он заболел ковидом, не смог получить работу и в итоге оказался на улице. «Пришел к нам, — говорит Андрей. — Мы помогли ему купить билет в Уфу, и он вернулся в семью».
По словам Андрея, больше среди бездомных стало и участников военных действий. «Есть клиенты, которые идут на СВО, и есть те, кто возвращается, — говорит он. — Были клиенты из ЧВК Вагнера, вернувшиеся [из Украины] живыми с психологическими травмами» (о том, как война влияет на рост бездомности, «Медуза» подробно писала здесь).
На политические убеждения людей, которые обращаются за помощью, Андрей старается не обращать внимания: «У всех разный взгляд на происходящее. Хочется гуманистического отношения. Мы все в одной лодке. Страдают все».
Марии Николаевне также помогли найти работу — консьержем, на 800 рублей в день. До этого устроиться куда-то не получалось: сначала ей отказывали как беженке, потом — из-за отсутствия регистрации в Петербурге. К тому же многих работодателей не устраивал ее возраст.
Мария Николаевна признается, что «тысячу миллионов раз» пожалела об отъезде из Харькова. Сейчас она надеется найти другую работу, которая позволит ей самостоятельно снимать жилье. Но только до тех пор, говорит она, пока российские военные не «освободят» ее родной город.
«Почему до сих пор не взяли Харьков?» — вопрошает она. И сама себе отвечает: «Отстроить такой городище — это нужны усилия. Потому Харьков берегут. Путин бережет Харьков, понимаете?»
* * *
О Харькове она думает постоянно, каждый день:
У меня картинки возникают, как я иду на работу в свой магазинчик. Возвращаюсь с работы к своим книгам, к своей мебели, к своему старенькому диванчику. Отдыхаю. Потом выхожу в свой лес — весенний, летний, осенний, зимний.
Я вижу Харьковскую область, свой любимый Коробов хутор, где я проводила время с детства. Речка Северский Донец и леса, и холмы. Красота такая неописуемая. Разные всякие картинки. Мои подружки — как они там, живые, неживые? У одной сын призывного возраста, она его прятала-прятала, где сейчас?
Но самое главное — моя квартира. Какая может у пожилого старика картинка возникать? Мое место, где я могу приткнуть свое бренное тело.
О квартире Мария Николаевна начала беспокоиться сразу после отъезда. А через несколько недель, в конце апреля 2022 года, узнала от соседей, что не зря: дом попал под обстрел. Что произошло с ее жильем и вещами, она не знает — с соседями больше не общалась. Объясняет: не хотела их подставлять, ведь Украина «начала сурово отслеживать звонки в Россию». Узнать что-то из новостей у нее тоже не получалось: «Дочь отобрала пульт от телевизора и планшет, чтобы я не расстраивалась».
«Обидно просто, как в „Мимино“, обидно, — говорит Мария Николаевна. — Там Россия — моя родная страна, родина моих родителей — разбомбила мой дом. А тут меня выбросили на улицу». Она добавляет: «Это трудно представить: бросить все, чтобы быть за российскую армию и российское государство, а в результате получить такой плевок в лицо».
На вопрос, нужна ли была эта война, ответа у Марии Николаевны нет.
Кристина Сафонова
Иллюстрации для этого материала созданы дизайнерами «Медузы» с помощью нейросети Midjourney