Космонавты-философы, религиозные коммуны, экоактивистские движения: рассказываем о романах из шорт-листа Букеровской премии Пять из шести финалистов «Букера» — женщины. Такого еще не было

17 сентября Букеровская премия объявила шорт-лист. Пять из шести авторов-финалистов — женщины: это рекорд для всей истории «Букера». Многие номинированные на премию книги — об истории и памяти: эти две темы сегодня едва ли не главные в литературе. «Медуза» рассказывает главное о романах и их авторах.

Персиваль Эверетт, «Джеймс»

Роман американского писателя Эверетта переосмысляет историю афроамериканца Джима из «Приключений Гекльберри Финна». Обращает на себя внимание название: у Джима впервые появляется полное имя, он обретает свой голос. Уйти от варианта «Джим» было важно и еще по одной причине: «Джим Кроу» — прозвище стереотипного темнокожего, а законы о расовой сегрегации, принятые в южных штатах США в 1890-х, неофициально называли «законами Джима Кроу».

«Джеймс» — назревшая и очень важная интерпретация главного романа американской литературы. От Марка Твена в тексте осталось несколько сцен, но главное не в этом. «Джеймс» бережно сохраняет присущий тексту Марка Твена авантюрный дух и балансирует на грани между смешным и жутким, когда каждое приключение может обернуться смертельной опасностью. Иногда кажется, что перед нами словно черновые эпизоды классического романа, не вошедшие в итоговый текст. Права на экранизацию «Джеймса» уже приобретены Universal Pictures. Исполнительным продюсером может стать Стивен Спилберг, а режиссером — Тайка Вайтити.

Яэль ван дер Вауден, «Хранилище»

Книга нидерландско-израильской писательницы Яэль ван дер Вауден как о попытке преодолеть последствия Холокоста, так и об умолчании вокруг него в первые 15 послевоенных лет. Работа памяти разворачивается в семейной драме между сестрой, братом и его девушкой.

До конфликта поколений, когда дети будут обвинять отцов сначала в пособничестве, а потом в молчании, еще далеко. Однако травматизация памяти, которой не дают высказаться (а иногда и просто отрицают), уже начинает свою работу.

Ван дер Вауден — первая нидерландка, номинированная на «Букер», и единственный в этом году автор-дебютант. Ее роман напоминает прихотливый голландский пейзаж, где на первый взгляд все спокойно, но чем больше мы в него всматриваемся, тем лучше понимаем, что и в нем есть некое напряжение, грозящее разрядиться чем-то страшным.

Рэйчел Кушнер, «Озеро творения»

Сэйди Смит, американская агентка под прикрытием, внедряется в коммуну экоактивистов на юге Франции, чтобы узнать больше о ее основателе Бруно (отсылка к влиятельному экофилософу Бруно Латуру). Но вскоре оказывается, что учение Бруно интересует ее больше, чем успешное выполнение задания. Метафорическое американское вторжение в Европу терпит крах перед доисторической культурой, которую лидер экоактивистов пытается реанимировать.

Этот американский роман, похожий на детективный триллер, — еще одна вариация хрестоматийного сюжета: просвещенный и рациональный человек оказывается, в общем-то, бессилен перед, казалось бы, куда более примитивными формами культуры. Может ли экоактивизм быть спасением — вопрос, который Кушнер оставляет открытым. Рецензенты уже назвали «Озеро творения» важным текстом в набирающем силу жанре climate fiction.

Мы запустили «Плот» — телеграм-канал, где говорят о культуре в эпоху плохих новостей. Каждый день редакторы «Медузы» Софья Воробьева и Антон Хитров рассказывают о кино, сериалах, музыке, литературе и современном искусстве. Подписывайтесь: будем вместе спасаться в бурю.

Саманта Харви, «Орбита»

Действие происходит на Международной космической станции. Книга британской писательницы Саманты Харви немного напоминает космическую оперу — жанр, призывающий не обращать внимания на научно-технические вопросы и просто следить за сюжетом в космосе. Но в «Орбите» это только красивая упаковка. На МКС находится место невозможной на Земле гармонии, глубоким и медленным размышлениям. Описания нашей планеты всякий раз разные, но одинаково прекрасные.

При всей несхожести роман перекликается с легендарной картиной Стэнли Кубрика «Космическая Одиссея 2001» в своем оптимизме по поводу отношений человека и космоса. Впрочем, можно увидеть и грустную иронию в том, что утопический взгляд на Землю вынесен за ее пределы. Читатель так и не узнает, разглядели ли астронавты хоть что-то хорошее на родной планете за те 16 витков, что сделала станция вокруг нее. 

Дальнейший ход размышлений, наверно, предугадать нетрудно: астронавты (среди них есть и русский) думают о том, что им, в общем-то, неплохо без Земли — как и она вполне может обойтись без них. Восходящая к мифам метафора дома, который надо покинуть, чтобы в него вернуться, получает здесь ироническое, а в чем-то и трагическое переосмысление: возвращаться уже вовсе необязательно — как, впрочем, и открывать новые миры. Состояние путешествия может стать бесконечным.

Шарлотта Вуд, «Посвящение на каменном дворе»

Роман австралийской писательницы Шарлотты Вуд также начинается как исследование памяти, причем в актуальном поле старения. Женщина средних лет уезжает из Сиднея в Новый Южный Уэльс. Героиня оказывается в религиозной коммуне, которая молится вроде бы единому богу, однако пласт местных верований никуда не исчез. Ее духовные открытия перемежаются новостями из «большого мира».

Образы и темы, с которыми работает роман, вполне традиционные, но их переплетение создает необычное напряжение: город и дикая природа, цивилизация и обычаи коренных народов, наконец, в широком смысле колониальное прошлое, которое вдруг предстает болезненно современным.

Анна Майколс, «Удерживаемый»

Еще об одной великой исторической травме — Первой мировой войне. Джон, герой канадского романа «Удерживаемый», вспоминает свое прошлое, пытаясь не потерять сознание после искалечившего его взрыва. Реальность настоящего так страшна, что прошлое видится спасением от нее. Правда, никакой особой надежды герой там не находит, зато, вспоминая отдельные эпизоды, удостоверяется, что по крайней мере жил.

Через несколько лет Джон открывает фотоателье — образ, конечно, неслучайный. Фотография, искусство XX века, позволяет сохранить память, но также переводит изображения настоящего в прошлое, консервирует их, лишает (кажется) остроты. Для героя она выполняет терапевтическую функцию: он находит в себе силы рассказать о том, что с ним случилось. Как ни странно, этот роман также не обходится без своеобразной мистики: на фотографических пластинках, кажется, появляются духи умерших.

Пока не ясно, переведут ли на русский даже будущий роман-победитель Букеровской премии — не говоря уже о номинантах. «Букеровская премия, как и любая другая, не существует в безвоздушном пространстве, — объясняет российский критик и обозреватель книжного рынка, поговоривший с „Медузой“ на условиях анонимности. — Номинанты, которые окружают лауреата, необходимы и писателям, и критикам, чтобы знать, на что ориентироваться — или от чего отталкиваться. Кроме того, это просто очень качественная литература, определяющая книжный рынок. Получается, что отказываясь от переводов (или сталкиваюсь с запретом на них), мы лишаемся важной части современной культуры».

Издательство «Медузы» выпускает книги, которые из-за цензуры невозможно напечатать в России. А еще «Медуза» начала издавать художественную литературу. Теперь в нашем «Магазе» можно купить не только бумажные, но и электронные версии книг. Это один из самых простых способов поддержать редакцию и наш издательский проект.